Вересай, Остап Никитич
| Вересай, Остап Никитич | |
 Остап Вересай с бандурой | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
с. Сокиринцы |
| Отец: |
Никита Григорьевич Вересай |
Вересай Остап Никитич (1803—1890) — представитель украинской кобзарской эпической традиции.
Содержание
Биография
Родился в 1803 или в 1805 г. в селе Калюжницах, в Прилужском уезде, Полтавской губернии, от зрячей матери и слепого отца, который добывал себе пропитание игрой на скрипке. Остап Вересай ослеп на 4-м году жизни и 15 летним был отдан в «науку», к старому кобзарю Семену Кошевому, у которого перенял начала игры на кобзе.
Побывав в «науке» ещё у нескольких кобзарей, Вересай 40 лет странствовал по селам и ярмаркам, пока не нашел приюта у зятя. Не поладив с ним, Вересай опять отправился странствовать. В одно из этих странствований с ним познакомился художник Лев Жемчужников, посвятивший кобзарю и его песням в «Основе» несколько горячо написанных страниц. Вскоре Вересай сошелся и с Кулишом и между ними возникла любопытная переписка (писал лакей со слов Вересая), напечатанная в «Правде» 1868 г.
Вересай пел героико-эпические песни, стихи духовного содержания и др. Духовные песни, по убеждению Вересая, даны Богом в назидание людям. Любимые темы Вересая — святость и великая сила родительского благословения, горе и бедствия человека, отделенного от родных и попавшего в неволю. В артистическом отношении Вересай представлял собою недюжинный талант. Его пение было очень выразительно; сильное напряжение нередко разрешалось потоком слез. В 1873 г. Вересая привезли в Петербург, и здесь он на заседании географического общества 28 сентября пел свои думы про «Бегство трех братив з Азовской неволи», про «Хведора Безродного» и про «Правду». Для Вересая эта поездка закончилась выступлением в Зимнем дворце на «домашних уроках словесности» для царских детей, в частности, Сергея и Павла Александровичей по просьбе В. А. Жуковского, учителя словесности царских детей. Александр II пожаловал Остапу Вересаю серебряную табакерку с золотой дарственной надписью (по рассказам современников, используя её, Вересай часто обходил запреты жандармов на уличное пение).
Репертуар и инструмент Остапа Вересая хорошо описаны Н. В. Лысенко в его работе[1] В сатирических песнях Остапа сквозит несочувствие к сословным перегородкам, глумление над глупостью и ленью. Старческое, но глубоко-интересное, сопровождаемое аккомпанементом кобзы исполнение Вересая имело огромный успех. Вересай умер в 1890 г.
Память
- В 1978 году издан художественный маркированный конверт, посвященный кобзарю.
См. также
Напишите отзыв о статье "Вересай, Остап Никитич"
Примечания
- ↑ Лысенко Н.В. Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Вересаем. — К. — 1874.
Ссылки
- [www.rulex.ru/01030258.htm Вересай Остап Микитич]
- [www.pryluky.com/index.php/component/content/article/2-culture/199-ostapveresay.html Остап Вересай — образ (символ) чи геній України? (на украинском)]
- Вересай (Остап Микитин) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Вересай, Остап Никитич
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
