Вениамин (Кононов)

Преподобномученик Вениамин
Имя в миру	Василий Васильевич Кононов
Рождение	4 января 1868(1868-01-04) Шенкурский уезд, Архангельская губерния
Смерть	17 апреля 1928(1928-04-17) (60 лет) Архангельская область
Почитается	в Русской православной церкви
Канонизирован	в 2000 году
В лике	преподобномучеников
День памяти	4 (17) апреля

Архимандрит Вениамин (в миру Василий Васильевич Кононов; 4 (16) января 1868, деревня Евсевиевская, Шенкурский уезд, Архангельская губерния — 17 апреля 1928, близ Волкозера) — священнослужитель Русской православной церкви, архимандрит Свято-Троицкого Антониево-Сийского мужского монастыря.

Канонизирован Русской церковью в августе 2000 году в лике преподобномучеников.

Биография

Родился в семье русских крестьян Шенкурском уезде Архангельской губернии в 1869 году.

Достигнув зрелого возраста отправился в Соловецкую обитель с намеринием посвятить свою жизнь служению Богу. В возрасте 23-х лет был принят трудником в Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь, а в 27 лет, был определён в число послушников при Архимандрите Варлааме. В духовном училище Василий проявил усердие и послушание, а в свободное от учёбы время руководил работами в монастырской хлебопекарне и заведовал расходной лавкой обители.

В 1903 году Василий Васильевич Кононов был пострижен в монахи архимандритом Иоанникием с именем Вениамин, которое получил в честь священномученика Вениамина Синайского.

Вениамина отличало немногословие и усердие в церковных службах, что было замечено братьями по вере и уже через два года инок был рукоположен во иеродиакона, а в 1908 году Вениамин получает сан иеромонаха. Вениамина определили к службе при святых мощах преподобных Зосимы и Савватия Соловецких и назначили законоучителем братского соловецкого училища.

После смерти иеромонаха Дамаскина новым духовником монастыря в декабре 1909 года был избран Вениамин.

В 1912 году епископ Архангельский Нафанаил возвёл Вениамина в сан архимандрита и назначил настоятелем Свято-Троицкого Антониево-Сийского мужского монастыря.

В это время на Соловках началась смута против настоятеля монастыря архимандрита Иоанникия и Святейший Синод в 1917 году снимает его с этого поста. По просьбе монастырских насельников Собор православной братии избрал новым настоятелем архимандрита Вениамина. В России уже бушевала Гражданская война, но пока Белое движение держало фронт, в монастыре было спокойно. Однако, после того, как большевики стали одерживать верх, ситуация кардинально поменялась.

Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви по сути провозгласил начало пути на уничтожение церкви. Вместе с братией, архимандрит Вениамин стал делать всё возможное, чтобы уберечь соловецкие святыни от разграбления красными вандалами. Святые мощи первооснователей монастыря — преподобных Зосимы и Савватия были упокоены в тайном хранилище обустроенном в толстых стенах монастыря. В стене Спасо-Преображенского собора и над алтарем Никольской церкви были спрятаны другие ценности и святыни храма. Иеромонах Никифор (в миру — Николай Иванович Кучин) был у Вениамина доверенным лицом и «правой рукой» в деле сохранения православных святынь.

Весной 1920 года в монастыре жили 400 монахов и 200 послушников. Советская власть присылала на Соловки Особую комиссию Архгубисполкома и Губревкома РКП(б), под руководством М. С. Кедрова. Целью комиссии было провозглашено «выявление запасов оружия и продовольствия, принадлежавших буржуазии и её пособникам». Уже летом монастырь закрыли, а монахов выгнали с Большого Соловецкого острова. Красные варвары конфисковывали всё, что им удавалось найти, ни мало не заботясь о том, чем жить после этого священнослужителям. Архимандрит Вениамин писал в Кемский продовольственный комитет пытаясь убедить их оставить монахам минимум запасов для пропитания «…если не достанется хлеба хотя бы на пятнадцать дней, все мы должны будем помереть с голоду на диком, суровом морском острове…». В ответ грабежи продолжились с удвоенным рвением. Большевики искали сокровища монастыря о существовании которых узнали то ли по доносу, то ли под пытками или шантажом. Видимо таким же образом им удалось сфабриковать донос на архимандрита Вениамина который подписали несколько монахов.

Вскоре архимандрит Вениамин и его помощник иеромонах Никифор были арестованы ВЧК при СНК РСФСР по обвинению в сокрытии монастырских ценностей от трудового народа и хранении оружия с целью передачи контрреволюционерам. «Пособников буржуазии» сослали в Холмогоры, где заставили работать на лесозаготовках. Освободили монахов летом 1922 года.

Сперва они направились в город Архангельск в Архангельск в Соловецкое подворье, а после его разгрома коммунистами их приютил врач Александр Алексеевич Левичев. Летом 1926 года, они, по совету бывшего соловецкого послушника Степана Антонова переехали в село Часовенское Архангельской области и поселились сорока километрах от ближайшего населенного пункта, деревни Коровкинской, где поставили себе лесную келлию близ реки Лодьма в районе Волкозера. Степан Антонов приезжал к ним дважды в год, в самое голодное время — зиму, и привозил кое-какую еду, остальное-же время монахи питались рыбой, грибами и ягодами, которые удавалось добыть самим. всё свободное от хозяйственных забот время Вениамин и Никифор посвящали молитвам.

9 июня 1928 года навестить Вениамина и Никифора в очередной раз приехал Степан Антонов. Он нашел сгоревшую избу и среди обгоревших бревен — два скелета. Антонов сообщил об этом властям, и вскоре следствие выяснило, что произошло на берегу Волкоозера.

Накануне праздника Святой Пасхи вечером 17 апреля 1928 года комсомолец В. Ивановым со своим товарищем — трижды судимым пролетарием С. Ярыгиным (оба проживали в деревне Коровкинская), прослышав о спрятанных сокровищах монастыря, вышли к Волкозеру с намерением ограбить монахов. Они выждали, пока погаснет свет, после чего Иванов четырежды выстрелил в окно избушки. В доме раздались стоны, но преступники побоялись войти внутрь (как они пояснили следствию: их охватил непонятный ужас). Тогда убийцы залезли на чердак и забрали все, что сумели там найти. После этого, они облили избушку керосином и подпёрли дверь (последнее действие говорит о том, что они знали, что в доме ещё есть живые люди).

Канонизация

Архимандрит Вениамин и иеромонах Никифор канонизированы как преподобномученики на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви от 13-16 августа 2000 года. Память совершается в день их мученической смерти — 4 (17) апреля.

15 января 2004 года в Северодвинске было совершено освящение деревянного Храма в честь преподобномучеников Вениамина и Никифора. Освящение совершал настоятель Архангельского кафедрального Ильинского собора, митрофорный протоиерей Владимир Кузив.

Награды

• 1913 год — Наперсный крест.
• 1916 год — Орден Святой Анны.

Литература

• Игум. Дамаскин (Орловский) [www.pravenc.ru/text/150271.html Вениамин] // Православная энциклопедия. Том VII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. — С. 624-625. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2

Ссылки

• [www.solovki.ca/saints_11/11_veniam.php Святые Вениамин (Кононов) и Никифор Кучин]
• [arh-eparhia.ru/articles.php?id=1127 Преподобномученики Вениамин и Никифор]

Отрывок, характеризующий Вениамин (Кононов)

– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.