Венера Илльская

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Венера Илльская
La Vénus d’Ille

Вид города Илль
Жанр:

Новелла

Автор:

Проспер Мериме

Язык оригинала:

французский

Дата написания:

1835 год

[www.lib.ru/INOOLD/MERIME/wenera.txt Электронная версия]

Текст произведения в Викитеке

«Вене́ра И́лльская» (La Vénus d’Ille) — новелла Проспера Мериме, написанная в 1835 году и опубликованная двумя годами позже в «Ревю де Дё Монд». В ней отразились впечатления автора от странствий по французским провинциям в качестве инспектора исторических памятников.

В прото-детективном рассказе обыгрывается романтический топос оживающего произведения искусства, будь то статуя («Мраморная статуя», «Коппелия», «Каменный гость», «Градива») или портрет («Кофейник» Готье, «Портрет» Гоголя, «Штосс» Лермонтова, «Метценгерштейн» Эдгара По, «Упырь» А. К. Толстого и т. д.)





Сюжет

Рассказ ведёт парижский учёный, осматривающий памятники старины в каталонской части Франции. Узнав о том, что в посёлке Илль из земли извлечена «огромная чёрная женщина, почти совсем голая», он приезжает в Илль, где останавливается в доме эксцентричного краеведа Пейрорада. «Идол», про которого в округе идёт недобрая слава, оказывается редкостной бронзовой статуей Венеры античной работы. В выражении её лица рассказчику мерещится что-то беспощадное — «коварство, переходящее в злобу».

В доме Пейрорада идёт подготовка к свадьбе его 26-летнего сына Альфонса с девушкой из соседнего селения. Перед свадебной церемонией, назначенной вопреки суевериям на пятницу[1], Альфонс помогает команде земляков одержать победу в мяч над заезжими арагонцами. На время игры массивное кольцо с бриллиантами, которое Пейрорады из поколения в поколение подносили своим супругам, он надевает на палец статуи, да в суматохе так и забывает его там. После возвращения новобрачных из церкви Альфонс пытается снять перстень, но безуспешно: ему кажется, что статуя согнула палец. «Выходит, что она моя жена, раз я надел ей кольцо...», — смущённо бормочет он себе под нос.

Ночью рассказчик слышит тяжёлые шаги по лестнице по направлению к спальне новобрачных, а рано утром кто-то выходит из дома той же тяжёлой поступью. Жениха находят в спальне мёртвым — на сломанной кровати, раздавленным, как если бы его сдавили железным обручем. На полу валяется перстень. Бессвязные речи невесты свидетельствуют, по мнению окружающих, о том, что она повредилась рассудком. Девушка рассказывает, что перед тем, как впасть в забытье, видела мужа «в объятьях зелёного гиганта», напомнившего ей бронзовый идол Венеры.

Хотя напрашивается сверхъестественное объяснение произошедшего[2], столичный учёный предпочитает оставаться на твёрдой почве рационального мышления. Согласно его предположению, убийство совершил один из побеждённых накануне арагонцев, который при свидетелях угрожал Альфонсу. У арагонца, впрочем, обнаруживается алиби.

Местным же жителям гипотеза о том, что Альфонс погиб от руки влюблённой статуи, не представляется чем-то невозможным. В эпилоге сообщается, что старая госпожа Пейрорад, вслед за сыном лишившись также и мужа, распорядилась переплавить античный шедевр на колокол для местной церкви. «С тех пор, как в Илле звонит этот колокол, виноградники уже два раза пострадали от мороза», — заключает свой рассказ автор.

Производные сочинения

См. также

Напишите отзыв о статье "Венера Илльская"

Примечания

  1. Французское обозначение пятницы (vendredi) образовано от латинского dies Veneris — «день Венеры». Древние считали этот день недели посвящённым богине любви.
  2. На которое указывают, среди прочего, зловещий латинский эпитет Венеры и надпись на цоколе: «Берегись любящей».

Отрывок, характеризующий Венера Илльская

– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.