Вениамин (Муратовский)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Вениамин и фамилией Муратовский.

Вениамин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Московский и Коломенский
19 мая 1927 — 6 мая 1930
Церковь:	обновленчество
Имя при рождении:	Василий Антонович Муратовский
Рождение:	18 (30) апреля 1856(1856-04-30) село Русское Бурнашево, Свияжский уезд, Казанская губерния
Смерть:	6 мая 1930(1930-05-06) (74 года) Московская область
Похоронен:	Ваганьковское кладбище

Вениами́н (в миру Василий Антонович Муратовский; 18 [30] апреля 1856, село Русское Бурнашево, Казанская губерния — 6 мая 1930, Московская область) — епископ Православной Российской Церкви; архиепископ Рязанский и Зарайский (1920—1923); впоследствии обновленческий митрополит Московский и Коломенский (с 1927 года).

Биография

Родился 18 апреля 1856 года в семье священника.

В 1877 году окончил Казанскую духовную семинарию. 1877 году — надзиратель в Казанском духовном училище. После женитьбы 1 декабря 1877 года был рукоположён во священника к казанской церкви в честь Сошествия Святого Духа, впоследствии переведён в Николо-Вешняковскую церковь.

Овдовев (на момент смерти жены имел четырёхлетнего сына), в 1892 году поступил по рекомендации Казанского архиепископа Палладия (Раева) в Казанскую духовную академию, которую окончил в 1896 году со степенью кандидата богословия.

В 1896 году был пострижен в монашество, возведён в сан архимандрита, назначен настоятелем Иоанно-Богословского Череменецкого монастыря Санкт-Петербургской епархии.

26 октября 1897 года хиротонисан во епископа Ямбургского, викария Санкт-Петербургской епархии, хиротонию совершил митрополит Палладий (Раев) с сонмом архиереев, в числе которых был будущий патриарх Тихон. После смерти митрополита Палладия стал одним из близких сотрудников нового митрополита, Антония (Вадковского), которого очень уважал.

С 3 декабря 1898 года — епископ Гдовский, викарий Санкт-Петербургской епархии.

С 10 июля 1901 года — епископ Калужской и Боровский. Создал в епархии экзаменационную комиссию для кандидатов для принятия священного сана, которые должны были пройти аттестацию по программе духовной семинарии, произнести проповедь в присутствии архиерея и провести урок Закона Божьего. 6 мая 1907 года награждён орденом Св. Владимира 2-й степени.

С 31 декабря 1910 года — епископ Симбирский и Сызранский.

1 мая 1915 года возведён в сан архиепископа.

После Февральской революции активно поддержал Временное правительство.

В 1917—1918 годы — участник Всероссийского Поместного собора.

В сентябре 1918 года, перед взятием Симбирска Красной армией, покинул Симбирскую епархию и эвакуировался в Сибирь. В ноябре 1918 года был председателем Сибирского церковного совещания в Томске, участники которого поддержали белое движение.

В 1918—1920 — член Временного Высшего церковного управления (ВВЦУ) в Омске, активно содействовавшего деятельности Верховного правителя адмирала А. В. Колчака.

В феврале 1920 года был арестован органами советской власти в Новониколаевске, приговорён к расстрелу, но через несколько месяцев освобождён, согласившись сотрудничать с ЧК (тогда как председатель ВВЦУ архиепископ Сильвестр (Ольшевский) был убит большевиками).

С 13 июля 1920 года — архиепископ Рязанский и Зарайский.

В 1922 году присоединился к обновленческому движению. Анатолий Краснов Левитин описывает это так: «Мягкий и уступчивый, владыка признал живоцерковное Высшее Церковное Управление».

Был почётным членом президиума обновленческого собора 1923, хотя и не принимал непосредственного участия в его работе по болезни.

В июле 1923 года, после выхода на свободу Патриарха Тихона, принёс ему покаяние за пребывание в обновленческом расколе, но вскоре был арестован ОГПУ и экстренно увезён из Рязани в Москву. По свидетельству Краснова-Левитина, «Тучков имел с ним „дружеский“ разговор, после которого архиепископ был освобождён, вновь признал обновленчество». 26 июля 1923 года уже принимал участие в заседании обновленческого Синода. Патриарх Тихон назначил на Рязанскую кафедру Бориса (Соколова).

С 6 сентября 1923 года — обновленческий архиепископ Ярославский, в том же году был возведён в сан митрополита.

С 8 января 1924 года — обновленческий митрополит Ленинградский.

1 февраля 1925 года возглавил депутацию от Пленума Священного Синода, принятую в Кремле Председателем Совнаркома СССР А. И. Рыковым.

С февраля 1925 года до своей кончины — председатель обновленческого Священного Синода, номинальный лидер обновленческого движения в этот период.

Формально руководя Синодом, он уступил реальную власть молодому митрополиту Александру Введенскому, который, в свою очередь, нуждался в респектабельном «дореволюционном» архиерее для повышения легитимности обновленческого движения. С точки зрения Анатолия Краснова-Левитина, к моменту избрания председателем обновленческого Священного Синода в 1925 митрополит Вениамин «Постоянно он курсировал между Питером и Москвой, очень часто совершал торжественные богослужения в соборах. Ни для кого, однако, не было секретом, что никакого влияния он не имеет. К нему у церковных людей было смешанное чувство уважения и жалости. Первое впечатление — ожившая картина : окладистая, белая, как у деда Мороза, борода, белые, пушистые кудри до плеч, белая, с розоватым отливом, мантия, белый клобук».

С 9 сентября 1925 года — обновленческий митрополит Северо-Западной области. Председательствовал на обновленческом соборе 1925 года.

С 19 мая 1927 года — обновленческий митрополит Московский и Коломенский.

1 ноября 1927 года было отпраздновано 30-летие его служения в епископском сане. По этому случаю Московская обновленческая богословская академия избрала его Патроном Академии.

Умер 6 мая 1930 года под Москвой на своей даче. Его, как первоиерарха обновленческой церкви, должны были отпевать в Храме Христа Спасителя. Но в последний момент власти не разрешили торжественного отпевания, и его повезли его отпевать на Ваганьковское кладбище, где он был похоронен.

На могильном памятнике указан титул «митрополит» был заменён на «архиепископ», который он имел на момент уклонения в обновленчество).

Характеристики личности

В работе юриста А. И. Кузнецова «Обновленческий раскол в Русской церкви» (опубликована в книге «„Обновленческий“ раскол (Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики)». М., 2002) содержится такая его характеристика:

Митрополит Вениамин производил хорошее впечатление, служил отлично, в сочетании истовости, солидной простоты и величавости. Высокого роста, в меру полный, весь седой, с правильными чертами лица, с очень спокойной манерой и неторопливой походкой… Не отличался инициативностью, будучи ограниченным администратором, посредственным проповедником. Вообще, он принадлежал к числу скромных архиереев.

Палладий (Шерстенников) в 1929 году характеризовал обновленческого митрополита Вениамина, весьма произвольно трактуя его биографию:

Кто такой Вениамин? Это бывший архиепископ Симбирский, в революционное время бросивший свою паству и скитавшийся по городам, пока не пригласили его в свои ряды обновленческие попы, искавшие себе архиереев. Уже за то, что он паству бросил, он должен был быть отлучён от Церкви.

Труды

• О деятельности английской миссии в Индии // Православный собеседник. — 1897, январь. — Ч. 1. — С. 17.
• Возлюбленным о Господе чадам Правосл. Церкви Симбирского края: Послание. — Симбирск, 1917;
• Час настал // Церковное обновление. — 1923. — № 7.
• Как и почему я сделался обновленцем // Вестник Священного Синода Православной Российской Церкви. — 1927. — № 5-6. — С. 14-16.

Ссылки

• [www.pravenc.ru/text/150301.html ВЕНИАМИН] // Православная энциклопедия. Том VII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. — С. 638—641. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_4513 Биография] на сайте «Русское православие»
• [www.karizha.ru/kaluga/a_ven.htm Биография]
• [www.krotov.info/history/20/krasnov/3_002.html Очерки по истории русской церковной смуты]

Отрывок, характеризующий Вениамин (Муратовский)

Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.