Венедикт (Григорович)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Венедикт и фамилией Григорович.

Архиепископ Венедикт<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Венедикт (Григорович), архиеп. Олонецкий. Гравюра. XIX в.</td></tr>
Архиепископ Олонецкий и Петрозаводский до 14 ноября 1842 года — епископ
14 ноября 1842 года — 7 декабря 1850 года
Предшественник:	Игнатий (Семёнов)
Преемник:	Дамаскин (Россов)
Имя при рождении:	Василий Иванович Григорович
Рождение:	26 декабря 1784(1784-12-26) Рогачёв, Могилёвская губерния, Российская империя
Смерть:	7 декабря 1850(1850-12-07) (65 лет) Петрозаводск, Российская империя
Похоронен:	Петрозаводск
Принятие священного сана:	1833 год
Принятие монашества:	1814 год
Епископская хиротония:	1842 год
Награды:	2 ст. 1 ст. 2 ст.

Архиепископ Венеди́кт (в миру Василий Иванович Григорович, 26 декабря 1774, Рогачёв, Могилёвская губерния — 7 (19) декабря 1850, Петрозаводск) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Олонецкий и Петрозаводский.

Биография

С 1797 года обучался в Могилёвской духовной семинарии, позднее в Александро-Невской духовной семинарии (Санкт-Петербург) (1804—1809), затем служил учителем риторики в Могилёвской семинарии.

С 1809 по 1814 год обучался в Санкт-Петербургской духовной академии и окончил её со степенью магистра.

В августе 1814 года, по окончании академического курса постригся в монашество, рукоположен во иеромонаха и назначен ректором и профессором богословских наук Могилёвской духовной семинарии.

С 25 апреля 1815 года — архимандрит Кутеенского Оршанского монастыря Могилёвской епархии.

В 1821 году переведён ректором в Калужскую, а 31 августа 1829 года — в Вифанскую духовные семинарии.

С октября 1821 года — архимандрит Пафнутиева Боровского монастыря.

С 4 ноября 1831 года — ректор Санкт-Петербургской духовной академии.

11 июня 1833 года хиротонисан во епископа Ревельского, викария Санкт-Петербургской епархии.

В течение 9 лет был ближайшим помощником в управлении епархией престарелого митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского Серафима (Глаголевского). В начале 1840-х годов рассматривал дело о выпуске студентами Санкт-Петербургской духовной академии тиражом около 300 экземпляров литографированного перевода Библии с древнееврейского языка на русский, выполненного под руководством профессора академии Г. П. Павского (бывший однокурсник Венедикта). Разбор дела закончился разысканием и уничтожением большего числа литографий.

С 14 ноября 1842 года — архиепископ Олонецкий и Петрозаводский. В 1846 году осуществил восстановление самостоятельности Задне-Никифоровской пустыни, до того приписанной к Александро-Свирскому Свято-Троицкому монастырю.

По воспоминаниям современников, это был «честный, бескорыстный и деловой человек». Отличался неподкупной совестью, старался решать все дела строго по закону. В высшей степени прямой, правдивый, ненавидящий все окольные пути, владыка Венедикт не кривил душою ни перед кем и смело, со свойственной ему резкостью, приближавшейся к грубости, отказывал в несправедливых требованиях даже знаменитым людям. Не было от него пощады и своим товарищам по академии, когда они действовали несправедливо и незаконно. Поэтому он приобрел репутацию законника, канцеляриста и неисправимого формалиста.

За одеждой своей совершенно не следил и выглядел неопрятным. Не разрешал келейнику ежедневно выметать его комнату. Жизнь вел очень простую и даже, как выражаются современники, грубую. Его называли врагом всякого изящества и роскоши. По отношению к себе Венедикт терпеть не мог низких поклонов, подобострастных приветствий и разных титулований.

Скончался 7 декабря 1850 года. Согласно завещанию погребён в петрозаводском Крестовоздвиженском соборе, основанном по его благословению.

Награды

• Орден Святого Владимира II степени.
• Орден Святой Анны I и II степеней

Ссылки

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• [www.pravenc.ru/text/150211.html Венедикт (Григорович)] в Православной энциклопедии
• [eparhia.karelia.ru/venedikt.htm Его трудами строилась епархия]

Отрывок, характеризующий Венедикт (Григорович)

На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.