Венецианская республика

Светлейшая Республика Венеция
итал. Serenissima Repubblica di Venezia
Республика
← 697 год — 1797 год →   →   →
Флаг Герб
Венецианская республика в 1789 году
Столица	Венеция
Крупнейшие города	Венеция
Язык(и)	латинский, венетский
Религия	католицизм
Денежная единица	венецианская лира
Население	1,5 млн
Форма правления	олигархическая республика
Дож
- 697 - 717	Паоло Лучио Анафесто (первый)
- 1789 - 1797	Лодовико Манин (последний)

К:Появились в 697 годуК:Исчезли в 1797 году

См. также: Венеция, История Венеции и Хронология истории Венеции

Светлейшая Республика Венеция (Республика Святого Марка; вен. Serenìsima Republica de Venesia, итал. Serenissima Repubblica di Venezia) — с конца VII века по 1797 год республика в Европе со столицей в городе Венеция. Располагалась в северо-восточной части территории современной Италии, имела колонии на территории государств, лежащих в Адриатике, бассейнах Эгейского, Мраморного и Чёрного морей.

Институт дожей существовал в общей сложности ровно 1100 лет (697—1797).

История

Предыстория

На берегах северо-западного залива Адриатического моря и на севере Италии в древности жило племя венетов, от которых страна получила название. Во время переселения народов, когда вождь гуннов Аттила в 452 году разрушил Аквилею и завоевал всю верхнюю Италию до реки По, многие жители побережья искали убежища на островах в соседних лагунах. С тех пор здесь постепенно возникло несколько городских поселений, как: Градо, Гераклея, Маламокко, Кьоджа. После падения Западной Римской империи Венецианские острова вместе с остальной Италией подпали под владычество Одоакра, потом остготов и, наконец, — Восточной Римской империи. И даже после вторжения лангобардов они оставались ещё под властью византийского императора.

Становление республики

В многочисленных войнах с лангобардами постепенно выяснилась необходимость более тесного единения и общего управления. Поэтому духовные и светские вожди населения, вместе со всеми жителями островной группы, избрали в 697 году Павла Луция Анафеста общим верховным главою на всю его жизнь, а впоследствии эта должность получила название — дож. Местопребывание правительства находилось сперва в Гераклее, в 742 году было перенесено в Маламокко и в 810 году на пустынный до сих пор остров Риальто, где после того возник город Венеция. В 806 году венецианские города были на короткое время присоединены к империи Карла Великого, но уже в 812 году были возвращены (вместе с Далмацией) Византии.

Вскоре после этого Венецианская республика, искусно пользуясь своим выгодным и безопасным положением между Византийской и Франкской империей, развила своё благосостояние и стала богатым и могущественным торговым городом. Её флоты вместе с Византией победоносно сражались против норманнов и сарацинов в южной Италии, равно как и против славян на восточном берегу Адриатики. К островам в лагунах восточной Адриатики была присоединена Истрия, а прибрежные города Далмации в 997 году добровольно поставили себя под венецианское покровительство. Будучи владычицей Адриатического моря, Венеция пользовалась полною независимостью, но республика ещё долгое время сохраняла формальную политическую связь с Византийской империей.

Расцвет республики

Во время Крестовых походов Венеция достигла высокой степени процветания и распространила свои торговые связи, несмотря на конкуренцию других итальянских республик (Пизы и Генуи), на весь Ближний и Средний Восток. Внутри республики неоднократно возникала борьба между демократической и аристократической партией. Некоторые даже изъявляли желание превратить пожизненное правление дожей в наследственную монархию. После одного из восстаний, в котором погиб дож Витале II Микель, в 1172 году был впервые созван Большой совет, состоявший из выборных депутатов, который с тех пор стал высшим совещательным органом власти и сильно ограничивал могущество дожей. Созываемое с начала республики общее народное собрание стало с тех пор созываться лишь в исключительных случаях и в 1423 году было распущено. Под господством аристократии были выработаны законодательство республики и её административное устройство.

Могущество республики достигло высшей степени, когда дож Энрико Дандоло при содействии французских крестоносцев завоевал в 1204 году Константинополь и при разделе между победителями получил во владение Венеции три восьмых территории Византийской империи и остров Крит. Венеция не смогла, однако, помешать падению в 1261 году Латинской империи, а византийские императоры после того предоставили генуэзцам очень широкие права в Константинополе, и венецианцы были оттеснены на задний план. Кроме того, с 1256 года началась продолжительная война между Венецией и Генуей, которая велась с переменным успехом.

Аристократическо-олигархическое устройство республики в 1297 году стало ещё более замкнутым, вследствие уничтожения дожем Пьетро Градениго Большого совета, и превращения избиравшейся до тех пор ежегодно синьории в наследственную коллегию, в состав которой входили записанные в Золотую книгу фамилии депутаты. Последовавшее после заговора Тьеполо в 1310 году учреждение Совета Десяти, которому вверено было с обширными полномочиями управление внутренними делами республики, дополнило эту аристократическую систему. С тех пор Золотая книга открывалась лишь в редких случаях (1379, 1646, 1684—1699, 1769), и только небольшое число фамилий занесено в разряд депутатов. Дож Марино Фальер за свой заговор против аристократии в 1355 году заплатил жизнью. Перемена, происшедшая в сношениях с Левантом, побудила республику обратить главное своё внимание на Италию, особенно после того, как соперница Венеции Генуя после 130-летней борьбы была побеждена в 1381 году. Венецианские владения на материке, Терраферма, все более расширялись. Виченца, Верона, Бассано, Фельтре, Беллуно и Падуя со своими территориями были присоединены в 1404—1405 годах, Фриуль — в 1421, Брешиа и Бергамо — в 1428 и Крема — в 1448 году, и около того же времени окончено было завоевание Ионических островов. Наконец, вдова последнего кипрского короля венецианка Катерина Корнаро в 1489 году уступила республике остров Кипр. Венецианцы восстановили несколько городов, разрушенных во время восстания против Тамплиеров, однако крупнейший из них, Лимоссо, восстановить так и не удалось.

В конце XV столетия Венецианская республика была богата, могущественна, внушала страх своим врагам, и среди её населения научное и художественное образование было распространено более, чем в среде всех других европейских наций. Торговля и промышленность процветали. Простой народ Венеции неслыханно богател, так как налоги были незначительны, и правление имело мягкий характер, когда дело не касалось политических преступлений, для преследования которых назначены были в 1539 году три государственных инквизитора.

Закат республики

Но затем наступили перемены, которых никакое благоразумие предотвратить не могло. Португалец Васко да Гама открыл в 1498 году морской путь в Ост-Индию, и Венеция с течением времени лишилась выгод ост-индской торговли. Османы стали властелинами Константинополя и мало-помалу отняли у венецианцев владения, принадлежавшие им в Архипелаге и Морее, равно как Албанию и Негропонт (Эвбею). Опытная в ведении государственных дел республика лишь с относительно небольшими потерями избавилась от опасности, которой грозила ей основанная папой Юлием II Священная лига, поставившая её на короткое время почти на край гибели; эта борьба дала новый толчок её могуществу и влиянию. В церковной распре с папой Павлом V, в которой монах Павел Сарпи защищал дело Венеции (с 1607 года), республика отстояла свои права против иерархических притязаний. Заговор против независимости республики, затеянный в Венеции в 1618 году испанским посланником маркизом Бедемаром, был вовремя открыт и жестоко подавлен.

С другой стороны, Османская империя отняла у республики в 1571 году остров Кипр, а в 1669 году, после 24-летней войны, и Кандию (Крит). Последние крепости на этом острове были потеряны Венецией лишь в 1715 году. Морея в 1687 году была вновь завоёвана и по Карловицкому миру в 1699 году уступлена турками, но в 1718, по Пассаровицкому миру, была им возвращена. С этого времени республика почти перестала принимать участие во всемирной торговле. Она довольствовалась сохранением своего устаревшего государственного строя и удержанием за собою, при соблюдении строжайшего нейтралитета, остальных своих владений (Венеции, Истрии, Далмации и Ионических островов), в которых было до 2,5 миллионов подданных.

В войнах, возникших вследствие Французской революции, Венеция утратила свою самостоятельность. Когда Бонапарт в 1797 году вторгся в Штирию, в тылу у него восстало против французов сельское население Террафермы. Вследствие этого, по заключении предварительных мирных условий с Австрией, Бонапарт объявил республике войну. Тщетно пыталась она уступчивостью и переменой конституции склонить победителя на милость. Последний дож, Лодовико Манин, и Большой совет принуждены были 12 мая 1797 года подписать своё отречение. Затем, 16 мая, город Венеция был без сопротивления занят французами.

Мирным договором, заключённым в Кампо-Формио 17 октября 1797 года, венецианская территория по левую сторону Эча, вместе с Истрией и Далмацией была предоставлена Австрии, между тем, как область по правую сторону Эча присоединена к Цизальпинской республике (впоследствии Итальянское королевство). Ионические острова перешли во владение Франции.

Государственное управление

Венеция была классическим примером аристократической республики. Структура власти была многообразна и довольно запутана. Основную элиту составляли семьи патрициев, из которых выходили представители власти. Кроме патрициев, в Венеции было значительное число граждан, имевших право работать в административном аппарате, не занимая политических постов, при этом за гражданами был зарезервирован ряд важнейших административных постов республики. Большинство населения принадлежало к народу, не имевшему формальных прав, но мнение которого тем не менее внимательно учитывалось по мере возможностей политическим классом.

Политическая система республики опиралась на большое количество гражданских комитетов или Советов, связанных между собой сложной системой сдержек и противовесов.

Большой совет

Высшим органом республики являлся Большой совет, который избирал основные советы и главных магистратов республики, включая дожа. С 1297 года членство в Большом совете было существенно ограничено, только человек, чьи предки заседали в составе Совета, мог стать его членом. Все они были занесены в специальную книгу, которая носила название «Золотая книга». В Золотой книге насчитывалось порядка 300 фамилий венецианских семей. Каждый мужчина из семьи нобилей (аристократов) по достижении 25-летнего возраста входил в состав совета.

Первоначально совет насчитывал 400—500 человек. Позднее его численность выросла до тысячи с лишним человек. Максимально Совет включал в себя до 2500 членов. Таким образом, в Совет входило порядка 5 % всего взрослого мужского населения Венеции.

Дож

Дож обычно избирался из числа двенадцати прокураторов Сан-Марко, как правило пожизненно. Голосование Большого совета по выборам дожа не было прямым. Большой совет реализовывал процедуру выборов, которая включала в себя одиннадцать этапов. Сначала собирались члены Большого Совета старше 30 лет, которые избирали 30 человек, принадлежавших к различным семьям. Затем эти 30 избирали 9 человек, которые избирали сорок человек. Эти сорок избирали 12 человек, а эти 12 — 25. Двадцать пять человек избирали девять, а девять человек — 45; 45 избирали 11, а эти 11 — избирали окончательный комитет по выборам 41 человека, которые и избирали Дожа.

Власть дожа была значительно ограничена. Имея право участвовать во всех советах, он не мог навязывать своё мнение. Дож не мог принимать самостоятельные решения. Его контакты, встречи, переписка тщательно контролировалась. Он не мог покидать пределов Венеции и не мог иметь собственность за пределами государства.

Малый совет

При доже состоял Малый совет из шести его советников и трёх членов Совета сорока.

Сенат

Сенат состоял из 120 человек, которые избирались на срок один год с правом переизбрания. Из 120 человек, 60 человек выдвигались Большим советом, ещё 60 человек выдвигались начальным составом Сената и одобрялись Большим советом. Ещё около 140 человек, представлявших различные политические органы республики, входили в Сенат с правом совещательного голоса. Руководила Сенатом Коллегия, которая включала в себя 16 человек и отвечала за текущие ежедневные решения правительства.

Сенат решал основные оперативные вопросы внешней и внутренней политики.

Совет сорока

Совет сорока выполнял функции верховного суда республики. Его состав также определялся Большим советом. Члены Совета сорока после 16 месяцев исполнения своих обязанностей также входили в Сенат.

Совет десяти

В Венеции существовала организация, следившая за политической ситуацией, своего рода инквизиция. Для контроля над деятельностью дожа был создан Совет Десяти, члены которого избирались на один год Большим советом, причём было запрещено избирать в Совет двух и более членов одной семьи. Дож вместе с советниками имел право только присутствовать на некоторых заседаниях совета, но не участвовал в голосовании. Одной из официальных целей совета был контроль над дожем и другими учреждениями республики. Совет имел очень хорошо развитую систему осведомителей и основываясь на их донесениях оценивал деятельность всех правящих структур республики. Совет десяти имел законное право арестовать, допросить, в том числе с применением пыток, и заочно осудить любого, кого считал нужным. И поскольку выборы в Совет происходили на заседаниях Большого совета, куда не пускали никаких чужаков, и состав совета нигде не опубликовывался, Совет десяти являлся анонимным органом власти, список членов которого не был известен большинству жителей города.

Совет десяти вместе с Коллегией Сената и Малым советом образовывал Полную Коллегию, которая являлась сосредоточением всей власти республики.

Другие институты власти

Кроме высших органов власти в республике было достаточное количество профессиональных гильдий и религиозных братств, которые отстаивали интересы своих членов.

Представителями исполнительной власти являлись подесты, проведиторы, прокураторы и многие другие чиновники.

См. также

• Краткая история войн Венецианской республики
• Политическая система Венецианской республики
• Список венецианских дожей
• Терраферма

Литература

• Карпов С. П. [istina.msu.ru/publications/book/1356774/ Путями средневековых мореходов: Черноморская навигация Венецианской республики в XIII—XV вв]. — М.: Наука, Восточная литература, 1994. — 160 с. — 7000 экз. — ISBN 5-02-017836-5. (обл.)

Ссылки

• Венеция (республика) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Норвич Джон. История Венецианской республики. М.: АСТ, АСТ Москва, Мидгард, 2010, ISBN 978-5-17-066060-5, 978-5-403-03478-4
• Гаспаро Контарини. О магистратах и устройстве Венецианской республики. СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013, ISBN 978-5-9438-138-9

Отрывок, характеризующий Венецианская республика

Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».