Венесуэльская война за независимость

Венесуэльская война за независимость
Основной конфликт: Война за независимость испанских колоний в Америке
Битва при Карабобо
Дата	1810 — 1823
Место	Венесуэла, Новая Гранада
Итог	Провозглашение независимости Венесуэлы
Противники
1810:   Верховная хунта Каракаса 1811-1816: Первая республика (Венесуэла) Соединённые Провинции Новой Гранады 1816-1819: Третья республика (Венесуэла) Королевство Гаити 1819-1823: Великая Колумбия Испанская империя
Командующие
Франсиско Миранда Симон Боливар Антонио Хосе Сукре Хосе Антонио Паэс Мануэль Пиар Рафаэль Урданета Сантьяго Мариньо Хуан Доминго де Монтеверде Хуан Мануэль Кахигаль Хосе Томас Бовес Пабло Морильо Мигель де ла Торре
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Венесуэльская война за независимость (1810—1823) — вооружённая борьба населения Венесуэлы против испанского колониального господства, приведшая к независимости Венесуэлы от Испании. Была частью войны за независимость испанских колоний в Америке.

Началась 19 апреля 1810 года с создания в Каракасе Верховной хунты после отстранения от власти испанского генерал-капитана Висенте Эмпарана. 5 июля 1811 года семь из десяти провинций генерал-капитанства Венесуэла объявили о своей независимости и приняли Декларацию независимости. Первая республика пала в 1812 году после землетрясения в Каракасе и битвы под Ла-Виктории (1812). Симон Боливар организовал военную кампанию, чтобы вернуть себе Венесуэлу, и в 1813 году провозгласил Вторую республику, но и она пала под ударами внутреннего восстания и испанской роялистской реконкисты. Только в рамках кампании Боливара по освобождению Новой Гранады в 1819—1820 годах позволило Венесуэле обрести прочную независимость от Испании (на тот момент в рамках Великой Колумбии).

17 декабря 1819 года Конгресс в Ангостуре объявил Великую Колумбию независимой страной. После более чем двух лет войны страна получила независимость от Испании в 1821 году под руководством Симона Боливара. Венесуэла, наряду с Колумбией, Панамой и Эквадором, входила в состав Великой Колумбии до 1830 года, когда она отделилась и стала суверенной страной.

Первая республика

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) Французское вторжение в Испанию в 1808 году привело к краху испанской монархии. Большинство колоний Испании не признали правительство Жозефа Бонапарта, возведенного на испанский трон своим братом, императором Наполеоном Бонапартом. На создание стабильного правительства в Испании потребовалось два года. Это создало вакуум власти в испанских владений в Америке и усугубило политическую неопределенность. 19 апреля 1810 года городской совет Каракаса возглавил переворот и сместил испанского губернатора и генерал-капитана Висенте Эмпарана. В городе была образована хунта, вскоре и другие венесуэльские провинции последовали этому примеру. Этот акт независимости немедленно спровоцировал социально-политический конфликт. Страну охватила гражданская война. Каракасская Верховная хунта призвал конгресс венесуэльских провинций создать независимое правительство. Первоначально хунта и Конгресс поддержали «права Фердинанда VII», то есть признали себя по-прежнему частью испанской монархии, но создали отдельное правительство ввиду французского вторжения на Пиренейский полуостров. При этом в Конгресс все большую популярность обретала фракция сторонников полной независимости. Франсиско де Миранда и Симон Боливар, под влиянием идей Просвещения и на примере Французской революции, возглавили это движение. Конгресс объявил о независимости Венесуэлы 5 июля 1811 года путем образования Республики Венесуэла.

Ещё до начала сессий Конгресса в ноябре 1810 года в стране велась малоинтенсивная гражданская война между сторонниками хунты и независимости и роялистами, которые желали сохранить союз с Испанией. Две провинции — Маракайбо и Гуаяна, — а также район Коро не признали Каракасскую хунту и остались верны правительству Испании. Военные экспедиции против Коро и Гуаяны провалились. В 1811 году было успешно подавлено роялистское восстание в Валенсии. К 1812 году ситуация обострилась: Республика осталась без денег, испанские войска организовали морскую блокаду (хотя её обходили с помощью британских и американских торговых судов), а 26 марта 1812 года разрушительное землетрясение потрясло республиканские районы. В этот отчаянный момент Миранда получил диктаторские полномочия, однако не смог остановить наступление роялистское во главе с капитаном Доминго де Монтеверде. К середине года, после битвы при Сан-Матео, Республика рухнула. Миранда капитулировал перед Монтеверде и подписал перемирие 25 июля 1812 года.

Вторая республика

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) Боливар и другие республиканцы продолжали сопротивление в других частях испанской Южной Америки и Карибского бассейна и вели партизанскую борьбу. В 1813 году Боливар встал во главе армии Соединённых Провинций Новой Гранады. После победы в серии боев он получил одобрение нового Гранадского Конгресса, чтобы возглавить повести войска в Венесуэлу. Одновременно войска Сантьяго Мариньо вторглись в Венесуэлу с северо-востока. Обе армии стремительно разгромили войска роялистов в нескольких сражения. Боливар вошел в Каракас 6 августа 1813 года, провозгласив восстановление венесуэльской Республики. Во главе республики встал сам Боливар, но Мариньо отказался это признать, хотя в целом два генерала сотрудничали.

В вице-королевствах Ла-Плата и Новая Гранада креолы довольно легко вытеснили испанские власти. Но Венесуэла оставалась политически разобщенной. Боготе досталась роль столицы, но роялисты закрепились на юге Колумбии (Попайан и Пасто). Кали был бастионом движения за независимость к северу от территорий роялистов. Картахена провозгласила свою независимость не только от Испании, но и от Боготы. Боливар прибыл в Картахену и был хорошо принят, как и позже в Боготе, где он присоединился к армии Соединённых провинций Новой Гранады. Он накопил силы, пересек Анды и вторгся в Венесуэлу с юго-запада. Его главным помощником стал ​​Хосе Феликс Рибас. В Трухильо, андской провинции, Боливар издал печально известный Указ о войне до смерти, требовавший от населения встать на сторону Республики. Пока Боливар сражался на западе, Сантьяго Мариньо и Мануэль Пиар, землевладелец с голландского острова Кюрасао, успешно боролись против роялистов в восточной части Венесуэлы. Быстро потеряв почву под ногами, Монтеверде нашел убежище в Пуэрто-Кабельо, и Боливар занял Каракас, восстановив республику, поделив её на две части: западную во главе с самим собой и восточную во главе с Мариньо.

Но ни успешное продвижение, ни указ Боливара не смогли заставить население вступать в республиканскую армию. В льянос испанский иммигрант каудильо Хосе Томас Бовес инициировал широкое движение против восстановленной республики. На востоке роялисты начали возвращать свои земли. Тогда Мариньо и Боливар объединили свои силы, но были разбиты Бовесом в 1814 году. Республиканцы были вынуждены эвакуировать Каракас и бежать на восток, к порту Карупано, где закрепился Пиар. Пиар, однако, не принял верховное командование Боливара, и Боливар был вынужден покинуть Венесуэлу и отправиться в Новую Гранаду (1815).

Сопротивление Республике на этот раз пришло из народа обширных южных равнин, llaneros, под командованием Хосе Томас Бовеса. Бовес смог преобразовать войну с республиканцами в глазах населения в войну деревенских жителей с зажиточными горожанами и элитой креолов, которые возглавляли движение за независимость. Бовес активно принимал в ряды своей армии чернокожих. В итоге его войска, заставив республиканцев бежать на восток страны, ликвидировали Вторую республику. Бовес вскоре после этого умер в бою, но страна все равно была возвращена под роялистский контроль.

Возвращение Новой Гранады под власть Испании

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) В Испании анти-французские войска освободили страну, и восстановленный Фердинанд VII послал большой экспедиционный корпус в Венесуэлу и Новую Гранаду во главе с Пабло Морильо, который отличился во время испанской войны за независимость. В Венесуэле испанцы могли опереться лишь на силы Бовеса и его сподвижника Франциско Томаса Моралеса, бывшего испанского кадрового офицера. В битве при Урике Бовес был убит, Моралес принял командование армией и провели зачистку против республиканских сил. Голову Рибаса он постановил залить маслом (для сохранности) и отправил в Каракас. Морильо прибыл в Венесуэлу и начал свою деятельность совместно с Моралесом.

Роялистские силы Морильо и Моралеса захватили Картахену и Боготу в 1816 году. Перед отбытием в Новую Гранаду Морильо распустил большинство нерегулярных солдат, которые воевали под командованием Бовеса. В то же время не только горожане, но и llaneros начали присоединяться к бунтам против испанского владычества на равнинах южной Венесуэлы. Боливар в этот момент решил плыть на Ямайку, чтобы привлечь британскую помощь, но в итоге получил отказ. Оттуда он отправился на Гаити, которая была первой латиноамериканской независимой республикой. При поддержке гаитянского президента Александра Петиона и военно-морской помощи Луиса Бриона, бывшего купца с Кюрасао, Боливар вернулся на остров Маргарита, безопасный республиканский оплот. Мариньо во главе собственных сил высадился на материке и временно захватил Кумана в 1817 году. На кораблях, предоставленных Брионом, Боливар поплыл на запад вдоль венесуэльского побережья до Окумаре-де-ла-Коста, где он, как обещал Петиону, провозгласил конец рабства (хотя это не имело серьезного резонанса). Моралес вернулся в Венесуэлу после покорения Новой Гранады и атаковал республиканские экспедиционные силы с армией, значительно превышавшей по численности республиканцев. Боливар бежал на корабле на Гаити с Брионом. Тем не менее, Пиар и Грегор Макгрегор, шотландский солдат удачи, который ранее принимал активное участие в войне в Новой Гранаде, смогли бежать со своими силами в глубь страны, победив Моралеса при Аль-Хункале в сентябре 1816 года, прежде чем уйти на юг к Гуаяне.

Республиканцы перешли к партизанской борьбе, но не смогли договориться о едином руководстве и единой стратегии. Одна группа патриотов начала экспедицию в восточную часть Венесуэлы, но она закончилась неудачей. Боливар стремился объединить свои силы с войсками Мануэля Пиара, но разногласия между ними не позволили сложиться единому республиканскому фронту. Боливар отправился в льянос, где объединился с Хосе Антонио Паэсом, но неудачная атака в центральной Венесуэле вынудила его отступить назад к Апуре. Морильо удачно контратаковал, но потерпел поражение в битве при Лас-Кесерас-дель-Медио. Последовал период паритета и затишья, в ходе которого роялисты контролировали густонаселенный городской север, а республиканцы — огромные малонаселенные равнины юга.

Затишье (1816—1819)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Боливар и Брион в 1817 году попытались захватить Барселону, но испанцы отбили их атаку. В то же время Пиар и Мариньо заняли беззащитную Ангостуру (город в районе самой узкой и наиболее глубокой части реки Ориноко, впоследствии переименованный в Сьюдад-Боливар), где Боливар был выбран в качестве верховного лидера движения за независимость. Вскоре после этого Боливар разжаловал и арестовал Пиара, обвиненного в организации заговора (историки до сих пор спорят по поводу правомерности обвинений). Пиар был казнен после военного суда, в котором Брион был одним из судей. Морильо вернулся в Каракас, и Моралес получил войска, чтобы контролировать восточную Венесуэлу. Лейтенанту Морильо Мигель де ла Торре было приказано подавить восстание в Апуре во главе с Хосе Антонио Паэсом. В то же время Франсиско де Паула Сантандер, республиканец, который отступил в льянос после вторжения Морильо, встретился с Боливаром и договорился об объединении усилий, а в южной части Южной Америки Сан-Мартин завершил освобождение Чили. Британские ветераны наполеоновских войн начали прибывать в Венесуэлу, где они сформировали ядро ​​того, что впоследствии стало известно как Британский легион.

1818 год стал периодом патовой ситуации в борьбе между патриотами, базировавшимися в Ангостуре, и испанскими войсками Морильо в Каракасе и восточной части Венесуэлы. Боливар, по совету своих европейских офицеров, попытался атаковать центр Венесуэлы, но потерпел поражение у Ла-Пуэрты. В то время Джеймс Рук поставил в армию Боливара более 1000 европейских солдат. Но Морильо все ещё обладал большими силами — не только солдатами, но и лояльными короне ополченцами.

В 1819 году Боливар провозгласил республику Великая Колумбия, в которую вошли Венесуэла и Новая Гранада. Новые добровольцы прибыли в Венесуэлу, хотя большинство из них были простыми наемниками. Есть сведения, что британское правительство способствовало отбытию своих офицеров в Венесуэлу, так как Испания уже не была британским союзником. Переломить ситуацию республиканцам удалось за счет роста популярности Боливара на волне европейских революционных событий. Паэс в льянос разбил войска Морильо и Моралеса. Это открыло путь Боливару и Сантандеру для вторжения в Новую Гранаду, где испанцы потерпели поражение в сражении при Пантано-де-Варгас, в котором главную роль сыграл Британский легион (сам Рук был убит в бою). В сражении при Бояка (1819) испанцы были вновь разбиты и утратили власть в Новой Гранаде, сохранив за собой лишь южную часть вице-королевства. Паэс занял Баринас, а Боливар вторгся в Венесуэлу.

Укрепление независимости

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С освобождением Новой Гранады республиканцы получили базу для атаки на войска Морильо. Республиканский конгресс в Ангостуре, который уже сключал в себя небольшую делегацию Новой Гранады, объявил о союзе Новой Гранады и Венесуэлы в составе Республики Колумбия (Великая Колумбия), выступающей единым фронтом против испанской монархии ,

В 1821 году колумбийская армия одержала решающую победу в битве при Карабобо, после чего в руках роялистов остался лишь город Кумана, но и он пал вскоре после этого. Пуэрто-Кабельо находился в осаде, пока не капитулировал в октябре 1823 года.

Последствия

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Испанцы отправили флот в 1823 году, чтобы вернуть ВенесуэлуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), но потерпели поражение в битве на озере Маракайбо (исп. Combate naval del Lago de Maracaibo). В последующие годы венесуэльские силы в составе армии Великой Колумбии продолжили освобождение южных частей Новой Гранады (современного Эквадора). После того, как это было сделано, Великая Колумбия продолжила борьбу против испанцев в Перу и Боливии, завершив усилия чилийских и аргентинских патриотов, таких как Хосе де Сан-Мартин, который освободил южную часть Южной АмерикиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

См. также

• Война за независимость испанских колоний в Америке
• Симон Боливар

Литература

• Arana, M., 2013, Bolivar, New York: Simon & Schuster, ISBN 9781439110195, pp. 186
• Harvey, Robert. Liberators: Latin America`s Struggle For Independence, 1810—1830. John Murray, London (2000). ISBN 0-7195-5566-3

Отрывок, характеризующий Венесуэльская война за независимость

«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.