Веракрус (штат)

Веракрус
исп. Veracruz de Ignacio de la Llave

Герб Флаг
Страна	Мексика Мексика
Статус	Штат
Включает	212 муниципалитетов
Административный центр	Халапа-Энрикес
Крупнейший город	Веракрус
Дата образования	31 января 1824
Губернатор	Хавьер Дуарте де Очоа (Javier Duarte de Ochoa), PRI , с 01.12.2010.
Население (2010)	7 643 194 (3-е место)
Плотность	104,97 чел./км² (11-е место)
Национальный состав	Метисы, белые, ацтеки, уастеки, тотонаки, чинантеки, пополуки, соке, чухцы, агуакатеки, афро-мексиканцы.
Конфессиональный состав	Католики (82,9 %), протестанты и евангелисты (6,9 %), другие христиане (3,3 %), иудеи (0,1 %), другие религии (0,2 %), атеисты и агностики (5,9 %).
Площадь	72 815 км² (11-е место)
Высота над уровнем моря  • Наивысшая точка	5610 м
Часовой пояс	UTC-6
Код ISO 3166-2	MX-VER
Почтовые индексы	Ver.
[www.veracruz.gob.mx Официальный сайт]

Веракру́с (исп. Veracruz, полное наименование Veracruz de Ignacio de la Llave [beɾaˈkɾuθ ðe iɣˈnaθjo ðe la ˈʎaβe]). Официально — Свободный и Суверенный Штат Веракрус де Игнасио де ла Льяве (Estado Libre y Soberano de Veracruz de Ignacio de la Llave) — один из 31 штата Мексики. Территория штата Веракрус составляет 72 815 км². Административный центр — город Халапа-Энрикес.

Происхождение названия

В апреле 22. 1519 испанцами под предводительством Э. Кортеса был основан город, который был назван Villa Rica de la Vera Cruz, что с испанского означает «Богатая деревня Истинного Креста». Вилла была похожа на испанские виллы, богатая по количеству индейского золота, Истинный Крест — от того, что испанцы высадились в пятницу в католическом календаре — день Истинного Креста. Согласно конституции 1824 было принято официальное название Свободный и суверенный штат Веракрус. В июле 10. 1863 в честь генерала и губернатора Игнасио де ла Льяве полное название штата стало Свободный и суверенный штат Веракрус де Игнасио де ла Льяве.

География

Веракрус представляет собой длинную территорию, протянувшуюся с севера на юг почти на 650 км между Сьерра-Мадре Восточная и Мексиканским заливом. Ширина штата составляет от 212 до 36 км, со средней шириной в 100 км. Высота территории Веракрус изменяется от уровня моря до высшей точки страны — пика Орисаба (5610 м). Побережье Мексиканского залива представляят собой узкую песчаную равнину с неустойчивыми дюнами и множеством лагун. Вдоль побережья расположен ряд островов. Горы штата представлены хребтами: Сьерра-де-Топила, Сьерра-де-Отонтепек, Сьерра-де-Уаякокотла, Сьерра-де-Кошкиуи, Сьерра-де-Чиконкиако, Сьерра-де-Халакинго, Сьерра-де-Ашокапан, Сьерра-де-Уатуско, Сьерра-де-Сонголика и Сьерра-де-лос-Туштла. Основные долины включают: Акулцинго, Кардова, Мальтрата, Орисаба и Сан-Андрес. Все реки штата начинаются в Сьерра-Мадре Восточная или на Центральном плато, текут на восток и впадают в Мексиканский залив. Наиболее крупные из них: Актопан, Акатемпан, Рио-Бланко, Касонес, Коацакоалькос, Рио-де-ла-Антигуа, Уэяпан, Хамапа, Наутла, Пануко, Папалоапан, Теколутла, Тонала. Также, на территории штата расположено озеро Катемако.

Климат Веракруса серьёзно зависит от высоты над уровнем моря, изменяясь от тёплого влажного тропического климата на побережье до холодного горного на западе штата. В растительности преобладают вечнозелёные влажные тропические леса.

История

Доколумбовый период

История коренных народов штата Веракрус является сложной. В доколумбовый период территории современного штата Веракрус были заселены в основном представителями четырёх коренных культур. Уастеки (Huastecos) и отоми (Otomis) занимали север, тогда как тотонаки (Totonaсоs) проживали на севере центра. Ольмеки (Olmeсаs), одна из древнейших культур в Америке, стала доминирующей в южной части Веракруса. Остатки этих древних цивилизаций могут быть найдены в археологических памятников, таких как Пануко (Pánuco), Кастильо-де-Teaйo (Castillo de Teayo), Эль Сапоталь (El Zapotal), Лас Игерас (Las Higueras), Киауистлан (Quiahuiztlán), Эль Тахин (El Tajín), Семпоала (Cempoala), Трес Сапотес (Tres Zapotes) и Сан-Лоренсо Теночтитлан (San Lorenzo Tenochtitlán).

Первая крупная цивилизация на территории нынешнего Веракруса — это ольмекская цивилизация, происхождение которой неизвестно. Теории варьируются, и включают даже версию о негроидном происхождении предков ольмеков, которые прибыли в Кампече, а затем на север в Веракрус более 3500 лет назад. Ольмеки обосновались в регионе реки Коатцалькоалькос (Coatzacoalcos), который стал центром их культуры. Основным церемониальным центром здесь был Сан-Лоренцо Теночтитлан. Другие крупные центры в Веракрусе включали Трес Сапотес в городе Веракрус и Ла-Вента в Табаско. Культура достигла своего пика около 2600 лет назад, а её самыми известными художественными особенностями являются колоссальные каменные головы, имеющие негроидные черты. В 300 г. до Р. Х. эта культура затмилась другими развивающимися цивилизациями в Центральной Америке.

Ещё одна важная группа — это тотонаки, которые сохранились до наших дней. Их регион, называемый Тотонакапан, по центру между реками Касонес (Cazones) и Папалоапан (Papaloapan) на севере штата. Тотонаки до-колумбового времени жили рыбалкой, охотой и сельским хозяйством, основанном на выращивании кукурузы, фасоли, перца чили и тыквы. Основное место культуры — Эль Тахин, расположенный рядом с Папантлой (Papantla), однако культура достигла своего апогея в Семпоале (Cempoala) (около 8 км) внутрь территории от современного порта Веракрус), когда она была завоевана ацтеками. Когда сюда прибыли испанцы в 1519 году, на территории проживало население численностью около 250 000 человек, живших в пятидесяти населенных пунктах и говоривших на четырёх диалектах тотонакского языка.

Уастеки находятся далеко к северу от Веракруса и живут на части штатов Тамаулипас, Идальго, Сан-Луис-Потоси, Керетаро и Пуэбла. Язык и сельскохозяйственная техника этих людей и майя похожи, однако только несколько зданий и керамика остались с начала культуры. Эта культура также достигла своего пика между 1200 и 1519, когда она была завоевана испанцами.

В 15-м и начале 16 вв., ацтеки стали доминировать в большей части штата, разделив эту территорию на вассальные провинции — Точтепек (Tochtepec), Куэтлаштлан (Cuetlaxtlan), Семпоаллан (Cempoallan), Куауточко (Quauhtochco), Халапа (Jalapa), Мисантла (Misantla) и Тлатлаукитепек (Tlatlauhquitepec). Ацтеки были заинтересованы в выращивании здесь таких культур, как кедр, фрукты, хлопок, какао, кукуруза, бобы и ваниль. Тем не менее, тотонаков раздражало правление ацтеков, особенно царствование правителей от Ашайякатля I (Axayacatl) до Монтесумы II (Moctezuma II) того, кто послал солдат для подавления восстания. Уастеки были покорены более успешно ацтеками и оттеснены в провинции Атлан (Atlan) и Точпан (Tochpan).

Колониальный период

Веракрус считается местом где началась метисация, то есть смешение представителей коренных народов с испанцами. В колониальное время Мексики Веракрус был одним из главных портов ввоза африканских рабов, которые заменяли коренных рабов. Одной из причин замены коренных мексиканцев была в том, что миллионы индейцев умирали от оспы, принесённой испанцами. Испанцы ввезли от 500 000 — 1 млн западноафриканских рабов в Мексику между 1535 и 1767 (смешанные браки между коренными и африканцами начались почти сразу) в Новую Испанию. Не было никаких законов, запрещающих межрасовые браки, следовательно, правильно использовать термин афро-метисы, который включает все 3 расы: коренное население, африканцы и испанцы.

Тотонаки были первыми туземцами, с которыми испанцы контактировали на американском материке. Самый первый контакт с капитаном Х. де Грихальвой (Juan de Grijalva) состоялся на побережье к северу от современного города Веракрус. Терпя притеснения от ацтеков, тотонакский правитель Тлакочкалькатль (Tlacochcalcatl) приветствовал Э. Кортеса (Hernán Cortés) и пообещал дать 50 000 воинов, чтобы помочь победить Теночтитлан (Tenochtitlan). Испанцы помогли тотонакам изгнать ацтекских сборщиков дани и захватить некоторые ацтекские форпосты.

Испанцы основали город-порт Веракрус на побережье, в качестве первого муниципалитета под непосредственным контролем короля Испании. Кортес начал свой поход во внутренние районы Теночтитлана. Во время завоевания, остальные тотонакские народы объединились с испанцами, а вот уастеки, несмотря на то, что также находились под ацтекским правлением, воевали против них. После падения Теночтитлана, Кортес послал полк покорить уастеков.

Большая часть культуры тотонаков и уастеков выжили в колониальный период и сохранилась по настоящее время. Одной из причин этому явилось то, что земли к северу от Веракруса были покрыты густой растительностью и имели сравнительно мало ресурсов, что искали испанцы.

Большая часть истории штата связана портовым городом, который Кортес основал в 1519 году. Веракрус стал принципиальным и часто единственный портом для движения товаров между колонией Новая Испания и самой Испанией. Порт этот имел монополию на торговлю почти над всем побережьем Новой Испании. Золото, серебро, шоколад, ваниль, перец чили и многое другое шло на экспорт, а европейские товары, такие как овцы, коровы, пшеница и другое ввозилось. Из Карибского бассейна ввозились рабы, ананасы и сахарный тростник. Это сделало порт желанной мишенью для пиратов в колониальный период. Это привело к созданию в Сан-Хуан-де-Улуа (San Juan de Ulúa) крепости и укрепления города в целом.

Изнурительный труд и европейские болезни уничтожили коренное население провинции Веракрус, и это побудило власти ввозить африканских рабов начиная с 16 века. Тем не менее, эти рабы стали большой головной болью, поскольку часто убегали с плантаций и формировали группы, которые напали на путешественников. Усилия в отношении этих групп начались в конце 16 в., но основное восстание вспыхнуло в 1606 году в областях Вилья Рика (Villa Rica), Нуэва Веракрус (Nueva Veracruz), Антон Лисардо (Antón Lizardo) и в районе реки Рио Бланко (Rio Blanco). Тем не менее, самое серьезное из них произошло в районе Орисабы (Orizaba), где было около 500 беглых рабов. В 1609 году их лидер по имени Гаспар Янга (Gaspar Yanga) выступал во главе восстания против испанцев, но потерпел поражение в бою. Партизанские вылазки продолжались, что в конце концов заставило правительство подписать договор об амнистии и предоставить африканцам право создавать свои собственные сообщества. Это был первый случай, когда рабство было отменено в Америке. В первой половине 17 века, такие города, как Кордова (Córdoba), Oрисабa и Xaлапa были основаны или расширены для защиты торговых путей между Мехико и портом Веракрус. За это время, испанское и смешанное население увеличивалось, тогда, как коренное население продолжало убывать. Почти вся торговля Новой Испании должна была быть только с Испанией, за исключением некоторых ограниченных торговых уполномоченных из Англии и других испанских колоний. Такое положение оставалось в силе до 1778 года, когда Декрет о Свободной Торговле (Decreto de Libre Comerico) отменил многие из этих ограничений на торговлю с Европой. Это позволило сделать порт более важным, чем он был. За пределами порта, и в других областях провинции, экономика была основана на сельском хозяйстве, животноводстве и торговле. В 1720 году в Xaлапе была открыта первая ярмарка, что сделало его центром торговли. Это привело к тому, чтобы стать главным городом провинции Веракрус.

Период независимости

Во время Мексиканской войны за независимость, население провинции не поддержало повстанцев, хотя некоторые столкновения происходили в различных районах в начале 1811 года. Основной заговор против колониальных властей был раскрыт в порту в 1812 году. Тогда повстанцы взяли Айяуальулько (Ayahualulco) и Ишуакан (Ixhuacán). Это вынудило войска роялистов уйти в Xaлапу. В конце концов, этот город вместе с портом были отрезаны от Мехико. Большая часть провинции оставалась в руках повстанцев в течение остальной части войны, хотя торговое сословие порта не поддерживало эти усилия. В 1821 году Хуан де O’Доноху (Juan de O’Donojú), последний вице-король Новой Испании, прибыл в порт, чтобы уехать в Испанию. Однако до 1823 года испанские войска продолжали оккупировать форт Сан Хуан де Улуа.

В то время как испанцы ещё удерживали Сан Хуан де Улуa, Агустин де Итурбиде (Agustín de Iturbide) в 1822 был объявлен императором Мексики. Тем не менее, его правление быстро столкнулось с сопротивлением со стороны тех, кто выступал в пользу республиканской формы правления, в том числе А. Лопеса де Санта Анны (Antonio López de Santa Anna), цитаделью которого был Веракрус. Несколько месяцев спустя Итурбиде был вынужден отправиться в изгнание и Санта Анна, в конце концов, провёл девять сроков на посту президента.

В 1824 в стране была принята новая конституция, провозгласившая Мексику федерацией, состоявшей из автономных штатов, имевших весьма широкие полномочия. В январе 31. 1824 Веракрус был объявлен штатом. Первым губернатором штата стал будущий президент Г. Виктория (Guadalupe Victoria). В стране в эти годы происходили столкновения, и часто вооружённые между консерваторами — сторонниками централизованного государства с сильной президентской властью и либералами — сторонниками федеративного устройства страны. На волне этих событий, которые чаще всего принимали вид гражданской войны, происходили события и в Веракрусе.

Французы вторглись в Мексику через Веракрус в первый раз в 1838 году, во время так называемой «Пирожной войны». Порт был блокирован. Попытки защитить страну были согласованы из Xaлапы. Порт подвергся бомбардировке, но в итоге было достигнуто соглашение.

Во время американо-мексиканской войны, порт был блокирован, на этот раз американцами. Начальные попытки американцев высадиться в 1847 году в Альварадо (Alvarado) были отбиты, но в итоге американцам удалось десантироваться в нескольких километрах к югу от Веракруса, который сдался после 20-дневной осады, Войска генерала Санта Анны были разбиты в битве при Серро Гордо (Cerro Gordo), а американцы во главе с генералом У. Скоттом (Winfield Scott) прошли через Xaлапу к Мехико.

Муниципалитеты Tуспан и Чиконтепек принадлежали Пуэбле до 1853, когда они были переданы Веракрусу. В 1855 году был построен дворец правительства штата. Во время Войны за Реформу, основным действующим лицом был Игнасио де ла Льяве (Ignacio de la Llave), в честь которого дана вторая часть названия штата. В 1858 году порт стал местом для либерального правительства во главе с Бенито Хуаресом (Benito Juárez) после того как он был вынужден уйти из Мехико в ходе Войны за Реформу. Их контроль над портом и таможенные пошлины позволили либеральным войскам собрать ресурсы. Консервативные войска напали на штат, но были отброшены от порта и Xaлапы. Война эта разрушила экономику Мексики, и она оказался не в состоянии оплатить свой внешний долг Европейским державам. Как результат, правительство Б. Хуареса объявило о дефолте, то есть о невозможности выплатить задолженность. Испания, Англия и Франция были возмущены этим поступком, и решили в октябре 1861, чтобы заставить оплатить кредиты, оккупировать мексиканское побережье Мексиканского залива. В декабре испанские войска под командованием генерала М. Гассета (Manuel Gasset) заняли порт Веракрус, без особого сопротивления, а затем, через месяц, французские и британские войска также вошли в Мексику. Испанцы и британцы ушли после совершения сделок с Хуаресом, а французы пошли по направлению к воцарению императора Максимилиана I (Maximilian I) в Мексике. Тем не менее, это было недолгим, и французы были изгнаны через Веракрус в 1866/67. В 1863 году штат был официально назван Веракрус-Льяве. После того, как французы были изгнаны, правительство штата находилось в порту Веракрус. В 1878 году столица была перенесена в Орисабу, а позже переехала в Xaлапу — в 1885 году.

Во время президентства П. Диаса (Porfirio Díaz), в так называемый период порфириата, к концу 19 в. в штате происходили мероприятия по модернизации экономики. Были построены авто- и железные дороги, проведены линии телеграфа и телефона, благоустраивались города, где внедрялось электрическое освещение, водопровод, мостились тротуары и т. п. Открытие нефти в северной части штата привлекло иностранные фирмы, которые привнесли инновации в технику и технология, необходимые для её добычи. Однако, больше всего богатств эта модернизация приносила транснациональным компаниям и местным богатейшим семьям. Рабочие и крестьяне не извлекали из этого почти ничего, и продолжали жить в труднейших условиях. За тот же период времени восстания против правительства Диаса в сельскохозяйственном юге штата были жестоко подавлены.

Волнения против режима Диаса продолжались до начала мексиканской революции, которая свергла его власть. Главным событием, приведшим к войне в Веракрусе была забастовка сигарочников в 1905, когда более чем 5 000 работников компании «Эль-Валье Насьональ» («El Valle Nacional») не вышли на работу. Губернатор Т. А. Дееса (Teodoro A. Dehesa), безуспешно пытался договориться об урегулировании спора. Забастовка продолжалась в течение месяца, пока забастовщики ни выиграли. Эта победа призвала других к действию, вплоть до забастовок на заводах в Рио-Бланко, Ногалесе, Санта-Росе и Контон де Oрисабе, которые привели к насилию в 1907 году. Крупных сражений в Мексиканской революции 1910-17 в штате не происходило, хотя были стычки и нападения на порт. В 1914 году повстанческие силы Кандидо Агилара (Cándido Agular) заняли ряд муниципалитетов в штате, и в 1917 году В. Карранса (Venustiano Carranza) переместил сюда временно федеральное правительство. В апреле 21. 1914 инцидент с американскими моряками в Тампико привел к тому, что президент США В. Вильсон (Woodrow Wilson) приказал солдатам высадиться Веракрусе и в течение полугода удерживать его. Мексика позже ответила разрывом дипломатических отношений.

После революции здесь происходили аграрная реформа и, в том числе, перераспределение земли и создание крестьянских общин. В 1928 в штате к власти приходит право-социалистическая Институционно-Революционная партия (PRI), губернатором от которой становится А. Техеда (Adalberto Tejeda Olivares). Эта партия впоследствии не теряла своих властных полномочий, всегда побеждая на выборах. Нефтяные компании на севере штата в 1930-х, во время президентства Л. Карденаса (Lázaro Cárdenas) были национализированы и объединены в государственную корпорацию PEMEX. В 1950 году было построено множество дорог. Веракрусский Университет (Universidad Veracruzana) также был расширен. В 1960 в Халапе был открыт Музей антропологии. В 1970-х в городе Веракрус был открыт международный аэропорт. Сегодня штат Веракрус, богатый на природные ресурсы, является важной составляющей мексиканской экономики. Приблизительно 35 % водоснабжения Мексики даёт Веракрус. К тому же в штате находится четыре порта для океанских кораблей и два международных аэропорта. Веракрус является важным поставщиком железа и меди, одновременно добывая большое количество неметаллических руд — серу, кварц, полевой шпат, кальций, каолин и мрамор. Основной территорией, где добывается нефть является северная часть штата Веракрус. Порт Веракрус с привлекательным климатом, кухней и археологическими зонами является популярным курортом мексиканцев и иностранцев. У Веракруса очень выгодное месторасположение на побережье Мексиканского залива. Это один из основных портов для экспортных товаров в США, страны Латинской Америки и в Европу. На долю Веракруса выпадает 75 % всей портовой деятельности в Мексике. Главной экспортной статьёй штата являются кофе, свежие фрукты, удобрения, сахар, рыба и ракообразные.

Население

Население штата на 2010 год составляет 7 643 194 человек, что делает Веракрус третьим самым населённым в Мексике. Индейское население штата представлено множеством этнических групп, наиболее значительные: науа, тотонаки, уастеки, пополуки, сапотеки, чинантеки, отоми, масатеки, тепеуа, миштеки, соке, михе, майя и цоцили. Науа составляют почти половину всего индейского населения. По данным на 2005 год имелось 605 135 носителей индейских языков. Имеются небольшие группы испанцев, итальянцев, басков и ливанцев. Проживает негритянское население, так как порт Веракруса долгое время был пунктом прибытия рабов с африканского континента. Преобладающее большинство верующих — католики. Имеется протестантское меньшинство и некоторое количество приверженцев иудаизма.

Административное деление

В административном отношении штат Веракрус делится на 212 муниципалитетов, которые сгруппированы в 10 регионов.

Экономика

Сельское хозяйство

Экономика штата базируется на сельском хозяйстве и нефтяной отрасли. Имеется около 1 млн га обрабатываемых земель. Основные сельскохозяйственные культуры включают: кофе, ваниль, сахарный тростник, табак, бананы, кокосы и овощи. На внутренний рынок выращивается также кукуруза и бобы.

Веракрус — национальный лидер в производстве кофе, сахарного тростника, кукурузы и риса. Кофе выращивается почти на 153 000 га земли, давая 400 575 тонн продукции. Сахарный тростник выращивается на 254 000 га, давая 16 867 958 тонн продукции ежегодно. Под рис заняты 24 000 га территории, давая 120 000 тонн продукта. Кроме того, в штате выращивается почти половина всех цитрусовых Мексики, также, это крупнейший в стране производитель манго. Благодаря протяжённому побережью, важное место в экономике занимает рыболовство.

Промышленность и полезные ископаемые

Территория штата богата полезными ископаемыми, главное из них — нефть. Горы содержат относительно неразработанные месторождения золота, серебра, железа и угля. Штат занимает четвёртое место в стране по добыче полезных ископаемых, однако это составляет лишь 1,5 % экономической деятельности штата. Веракрус имеет почти четверть мексиканских запасов нефти и газа и почти треть нефтяной продукции. Имеется 22 нефтеперерабатывающих завода, наиболее важные в Ла-Кангерехера, Хальтипан-де-морелос, Поса-Рика, Косолекаке, Пахаритос и Минатитлан. Ежегодно добывается около 40 млн баррелей нефти, основные районы добычи сконцентрированы на севере Веракрус. В штате имеется 4 глубоководных порта, главный — в городе Веракрус. Порты имеют важное экономическое значение для Мексики в целом, имея выгодное географическое положение на Мексиканском заливе.

Туризм

Большинство памятников истории и культуры сконцентрировано в порту города Веракрус: Музей города (Museo de la Ciudad), музей Агустин-Лаура, крепость Сантьяго, музей Лас-Атарасанас, форт Сан-Хуан-де-Улуя. На месте современного города Папантла находятся руины древнего города Эль-Тахин — одного из крупнейших древних городов Месоамерики. Кроме того, на территории штата имеется ещё несколько развалин древних городов.

Герб

Герб штата Веракрус был первоначально пожалован городу с таким же названием испанским королём Карлом I 4. июля 1523. А 23.ноября 1954, учитывая красоту и значимость, этот же герб был также утверждён официальным гербом штата. Щит в кастильском стиле представляет собой наложение щитка на золотой картуш. Центральный щиток разделён по горизонтали на две равные части. В верхней зелёной половине изображена часть золотого замка с двумя башенками. В нижней — лазоревой части — две серебряные колонны, на каждой из которых по одной белой девизной ленте. На них написано чёрными буквами «Plus» и «Ultra», что означает «Вдали». Из-за замка восходит червлёный крест с латинской надписью «Vera» — «истина». Получается, что выходящий крест венчает щит. По золотой кайме щитка рассыпаны 13 лазоревых пятиконечных звёзд. Золотой замок символизирует город Веракрус, серебряные столбы — Геркулесовы столпы (Гибралтар), за которые ушли испанские экспедиции, открывшие Новый Свет. Окружает герб венок из 10 роз, символизирующий природную красоту края. Штат Веракрус не имеет официально утверждённого флага. Часто используется белое полотнище с изображением герба в центре. Правительство штата использует в качестве флага белое полотнище с красно-зелёной каймой и с гербом штата в центре.

Крупнейшие города:

• Веракрус: 801 122 чел.
• Халапа-Энрикес: 666 268 чел.
• Поса-Рика-де-Идальго: 513 308 чел.
• Орисаба: 410 372 чел.
• Минатитлан: 356 020 чел.
• Коацакоалькос: 347 223 чел.
• Кордова: 315 996 чел.
• Акаюкан: 112 999 чел.

См. также

• Сухие леса Веракруса

Ссылки

• [web.archive.org/web/20071109163655/mesoamerica.narod.ru/civhistveracruz.html История индейцев штата Веракрус]

Отрывок, характеризующий Веракрус (штат)

В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.