Венгерская гражданская война (1527—1538)

Венгерская гражданская война
Основной конфликт: Османо-венгерские войны Австро-турецкие войны
Дата	1527—1538
Место	Венгрия, Хорватия, Славония
Итог	Раздел Венгерского королевства
Противники
Восточно-Венгерское королевство Османская империя Османская империя Королевская Венгрия Эрцгерцогство Австрия Королевство Чехия Священная Римская империя Священная Римская империя
Командующие
Янош Запольяи Крсто Франкопан Сулейман I Кануни Паргалы Ибрагим-паша Фердинанд I Габсбург Вильгельм фон Роггендорф Иоганн Кацианер
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Венгерская гражданская война 1527—1538 — борьба за корону Венгрии между Фердинандом Габсбургом и Яношем Запольяи.

Борьба за наследство Ягеллонов

Гибель в битве при Мохаче бездетного короля Чехии и Венгрии Людовика II поставила вопрос о наследовании его обширных владений в условиях продолжавшейся турецкой агрессии. В Чехии 24 выборщика (по 8 от каждого сословия), назначенные 1 октября 1526 сеймом, 24 октября избрали королём Фердинанда Габсбурга. Его соперниками на выборах были Сигизмунд I Польский и баварские герцоги Вильгельм и Людвиг. В феврале 1527 австрийский эрцгерцог прибыл в Прагу и 24 февраля был коронован в Пражском граде, после чего его признали Моравия и Силезия.

В Венгрии положение было значительно сложнее. Королева Мария, вдова Людовика, бежала с двором из Буды в Пожонь и повелела надору Иштвану Батори собрать сейм в Комароме, однако большинство венгерских магнатов с разрешения султана Сулеймана I 10 ноября 1526 избрали в Секешфехерваре королём трансильванского воеводу Яноша Запольяи. Он являлся главой венгерской «национальной» партии, противостоявшей попыткам немцев овладеть венгерским престолом, и принявшей на сейме 1505 закон о запрете наследования короны иностранцами. Немногочисленные прогабсбургски настроенные магнаты 17 декабря провозгласили в Пожони королём Фердинанда. В данном случае эрцгерцог опирался на Венский договор 1515 года, устанавливавший наследование Габсбургами венгерской короны в случае пресечения династии Ягеллонов.

В Хорватии также началась борьба между сторонниками Габсбургов и Запольяи, которого поддерживал крупнейший магнат Крсто Франкопан. Хорватские сословия, собравшиеся на сабор в Цетине, избрали королём Фердинанда, пообещавшего военную помощь в борьбе с турками и подтверждение вольностей. На саборе Славонии был избран Янош Запольяи, назначивший Франкопана баном Хорватии.

Переговоры в Оломоуце

Польский король Сигизмунд, проигравший королевские выборы в Чехии и опасавшийся возникновения у своих границ могущественного габсбургского государства, попытался добиться примирения противников, организовав конгресс в Оломоуце. Фердинанд предложил Яношу формальный титул короля Боснии и денежное содержание, а Запольяи, в свою очередь, в обмен на отказ Габсбурга от венгерской короны соглашался отдать ему Моравию, Силезию и Лужицы. Стороны были непримиримы и переговоры ни к чему не привели .

Начало войны

В июле 1527 Фердинанд вторгся в Венгрию в районе Пожони с отрядами чешских и немецких наемников под командованием Казимира Бранденбург-Ансбахского, Никласа фон Зальма и графа Мансфельда. Большая часть западной Верхней Венгрии была в руках его сторонников. При поддержке магнатов Западной Венгрии он быстро захватил Дьер, Тату, Комаром, Эстергом, Вышеград, и 20 августа занял Буду. 27 сентября Янош был разбит Никласом фон Зальмом у Тарцаля, затем у Токая . Назначенный баном Хорватии Ференц Баттьяни, разгромил Франкопана, погибшего в сражении, и овладел Хорватией. 7 октября венгерское государственное собрание в Секешфехерваре провозгласило Фердинанда королём, и 3 ноября он был коронован. Запольяи бежал за Тису, и в октябре 1527 отправил в Стамбул своего посла Иеронима Лаского с просьбой о помощи. 27 января 1528 был заключен договор, по которому султан брал Запольяи под свою защиту. Собрав довольно большое войско, Янош в феврале 1528 попытался захватить Кашшу, крупный центр на северо-востоке королевства, но в сражении при Сине 20 марта был разгромлен Иоганном Кацианером. Во время сражения часть войска Запольяи перешла на сторону противника, и королю пришлось бежать. Летом он перебрался в Тарнув на юге Польши. Войска Фердинанда захватили Тренчин, семейное гнездо рода Запольяи и важный оборонительный пункт на Ваге, завершив первый этап гражданской войны. Венгерские магнаты, убедившись в превосходстве немцев, начали переходить на сторону Габсбурга.

Позиция Польши

Позиция Польши в борьбе за венгерское наследство имела большое значение, так как Сигизмунд I Старый, будучи ближайшим родственником Людовика II по мужской линии, сам мог претендовать на корону. Это учитывали в Стамбуле, и уже зимой 1526/1527 санкционировали масштабный набег крымских татар на Польшу. Сорокатысячная орда опустошила Галицию, Подолию, Волынь, дойдя до Турова и вернувшись с большой добычей. Иероним Лаский, представлявший в Стамбуле также и польские интересы, доносил Сигизмунду о недовольстве султанского двора участием польских наемников в гражданской войне на стороне Фердинанда. Великий визирь Ибрагим-паша угрожал полякам новым татарским набегом, и с иронией спрашивал, осталось ли на юго-востоке Великого Княжества Литовского население. В этих условиях польский король был вынужден отказаться от самостоятельной политики в венгерском вопросе, и действовал в союзе с османами. К этому решению его подталкивали магнатские группировки, примас Польши Ян Лаский и королева Бона Сфорца. Папа Климент VII с горечью констатировал, что церковные средства Польши шли на поддержку армии венгерских магнатов-коллаборационистов, завоевывавших свою страну для мусульманского повелителя.

Османская интервенция

28 октября 1528 посол Яноша Запольяи заключил с союзником турок королём Франциском I договор в Фонтенбло. Франция предоставляла ежегодную субсидию в 20 тыс. золотых. 3 ноября Запольяи вернулся в Восточную Венгрию. Белградский паша предоставил ему отряд, с помощью которого король вернул себе эту область и Трансильванию. Пользуясь случаем, османы развернули наступление в Северной Боснии, Славонии и Хорватии, захватив крепость Яйце, области Лику и Крбаву, и дошли до Сеня и Клиса, чем рассекли Хорватию надвое. В ходе третьего венгерского похода Сулеймана турки 8 сентября заняли Буду и ввели Запольяи в королевский дворец. Войска Фердинанда были изгнаны из Венгрии. Турки оставили при своем ставленнике 3-тыс. отряд во главе с венецианским авантюристом Лодовико Гритти, внебрачным сыном венецианского дожа и фаворитом султана В Венгрии турки применили прием поэтапного захвата, уже опробованный на Балканах: сначала мощным ударом сломать кость сопротивления, затем при помощи местных коллаборационистов подчинить страну, и, наконец, ввести прямое султанское правление, включив покоренные земли в состав империи .

Кампании 1530—1532

После османского похода 1529 под властью Фердинанда остались только Хорватия, западные районы Задунавья и северные комитаты. В 1530 Габсбург перешел в контрнаступление и занял Пожонь; в октябре — декабре войско Вильгельма фон Роггендорфа осаждало Буду, но Гритти сумел отстоять город. 26 декабря Запольяи назначил его правителем. В 1531 между соперниками было заключено очередное перемирие (всего в 1528—1536 такие перемирия заключались 11 раз), но в следующем году султан совершил четвертый венгерский поход, захватив крепости по берегу Дравы и дойдя до границы Штирии. В преддверии войны с Ираном Сулейман в июне 1533 заключил мир с Фердинандом, признав его венгерским королём. Это соглашение разделяло Венгрию на две части, но не остановило гражданскую войну.

Османская помощь венгерским националистам дорого обходилась стране. К примеру, в сентябре 1530 в комитате Нитра турки, оказывавшие поддержку Запольяи, сожгли 80 деревень и угнали в рабство около 10 тыс. человек. Правда, эти люди были словаками, но и венгерское население страдало от действий союзников. Немецкие наемники Фердинанда также вели себя в Венгрии, как в завоеванной стране.

Окончание войны

Военные действия продолжались с переменным успехом еще несколько лет. Границы постоянно менялись, но большая часть территории оставалась под контролем Запольяи. Страна все более приходила в состояние упадка и нравственного одичания. Магнаты и дворяне постоянно переходили из одного лагеря в другой, преследуя только свои эгоистические интересы. Позиции Запольяи постепенно слабели, так как союз с турками ронял его позиции в Европе. Папа отлучил его от церкви, а Франция перестала выплачивать субсидии. Фердинанд называл его узурпатором и предателем христианства. Влиятельные магнаты Петер Переньи и Тамаш Надашди пытались использовать ситуацию и утвердить свою власть в противовес обоим королям, для чего собрали несколько дворянских собраний в 1531—1532.

Гритти при помощи османов также пытался укрепить свою власть в королевстве. В июле 1534 он вступил в Трансильванию и убил самого крупного военачальника Запольяи — надьварадского епископа Имре Цибака. Недовольные трансильванские магнаты с помощью отряда валашского господаря Петра Рареша 29 сентября напали на лагерь Гритти в Медьеше и убили венецианца. Султан, занятый войной в Иране, не смог быстро отомстить за смерть своего любимца.

В 1535 Запольяи захватил Восточную Верхнюю Венгрию с Кашшей. В 1536 турки вторглись в Восточную Славонию, изгнав оттуда войска Фердинанда. После взятия Клиса в 1537 османы овладели всей южной Хорватией, а 9 октября 1537 разгромили Иоганна Кацианера у Эсека. Запольяи укрепил свою власть в Трансильвании, где ему в марте 1536 подчинился Германштадт .

Несмотря на турецкое давление, Фердинанд сумел удержать Северную Хорватию, большую часть Верхней Венгрии, комитат Спиш и важные крепости по Дунаю — Комаром, Эстергом и Вышеград. После нескольких попыток примирения стороны 24 февраля 1538 заключили Надьварадский мир, признав друг друга королями и договорившись о взаимопомощи в борьбе с османами. После смерти бездетного Запольяи его владения должны были отойти к Фердинанду .

Итоги

Итогом борьбы стал компромисс, продержавшийся всего два года. 7 июля 1540 у Яноша Запольяи родился сын Янош Жигмонд, и перед смертью, последовавшей 22 июля, король взял с магнатов клятву, что они не будут соблюдать Надьварадский договор. Это вызвало новую гражданскую войну, которая быстро переросла во вторую австро-турецкую войну, и уже в 1541 привела к ликвидации венгерского национального королевства .

Литература

• Габсбурги, Венгрия, Трансильванское княжество и Османская империя в XVI в. // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV—XVI вв. — М.: Наука, 1984
• История Венгрии. Т. I. — М.: Наука, 1971
• История Словакии. — М.: Институт славяноведения РАН, 2003. — ISBN 5-93442-005-0
• Контлер Л. История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы. — М.: Весь Мир, 2002. — ISBN 5-7777-0201-5
• Порта, Крым и политика стран Восточной Европы во второй четверти XVI в. // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV—XVI вв. — М.: Наука, 1984
• Томек В. История Чешского королевства. — СПб., 1868
• Фрейдзон В. И. История Хорватии. — СПБ.: Алетейя, 2001. — ISBN 5-89329-384-3
• Шлоссер Ф. Всемирная история. Т. IV. 2-е издание. СПб.—М.: М. О. Вольф, 1870

Отрывок, характеризующий Венгерская гражданская война (1527—1538)

Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».