Венсан де Гурнэ, Жак Клод Мари

Жак Клод Мари Венсан де Гурнэ

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Жак Клод Мари́ Венса́н, маркиз де Гурнэ (фр. Jacques Claude Marie Vincent, marquis de Gournay; 28 мая 1712, Сен-Мало — 27 июня 1759, Париж) — французский коммерсант и реформатор французской экономики, противник монополий и правительственной опеки в промышленности и торговле; автор знаменитой фразы «laissez faire, laissez passer», сделавшей лозунгом фритредеров и сторонников начала свободной конкуренции.

Биография и деятельность

Выходец из купеческой семьи в Сен-Мало, основанной Гийомом Венсаном (Guillaume Vincent, 1636—1692); старший сын Клода Венсана (Claude Vincent, 1676—1743). В 17-летнем возрасте Гурне отправился в испанский Кадис, где на протяжении следующих 15 лет управлял делами семейной торговой конторы. Гурне был допущен к испанскому двору, который считается колыбелью экономического меркантилизма, много путешествовал и посещал провинции страны. Его возвращение в метрополию в 1744 году сопровождалось громкой патриотической акцией, заранее согласованной с морским министром графом Морепа. Гурне смог убедить богатых торговцев Кадиса вернуть на родину крупные активы, накопленные в Латинской Америке, чтобы затем инвестировать их во Франции. Несмотря на большой риск морской экспедиции, свыше 200 миллионов ливров удалось переправить через Атлантический океан в сопровождении крупного конвоя из французских и испанских военных судов.

В 1746 году унаследовал поместье в Гурнэ-сюр-Аронд (Gournay-sur-Aronde) и титул маркиза; вновь женился в 1748 году. В 1749 года ликвидировал дела и в 1751 году купил должность интенданта по торговле (intendants du commerce), сделался членом государственного совета, в котором состоял начальником отделения торговли.

В противоположность экономисту Кенэ, основоположнику школы физиократов, Гурнэ отвергал теорию о непроизводительности торговли и ремесёл; он первый начал войну против монополий и стал доказывать, что прежде всего необходимо уничтожить пошлины на сырые материалы. Призывал к началу свободной конкуренции, выраженное в его знаменитой фразе: «laissez faire, laissez passer» («позвольте делать, позвольте пройти», 1752), получившей всеобщее распространение.

В качестве заведовавшего торговым ведомством (conseil royal de commerce) оставил целый ряд записок, которые, однако, не были напечатаны.

Воззрения Гурнэ подробно изложены в похвальном слове, которое посвятил ему его друг, знаменитый Тюрго, и которое много раз перепечатывалось.

Издания

• «Considérations sur le commerce et l’intérêt de l’argent» (1742).

Память

Одна из улиц его родного города Сен-Мало названа его именем — rue Vincent-de-Gournay.

Отрывок, характеризующий Венсан де Гурнэ, Жак Клод Мари

– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?