Венгерский пенгё

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пенгё

Pengő

10 пенгё 1936 года
Территория обращения
Эмитент Венгрия Венгрия
Производные и параллельные единицы
Дробные Филлер (1100)
История
Введена 01.01.1927
Валюта-предшественник Венгерская крона
Начало изъятия 01.8.1946
Валюта-преемник Венгерский форинт
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр Венгерский национальный банк
[www.mnb.hu www.mnb.hu]
Монетный двор Венгерский монетный двор
[penzvero.hu penzvero.hu]
Пенгё на Викискладе

Пенгё (венг. Pengő — звонкая монета) — денежная единица Венгрии в период с 1 января 1927 по 31 июля 1946 года. 1 пенгё = 100 филлерам (венг. Fillér).



История

Венгрия, подобно многим другим державам, пострадавшим в Первой мировой войне, в начале двадцатых годов была охвачена инфляцией, результатом которой явилась денежная реформа 1927 года. В ходе реформы старые венгерские кроны были обменяны на новую валюту по курсу 12 500:1.

В соответствии с Соглашением от 20 января 1945 года между СССР и Венгрией Советский Союз получил право эмиссии военных денежных знаков в национальной валюте Венгрии — пенгё. Банкноты в военных пенгё с надписью «A Vöröshadsereg Parancsnoksága» («Командование Красной армии») номиналом от 1 до 1000 пенгё печатались в СССР. Выпуск военного пенгё прекращён в конце 1945 года.

После окончания войны, 31 августа 1945 года, курс доллара США к пенгё составлял 1320. На тот момент в обороте имелись банкноты достоинством в 5, 10, 20, 50, 100, 500, 1000 и 10 000 пенгё. Однако правительство, находясь в тяжелых послевоенных условиях, выпустило инфляцию из-под контроля. К концу октября 1945 года пенгё обесценился до 8200, а к концу года — до 128 тысяч за доллар. Старые банкноты утратили стоимость, и пришлось вводить новые — достоинством в 100 тысяч, 1 миллион и 10 миллионов.

С января 1946 года в целях стабилизации ситуации была введена эрзац-валютная единица «адопенгё» (налоговый пенгё). Адопенгё изначально приравнивалась к пенгё, но использовалось только банками и правительством в качестве более стабильной единицы расчета.

Это помогло, но лишь временно. Адопенгё поначалу стала расти к доллару. Через 3 месяца, в конце марта, 1 доллар оценивался в 1 750 000 пенгё, но примерно в 40 000 адопенгё — то есть адопенгё с начала года выросла примерно втрое.

Однако в апреле произошел обвал обеих валют. К 1 мая доллар стоил 59 миллиардов пенгё или 94 миллиона адопенгё. Были введены купюры достоинством в 100 миллионов и 1 миллиард пенгё; далее, в целях уменьшения количества нолей на купюрах, миллион пенгё переименовали в 1 милпенгё и выпустили купюры достоинством в 10 тысяч, 100 тысяч и 1 миллион милпенгё (1 триллион пенгё). Инфляция к тому времени достигла примерно 400 % в сутки, то есть цены ежедневно росли в 5 раз, и купюры обесценивались мгновенно. Поэтому в мае появились также купюры достоинством в 10 миллионов, 100 миллионов и 1 миллиард милпенгё. В конце мая купюра достоинством в 1 миллиард милпенгё (1 квадриллион пенгё) стоила всего 2,4 американских цента.

В ходе очередной «деноминации» милпенгё был признан слишком мелкой платёжной единицей, вследствие чего возникло понятие Б.-пенгё (билпенгё), означающее биллион (в российской математике это соответствует триллиону) пенгё или миллион милпенгё. Быстро появились и так же быстро обесценились купюры достоинством в 10.000, 10.0000, 1 миллион, 10 миллионов и 100 миллионов Б.-пенгё. К выпуску была подготовлена и крупнейшая в мире, миллиардная купюра (формальным номиналом в секстиллион пенгё), но уже обошлись без неё. Хотя к тому времени адопенгё уже совершенно обесценилась, уровень инфляции по ней всё же был значительно меньше, и адопенгё был выведен из чисто внутрибанковского оборота в общий с июля 1946 года. Соответственно, новые появляющиеся купюры номинировались уже в адопенгё — достоинством в 50 000, 100 000, 500 000, 1 миллион и 10 миллионов адопенгё. Эта последняя купюра, по курсу на 31 июля, соответствовала гигантскому числу в 20 октиллионов (2 × 1028) пенгё, но при этом она стоила всего 4,35 американских цента.

Конец пенгё ознаменовался самым высоким уровнем инфляции за всю историю мира. Инфляцию удалось прекратить только через месяц. 1 августа 1946 года была введена новая денежная единица — форинт. Курс обмена составил 400 октиллионов (4·1029:1) пенгё или 200 миллионов адопенгё за 1 форинт, что является абсолютным мировым рекордом. Введение в обращение форинта стало концом истории самой страшной в цифровом исчислении гиперинфляции в мире.

Напишите отзыв о статье "Венгерский пенгё"

Ссылки

  • [www.banknoteworld.com/countries/hungary.html Ron Wise’s Banknoteworld: Hungary]
  • [www.1000ev.hu/index.php?a=3&param=7646 Закон о введении пенгё]  (венг.)


Отрывок, характеризующий Венгерский пенгё

– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.