Вендрамин, Андреа

Андреа Вендрамин (1393, Венеция — 6 мая 1478, Венеция) — 71-й венецианский дож.

Происходил из семьи, которая была внесена в книгу благородных семейств Венеции только в 1381 году в награду за оказанные государству услуги во время войны Кьоджи против Генуи. Современники отмечали большую физическую силу и атлетическое телосложение Андреа Вендрамина, но в политике он не пользовался особым авторитетом, предпочитая занимать сторону более древних аристократических фамилий. Активно занимался торговлей, в браке имел восемь детей.

Андреа Вендрамин был незлобивым правителем, интересовался жизнью простых людей, оказывал материальную помощь нуждающимся, помиловал много пленных, заботился о лечении захваченных в плен раненных солдатах. По этой причине, папа Сикст IV вручил ему Золотую Розу, которую Вендрамин передал в сокровищницу Собора Святого Марка.

В силу преклонного возраста Вендрамин предпочитал заниматься несложными делами, связанными с повседневным управлением города. Во время его правления Венеция потеряла контроль над городами Тана и Солдана, которые были захвачены турками, и утратила город Каффу, который заняли генуэзцы.

Похоронен в базилике Санти-Джованни э Паоло. Гробницу дожа задумал известный венецианский скульптор Пьетро Ломбардо, а воплотил в жизнь его сын Туллио.

Отрывок, характеризующий Вендрамин, Андреа

Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.