Веньер, Антонио

Антонио Веньер итал. Antonio Venier<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Могила Антонио Веньера, собор Санти-Джованни-э-Паоло (Венеция)</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
62-й венецианский дож
1382 — 1400
Предшественник:	Микеле Морозини
Преемник:	Микеле Стено
Вероисповедание:	католик
Рождение:	1330(1330) Венеция
Смерть:	23 ноября 1400(1400-11-23) Венеция
Место погребения:	Санти-Джованни-э-Паоло (Венеция)
Род:	Веньер
Супруга:	Агнес да Мосто
Дети:	Альвизе

Антонио Веньер (итал. Antonio Venier; ок. 1330 — 23 ноября 1400, Венеция, Венецианская республика) — 62-й дож Венеции (с 1382 года до смерти).

Биография

Ранняя жизнь

Антонио родился около 1330 года в семье Веньер в золотой век купеческой Венецианской республики. О его юности не осталось точной информации, но, учитывая, что его род был не столь богат, очевидно, что он поступил на военную службу. Антонио женился на Агнес да Мосто, и они имели по крайней мере одного ребенка, Альвизе. Около 1380 года Антонио был назначен комендантом крепости на острове Тенедос, а затем, в 1381 году (накануне его избрания), стал командующим войсками на Крите.

Дож

После скоропостижной смерти дожа Микеле Морозини (октябрь 1382) Венеция оказалась в замешательстве: Республика только вышла из обременительной и кровавой войны с Генуей, многие граждане были убиты, торговые пути разрушены, казначейство находилось в бедственном положении, наконец, в в стране распространилась чума. Несмотря на эту трагическую ситуацию, многие аристократы ожесточенно боролись друг с другом за должность дожа. Из-за отсутствия согласия было решено избрать человека "со стороны". Так 21 октября 1382 года дожем, ко всеобщему удивлению, был избран Антонио Веньер. Он сам узнал об этом и смог вернуться с Крита лишь спустя три месяца.

Бедствия и семейные проблемы

После того, как первоначальный энтузиазм от избрания нового дожа спал, стало понятно, что ситуация очень сложная, но Веньер показал силу духа и характер в решении многочисленных государственных проблем. В течение восемнадцати лет своего правления Веньер столкнулся с высокими приливами, двумя наводнениями, многочисленными пожарами, но не пал духом. Он показал себя сильным правителем, когда его сын Альвизе в 1388 году был обвинен в прелюбодеянии с последующим глумлением над обманутым мужем. Веньер приказал заключить сына в тюрьму, где тот умер от болезни - во времена всеобщего кумовства подобное поведение дожа было редкостью. Многие восхваляли этот поступок Веньера как символ крайней справедливости и непредвзятости правителя, другие критиковали его и считали проявлением безумия, а не истинной справедливости.

Внешняя политика

После окончания войны Кьоджи (1382) Венеция пережила период мира и спокойствия, прерываемый периодически только воинственностью других государств. В 1390-1392 году семья Каррарези, властители Падуи, решили заключить союз с Джан-Галеаццо Висконти, чтобы напасть на Венецию и Фриули, но ошиблась в тактике: Висконти выдал лидеров Каррарези Венеции, чтобы снискать ее симпатии. Франческо Новелло, последнему из Каррарези, удалось вступить в союз с Венецией и инициировать совместную войну с Висконти. Около 1399 года Венеция в первый раз вступила в контакт с османами, своими будущими врагами, которые в то время были еще достаточно дружелюбны.

23 ноября 1400 года дож Антонио Веньер скончался, по некоторым данным, терзаемый тоской по умершему сыну.

Литература

• Andrea da Mosto: I dogi di Venezia. Florenz 2003, ISBN 88-09-02881-3

Отрывок, характеризующий Веньер, Антонио

– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!