Венециано-генуэзские войны

В основе венецианско-генуэских войн лежало торговое соперничество между морскими республиками — Венецией и Генуей. Пизанская республика потерпела от Генуи сокрушительное поражение в 1284 году и больше не имела шанса получить превосходство . С Генуей Венеция воевала несколько раз.

Война святого Саввы

После крестового похода 1204 года Венеции для дальнейшего развития торговли требовались урегулированные отношения с соседями. В 1206 был заключен договор с Пизой, а в 1218 — с Генуей . Однако это не помешало генуэзцам, не принявшим участие в Четвёртом крестовом походе из-за войны с Пизой, и ревниво следившим за успехами Венеции, интриговать против Венеции ещё до заключения мира с Пизой в 1209 году. Генуя начала поддерживать пиратов в восточной части Средиземноморья . После избрания в 1253 году венецианским дожем Реньеро Дзено началась война святого Саввы (1256). Генуя, потеряв все привилегии в Константинополе, пыталась удержать свои позиции в Сирии, что привело к борьбе за обладание Акрой. Вначале венецианский флот под командованием Лоренцо Тьеполо победил Геную в сражениях при Акре в 1258 году и захватил город. Присланный генуэзцами в следующем году флот из 25 галер был также разгромлен венецианцами. Генуя вынуждена была оставить Акру и отступить в Тир. Из генуэзской церкви Святого Саввы в Акре Тьеполо привез в Венецию три колонны, установленные на Пьяцетте. .

В 1261 году возник альянс Генуи с императором Михаилом VIII Палеологом (Нимфейский договор), который в том же году изгнал латинян из Константинополя. К этому моменту в Латинской империи царил хаос и разгул воровства, и Михаилу Палеологу потребовалось меньше помощи от генуэзцев, чем ожидалось. Будучи осторожным человеком Михаил высоко оценивал военные возможности Венеции, и решил играть на противоречиях между Генуей и Венецией. Венецианцам было позволено сохранить колонию в Константинополе, однако их представитель был разжалован из подесты в байло, а новым подестой стал генуэзец. Генуе была передана часть венецианского квартала, а через несколько лет и весь район Галаты, а также торговые рынки, на которые раньше у венецианцев была монополия. Венецианская колония в Константинополе фактически была заложником, гарантируя что Венеция не начнет войну против слабой на тот момент Византии. Венеция потеряла все привилегии в Византии, их место заняли генуэзцы, которые также сосредоточили в своих руках основные товаропотоки прибыльной черноморской торговли, что стало основной причиной многочисленных конфликтов с Венецией. С этого момента на протяжении полутора веков главным соперником Венеции на Средиземном и Чёрном море становится Генуя .

Не имея возможности отомстить Византии Венеция с удвоенной силой нападала на Геную по всей территории Восточного Средиземноморья, в большинстве случаев побеждая. Крупное сражение произошло у западной Сицилии, когда венецианцы потопили 1100 генуэзских моряков и 600 захватили в плен. Генуэзцы, ведя себя так же заносчиво и высокомерно, стали еще более непопулярны в Константинополе чем до того венецианцы. Михаил Палеолог, пытавшийся восстановить территории Византии нуждался в деньгах и флоте, а союз с Генуей вместо выгоды приносил ему только огромные расходы. Когда до Михаила стали доходить сведения о венецианских победах, он начал менять свою политику. В 1264 году в Венецию прибыли послы Византии и в 1265 году между ними был заключен договор по которому Венеция вернула себе часть прежних привилегий. Через три года между Византией и Венецией был заключен пятилетний мирный договор, по которому венецианцы получили право свободно путешествовать и торговать на территории Византии, однако генуэзцам были сохранены их права. Этот договор восстановил торговое первенство Венеции в Леванте и являлся триумфом дожа Раньеро Дзено, который скончался через несколько недель после его ратификации, и был похоронен со всеми почестями, которые могла дать Венеция .

Венециано-генуэзская война 1293—1299

18 мая 1291 года армия мамелюков штурмом взяла Акру — главный перевалочный пункт торговли с Центральной Азией. Для Венеции, уступившей после падения Латинской империи первенство в Константинополе генуэзцам, это было сильным ударом. Теперь торговля Венеции зависела от северного пути через черноморские порты, где позиции генуэзцев были также сильны. Готовясь к войне с Генуей Венеция вступила в союз с Пизой и обратилась к богатым семействам с просьбой о финансировании военного флота. 4 октября 1294 года венецианский флот вышел в поход против генуэзцев. Столкновение произошло при Айясе. Генуэзцы, будучи в меньшинстве, принайтовили свои корабли друг к другу, перемещаясь туда, где требовалась большая сила. Венецианский адмирал Марко Баседжо, недооценив тактику противника, атаковал генуэзскую «платформу» по центру, безуспешно пытаясь разломить ей. В итоге венецианцы потеряли двадцать пять галер из шестидесяти восьми и множество людей, включая адмирала Баседжо. Воспользовавшись преимуществом генуэзский флот напал на Крит, разграбил Канею и уничтожил венецианскую эскадру, блокировавшую Босфор. Противостояние между сторонами перекинулось и в Константинополь, где многие венецианцы были убиты, а оставшиеся в живых заключены в тюрьму императором Андроником II. Череда поражений пробудила Венецию и она в короткие сроки снарядила флот из сорока галер под командованием адмирала Морозини. Морозини направился к Константинополю, сжигая по дороге все греческие и генуэзские корабли, затем напал на Галату и сжег её. После этого венецианский флот подошел ко дворцу византийского императора и уничтожил его галеру. Андроник вынужден был заплатить Морозини большую компенсацию за ущерб венецианской собственности. Вторая флотилия венецианцев, которой командовал Джованни Соранцо при поддержке Трапезундской империи, в 1296 году прорвала генуэзскую блокаду Босфора, вошла в Чёрное море и захватила Каффу и Фокею .

В 1298 году венецианцы снова потерпели сокрушительное поражение возле острова Курзола. Генуэзцы, под командованием адмирала Ламба Дориа, окружили венецианские корабли и прижали их друг к другу, так что огонь стал перекидываться с корабля на корабль. В итоге Венеция потеряла шестьдесят пять из девяносто пяти кораблей, девять тысяч человек убитыми и раненными и пять тысяч пленными. Венецианский адмирал, Андреа Дандоло, по легенде покончил с собой, разбив голову о мачту. Среди плененных был и Марко Поло, который в плену стал диктовать свои воспоминания о путешествии в Китай. Однако Венецианский Арсенал работал, не останавливаясь, и Венеция быстро восстановила свой флот. Капитан Доменико Скьяво для демонстрации восстановленной мощи венецианского флота приплыл в генуэзскую гавань и прибил к пирсу золотой венецианский дукат. 25 мая 1299 года между сторонами был заключен Миланский договор, по которому Венеция обязалась не осуществлять агрессии против Генуи .

Соперничество на Чёрном море

Нападение на Трапезунд тюркских племен в 1341 году вызвало уничтожение венецианской фактории в городе, что увеличило влияние Генуи на Чёрном море. В 1343 году Золотая Орда захватила Тану, что привело к общему кризису черноморской торговли. Для противодействия татарам 18 июня 1344 года Венеция и Генуя заключили договор о совместных действиях и об урегулировании взаимных претензий. Однако, поскольку в Тане венецианцы приобретали специи дешевле, чем генуэзцы в Каффе, Венеция, чтобы использовать торговое преимущество, попыталась самостоятельно договориться с татарами, и отвергла предложение Генуи о торговой блокаде «империи Джанибека». Генуя, в свою очередь, пыталась давлением на Трапезундскую империю и Византию обеспечить себе монополию на черноморскую торговлю, и стремилась облагать венецианцев налогом по своему усмотрению.

Война 1350—1355

Эпидемия чумы 1348—1349 годов значительно сократила жителей Венеции и Генуи (так, население Венеции сократилось почти наполовину), но лишь ненамного оттянула кризис. К 1350 году Генуя была близка к полному изгнанию Венеции из черноморского бассейна: на венецианских купцов нападали в генуэзских факториях, захватывали в плен в Кафе, не пропускали в Азовское море. 6 августа 1350 года венецианский Сенат объявил войну Генуе. На этот раз Венеция имела поддержку Византии и Каталонии, а на стороне Генуи выступила Венгрия. В феврале 1352 года венецианский флот под командованием Виттора Пизани потерпел поражение на Босфоре, но сумел уничтожить генуэзские суда в Трапезунде. После этого сражения Византия вышла из войны и 6 мая 1352 года подписала с Генуей выгодный для последней договор. В августе следующего года флот Николо Пизани с арагонскими союзниками разгромил генуэзцев у Сардинии. В 1354, неожиданно напав на Николо Пизани, генуэзцы захватили пятьдесят шесть его кораблей. В это же время большая часть генуэзского флота села на мель на юге Греции. Виттор Пизани за поражение был посажен в тюрьму. 1 июня 1355 соперники при посредничестве Висконти заключили новый Миланский мир, нарушенный в 1376 году «войной Кьоджи», которая началась со спора за остров Тенедос, находящийся на выходе из пролива Дарданеллы .

Война Кьоджи

Византийский император Иоанн V Палеолог за помощь против османов обещал венецианцам Тенедос. В ответ на сближения Венеции и Византии Генуя укрепила отношения с турками. Новая война началась с победы Венеции при Анцио в мае 1378 года, когда флот под командованием Виттора Пизани разгромил генуэзцев и занял Каттаро и Себенико. Генуя в очередной раз вступила в альянс с Венгрией и использовала порты Далмации в качестве морских баз для флота. В мае 1379 года генуэзская эскадра в водах Пола нанесла поражение Венеции. Генуэзцы под командование Пьетро Дориа захватили Градо, Каорле и город Кьоджу, на самом юге лагуны. По требованию венецианцев Виттор Пизани был выпущен из тюрьмы и назначен командором. Пизани разработал план противодействия генуэзцам. Венецианцы нагрузили корабли камнями и затопили их в фарватере Кьоджи, заблокировав генуэзцев. Операцию возглавлял лично дож Андреа Контарини. 24 июня 1380 года генуэзцев удалось выбить из Кьоджи, а через месяц скончался от ран, полученных в сражении у Апулии, командор Виттор Пизани. В 1381 между воюющими сторонами был заключен Туринский мир. Дож снова отрёкся от права на Далмацию, Венгрия получила право вести торговлю в Венеции и на подопечных территориях , а Черноморье снова оказывается в генуэзской сфере влияния .

Война 1431 года

Последняя генуэзская война произошла в 1431, когда Венеция напала на Геную, находящуюся под властью миланского герцога Филиппо Мария Висконти. В сражении на реке По в Кремоне венецианский флот под командованием Тревизана потерпел поражение .

См. также

• Краткая история войн Венецианской республики
• Турецко-венецианские войны

Литература

• Джон Норвич. История Венецианской республики = John Julius Norwich. A History of Venice. New York, 1982. — М.: АСТ, 2009. — 896 с. — ISBN 978-5-17-059469-6.
• Оке Жан-Клод. Средневековая Венеция = Jean-Claude Hocquet. Venice au Moyen Âge. — 1 изд.. — М.: Вече, 2006. — 384 с. — ISBN 5-9533-1622-4.
• Бек Кристиан. История Венеции = Cristian Bec. Historie de Venice. — 1 изд.. — М.: Весь мир, 2002. — 192 с. — ISBN 5-7777-0214-7.
• Константин Багрянородный. Об управлении империей. — 2 изд.. — М.: Наука, 1991. — 496 с.
• Гаррет Мартин. Венеция: история города = Garrett Martin. Venice: a Cultural and Literary Companion. — 1 изд.. — М.: Эксмо, 2007. — 352 с. — ISBN 978-5-699-20921-7.
• Гийу Андре. Византийская цивилизация = André Guillou. La Civilisation Byzantine. — 1 изд.. — Екатеринбург: У-Фактория, 2007. — 352 с. — ISBN 978-5-9757-0125-1.
• Эдвард Гиббон. Упадок и разрушение Римской империи = Edward Gibbon. The declane and fall of the Roman Empire. — 1 изд.. — М.: Центрполиграф, 2005. — 959 с. — ISBN 5-9524-1575-X.
• Соколов Н.П. Образование Венецианской колониальной империи.. — Издательство Саратовского университета, 1963.
• Луццатто Дж. Экономическая история Италии. Античность и средние века. = G. Luzzatto. Storia Economica d'Italia. Roma. 1949. — М.: Издательство иностранной литературы, 1954.
• Карпов Сергей. Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII-XV вв.: проблемы торгови.. — М.: Издательство МГУ, 1990. — 336 с. — ISBN 5-211-01051-5.

Отрывок, характеризующий Венециано-генуэзские войны

Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.