Венский протокол

Венский протокол 1941 года (протокол о присоединении Югославии к Берлинскому пакту)
Цветкович и Риббентроп подписывают венский протокол
Дата подписания	25 марта 1941 года
— место	дворец Бельведер, Вена, Германия
Вступление в силу	не ратифицирован
Подписали	Драгиша Цветкович Александар Цинкар-Маркович Иоахим фон Риббентроп Галеаццо Чиано Хироси Осима
Стороны	Королевство Югославия Королевство Югославия Германия Королевство Италия Королевство Италия Япония
	Викитека содержит текст: ru:

Венский протокол (1941) — протокол о присоединении Королевства Югославия к Берлинскому пакту 1940 года, подписанный 25 марта 1941 года в главном зале дворца Бельведер в Вене.

Со стороны Югославии венский протокол был подписан премьер-министром Королевства Югославия Драгишей Цветковичем и министром иностранных дел Александаром Цинкар-Марковичем, со стороны Германии — министром иностранных дел Третьего рейха Иоахимом фон Риббентропом, со стороны Италии — министром иностранных дел Королевства Италия Галеаццо Чиано, со стороны Японии — послом Японской империи в Германии Хироси Осимой.

Условия

Югославское правительство настояло на включение в договор трёх условий: отсутствие войск Оси и военного транзита через территорию Югославии; гарантия территориальной целостности; неучастие Югославии в военных акциях стран Оси.

Последствия

Венский протокол так и не был ратифицирован. Большинство жителей Югославии отнеслись к его подписанию резко отрицательно. Уже 26 марта с раннего утра на улицах Белграда, Любляны, Крагуеваца, Чачака, Лесковаца проходили многотысячные митинги протеста против подписания договора с Германией. В 400-тысячном Белграде на демонстрацию протеста вышло не менее 80 тысяч человек. Главными лозунгами протестующих были «Лучше война, чем пакт», «Лучше умереть, чем стать рабом». В Белграде протестующие рагромили немецкое информационное бюро. В то же время Хорватская крестьянская партия и её лидер Владко Мачек поддержали венский протокол.

Через два дня после подписания протокола, 27 марта 1941 года в Югославии произошёл государственный переворот: регент Королевства Югославия Павел Карагеоргиевич и правительство Драгиша Цветковича были отстранены от власти офицерами югославской армии во главе с генералом Душаном Симовичем. Симович возглавил новое правительство Югославии, а 17-летний король Пётр II Карагеоргиевич (регентом при котором был Павел Карагеоргиевич) был досрочно объявлен совершеннолетним. Кабинет Симовича, пришедший к власти на волне протеста против венского протокола, тем не менее, стремясь выиграть время, подтвердил свою приверженность этому документу. Югославский министр иностранных дел в кабинете Симовича Момчило Нинчич (преемник Цинкар-Марковича) в день занятия своей должности (27 марта 1941 года) посетил посла Германии в Югославии фон Хеерена и официально уведомил его о признании правительством венского протокола. Тем не менее, кабинет Симовича так и не ратифицировал венский протокол.

После подписания в Москве 5 апреля 1941 года Договора о дружбе и ненападении между СССР и Югославией и начала нацистской оккупации Югославии 6 апреля 1941 года венский протокол, фактически, утратил силу. После расчленения Югославии и провозглашения усташами Независимого государства Хорватия, это марионеточное государство самостоятельно присоединилось к Берлинскому пакту 1940 года.

В литературе

• Альтернатива — роман Юлиана Семёнова.

Отрывок, характеризующий Венский протокол

Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.