Венская монетная конвенция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Венская монетная конвенция (нем. Wiener Münzvertrag) или Немецкая монетная конвенция была подписана 24 января 1857 года в Вене между германским таможенным союзом и Австрией с целью унификации своих денежных систем. Основной денежной единицей монетного союза стал союзный талер (нем. Vereinsthaler).





Предпосылки подписания

После революции 1848—1849 годов в Пруссии её влияние на государства Германского союза было значительно ослаблено. На этом фоне Австрия стала требовать полноценного участия в германском таможенном союзе, что ещё более ослабило бы степень влияния Пруссия. В 1854 году был согласован компромиссный договор, согласно которому предполагалось создание общей монетной системы между Австрией и германским таможенным союзом. В ходе переговоров представители Австрии настаивали на введении золотого стандарта. Это предложение было категорически отвергнуто большинством германских государств, так как ослабляло их местную валюту. Для Пруссии, чей талер был основной денежной единицей таможенного союза, введение золотого стандарта было крайне невыгодным[1]. В результате в 1857 году была подписана Венская монетная конвенция, которая унифицировала валюты стран Южно-Германского монетного союза, стран-участниц Дрезденской конвенции и Австрии[1].

Одним из главных инициаторов подписания договора и объединения монетных систем был министр финансов Австрии Карл Людвиг фон Брук[de].

Основные положения конвенции

Государства, входившие в Дрезденскую монетную конвенцию (наиболее значимыми среди них были Пруссия, Саксония, Ганновер и Гессен), использовали в качестве основной денежной единицы двойной талер. Из одной кёльнской марки (233,855 г) чистого серебра чеканили 7 двойных талеров[2]. В государствах Южно-Германского монетного союза (Баварии, Вюртемберге, Нассау, Бадене, Гессене, Франкфурте и др.) из кёльнской марки выпускали 24,5 гульдена[3]. Между талером и гульденом установился чёткий обменный курс: 2 талера приравнивались к 3,5 гульденам[4].

Согласно Венской монетной конвенции, основной весовой единицей для стран-участниц конвенции вместо кёльнской марки становился «таможенный фунт» (нем. Zollpfund) равный 500 граммам[5]. Для стран Дрезденской монетной конвенции устанавливалась монетная стопа в 30 талеров из одного таможенного фунта, для Южно-Германского монетного союза — 52,5 гульдена, для Австрии — 45 гульденов. Подписание этого договора означало незначительное обесценивание двух немецких денежных единиц (на 0,22 %) при сохранении обменного курса — 2 талера = 3,5 гульдена. При этом австрийский гульден обесценился на 5,22 %. Одновременно Австрия перешла на десятичную монетную систему, 1 гульден стал равен 100 крейцерам.

В результате подписания Венской монетной конвенции основной денежной единицей союза стал союзный талер (нем. Vereinsthaler) со следующими зафиксированными соотношениями: 1 союзный талер = 1,5 австрийских гульдена = 1 3/4 южногерманских гульдена[6].

Кроме этого конвенцией предусматривался выпуск золотых монет — союзных крон и полукрон (50 и 100 из одного таможенного фунта). Обязательный курс для обмена кроны на талеры и гульдены введён не был. Он зависел от рыночных соотношений цен на золото и серебро. В результате золотые монеты в государствах-участниках венской монетной конвенции не получили широкого распространения, а их тиражи были незначительными[5].

Влияние конвенции на развитие германских государств и Австрии

Подписание Венской конвенции вызвало целый ряд экономических последствий. Большая часть торговых расчётов, как в Южной Германии, так и в Австрии стала производиться в союзных талерах. Прусские талеры, отчеканенные до 1857 года, по сути соответствовали новым союзным талерам и вместе с ними стали основной денежной единицей для всех германских государств[6]. Это привело к тому, что южногерманские государства стали чеканить более 90 % союзных талеров и менее 10 % местных гульденов, в то время как до 1857 года соотношение было обратным. По сути это означало переход из одного монетного союза в другой. Даже Австрия выпустила наравне с гульденами значительный тираж талеров[6]. Таким образом, Венская монетная конвенция усилила влияние Пруссии и уменьшила Австрии.

После поражения в австро-прусской войне в 1866 году Австрия вышла из Венской конвенции и присоединилась к Латинскому монетному союзу[7]. После победы во франко-прусской войне и объединения германских государств в единую Германскую империю Венская монетная конвенция утратила своё значение. В 1871 году объединённая Германия приняла золотой стандарт и ввела новую денежную единицу — марку.

Денежные системы германских государств после подписания конвенции

Государство/Территория Статус Денежная система к 1871 году
Системы, основанные на талере Венской монетной конвенции 1857 года
Пруссия Королевство 1 талер = 30 грошей (зильбергрошенов) = 360 пфеннигов[8]
Саксония Королевство 1 талер = 30 грошей (нойгрошенов) = 300 пфеннигов[9]
Мекленбург-Стрелиц Великое герцогство 1 талер = 30 грошей = ?[t 1][10]
Ольденбург Великое герцогство 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов (шваренов) [11]
Саксен-Веймар-Эйзенах Великое герцогство 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[12]
Анхальт Герцогство 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[13]
Брауншвейг Герцогство 1 талер = 30 грошей = 300 пфеннигов[14]
Саксен-Альтенбург Герцогство 1 талер = 30 грошей = 300 пфеннигов[15]
Саксен-Лауэнбург[t 2] Герцогство 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[8]
Вальдек Княжество 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[16]
Липпе Княжество 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[17]
Рёйсс младшей линии Княжество 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[18]
Рёйсс старшей линии Княжество 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[19]
Шаумбург-Липпе Княжество 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[20]
Шварцбург-Зондерсхаузен Княжество 1 талер = 30 грошей = 360 пфеннигов[21]
Системы, основанные на гульдене Южно-Германского монетного союза 1837 года
Бавария Королевство 1 гульден = 60 крейцеров[22]
Вюртемберг Королевство 1 гульден = 60 крейцеров[22]
Баден Великое герцогство 1 гульден = 60 крейцеров[23]
Смешанные системы (1 талер = 1 34 гульдена)
Гессен Великое герцогство 1 талер = 105 крейцеров[24]
Мекленбург-Шверин Великое герцогство 1 талер = 48 шиллингов = 576 пфеннигов[25]
Саксен-Кобург-Гота Герцогство 1 талер = 1 34 гульдена = 105 крейцеров[26]
Саксен-Мейнинген Герцогство 1 талер = 1 34 гульдена = 105 крейцеров[27]
Шварцбург-Рудольштадт Княжество 1 талер = 105 крейцеров[28]
Прочие системы
Гамбург Вольный город 1 гамбургская марка = 16 шиллингов = 192 пфеннига[29]
Любек Вольный город 1 любекская марка = 16 шиллингов = 192 пфеннига[t 3][30]
Бремен Вольный город 1 бременский талер = ?[t 4][31]
Эльзас-Лотарингия Имперская земля 1 французский франк = 100 сантимов
Примечания
  1. С 1848 года после присоединения к Дрезденской монетной конвенции, а с 1857-го — к Венской; до 1848 года 1 талер = 24 грошам = 48 шиллингам (1 шиллинг = 4 виттенам = 12 пфеннигам)
  2. В 1865—1876 гг. в унии с Пруссией, с 1876 часть Пруссии
  3. На момент вхождения в империю более 50 лет монеты не чеканились
  4. Соответствовал 1 талеру 3+314 гроша северогерманских государств или 1 гульдену 56+14 крейцера южногерманских

Напишите отзыв о статье "Венская монетная конвенция"

Примечания

  1. 1 2 Holtferich, 1990, p. 222—223.
  2. [www.reppa.de/lex.asp?ordner=d&link=DresdnerMv.htm Dresdner Münzvertrag] (нем.). Большой лексикон монет нем. Das große Münzen-Lexikon. Проверено 11 мая 2013. [www.webcitation.org/6GalgdEHx Архивировано из первоисточника 13 мая 2013].
  3. [www.reppa.de/lex.asp?ordner=m&link=MunchenerMV.htm Münchener Münzvertrag] (нем.). Большой лексикон монет нем. Das große Münzen-Lexikon. Проверено 11 мая 2013. [www.webcitation.org/6Galg1QlF Архивировано из первоисточника 13 мая 2013].
  4. Bayern // Grosser Deutscher Munzkatalog von 1800 bis heute / Faβbender D. — 23. — Battenberg Verlag, 2008. — С. 43. — 656 с. — ISBN 978-3-86646-019-5.
  5. 1 2 [www.reppa.de/lex.asp?ordner=w&link=Wienermv.htm Wiener Münzvertrag] (нем.). Большой лексикон монет нем. Das große Münzen-Lexikon. Проверено 11 мая 2013. [www.webcitation.org/6GZaKNNnm Архивировано из первоисточника 13 мая 2013].
  6. 1 2 3 Holtferich, 1990, p. 223—224.
  7. Scheiber T. [oenb.co.at/de/img/workshop_13_internet_tcm14-80904.pdf#page=413 Austro-Hungarian Empire] (англ.) // The Experience of Exchange Rate Regimes in Southeastern Europe in a Historical and Comparative Perspective. Second Conference of the South-Eastern European Monetary History Network (SEEMHN). — 2008. — No. 13. — P. 412—418.
  8. 1 2 Faβbender, 2008, p. 268—270.
  9. Faβbender, 2008, p. 354.
  10. Faβbender, 2008, p. 239.
  11. Faβbender, 2008, p. 260.
  12. Faβbender, 2008, p. 368.
  13. Faβbender, 2008, p. 1—2.
  14. Faβbender, 2008, p. 88—89.
  15. Faβbender, 2008, p. 377.
  16. Faβbender, 2008, p. 441.
  17. Faβbender, 2008, p. 219.
  18. Faβbender, 2008, p. 311.
  19. Faβbender, 2008, p. 309.
  20. Faβbender, 2008, p. 418.
  21. Faβbender, 2008, p. 437.
  22. 1 2 [www.reppa.de/lex.asp?ordner=m&link=MunchenerMV.htm Münchener Münzvertrag] (нем.). Большой лексикон монет нем. Das große Münzen-Lexikon. Проверено 11 мая 2013. [www.webcitation.org/6Galg1QlF Архивировано из первоисточника 13 мая 2013].
  23. Faβbender, 2008, p. 12.
  24. Faβbender, 2008, p. 184—186.
  25. Faβbender, 2008, p. 227.
  26. Faβbender, 2008, p. 382—383.
  27. Faβbender, 2008, p. 404—405.
  28. Faβbender, 2008, p. 430.
  29. [www.medievalcoinage.com/gallery/germany-hamburg.htm Hamburg] (англ.). www.medievalcoinage.com. Проверено 2 июня 2013. [www.webcitation.org/6HG6nonUb Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
  30. Faβbender, 2008, p. 224.
  31. Faβbender, 2008, p. 106.

Литература

  • [www.google.com.ua/books?id=H7tJAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Оригинальный текст венской монетной конвенции]
  • Holtferich C.-L. [www.google.com.ua/books?hl=ru&lr=&id=a1BKH9yPCfcC&oi=fnd&pg=PA216&dq=German+coins&ots=FxZH4PxglE&sig=PvFMkepwp83zPk8N94Rc0QQcdH8&redir_esc=y#v=onepage&q=German%20coins&f=false The monetary unification process in nineteenth-century Germany: relevance and lessons for Europe today] // A European Central Bank? Perspectives on monetary unification after ten years of the EMS / edited by Marcello de Secco and Alberto Giovanni. — Cambridge: Cambridge University Press, 1990. — P. 222—223. — ISBN 0-521-37171-6.
  • Faβbender D. Grosser Deutscher Münzkatalog von 1800 bis heute. — 23. Verlag. — Battenberg: Battenberg Verlag, 2008. — 656 p. — ISBN 97-3-86646-019-5.

Отрывок, характеризующий Венская монетная конвенция

Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?