Вербин, Вячеслав Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вячеслав Михайлович Вербин
Дата рождения:

26 ноября 1941(1941-11-26) (82 года)

Род деятельности:

драматург, сценарист, режиссёр, поэт-песенник

Язык произведений:

русский

Вячеслав Михайлович Вербин (наст. фамилия — Дреер; род. 26 ноября 1941) — советский и российский драматург, сценарист, режиссёр, поэт-песенник, член Союза литераторов и Союза театральных деятелей РФ.[1]





Биография

Окончил ЛГИТМиК по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Академического Малого театра оперы и балета, Ленинградской академической филармонии имени Д. Д. Шостаковича, Большого театра кукол. Автор пьес и киносценариев, песен для кинофильмов и эстрады, либретто опер и балетов. Сотрудничал с такими композиторами, как Сергей Баневич, Александр Журбин, Анатолий Кальварский, Евгений Ростовский.[2]

Фильмография

Сценарист

  1. 1976 — Фердинанд Великолепный
  2. 1981 — Семь счастливых нот
  3. 1983 — Смерть Тарелкина
  4. 1984 — Герой её романа
  5. 1993 — Проклятие Дюран

Избранные песни

Напишите отзыв о статье "Вербин, Вячеслав Михайлович"

Примечания

  1. [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=17308 Биография Вячеслава Вербина на сайте www.biografija.ru]
  2. [muzteatr.khv.ru/node/704 ВЯЧЕСЛАВ ВЕРБИН]
  3. [raonet.rao.ru/catalogue/work.aspx Официальный сайт РОССИЙСКОГО АВТОРСКОГО ОБЩЕСТВА (РАО)]

Ссылки

  • [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=17308 Биография Вячеслава Вербина на сайте www.biografija.ru]
  • [muzteatr.khv.ru/node/704 ВЯЧЕСЛАВ ВЕРБИН]

Отрывок, характеризующий Вербин, Вячеслав Михайлович

Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.