Верес, Магдалена

Магдалена Верес — самозванка, выдававшая себя за «чудом спасшуюся великую княжну Анастасию Николаевну».

Биография

Подлинная биография самозванки известна крайне отрывочно. Вероятно, вместе с братом — Йозефом (Джозефом) Вересом — «чудесно спасшимся цесаревичем Алексеем Николаевичем» — въехала в Соединенные Штаты во время или после Первой мировой войны. В США жила под фамилией Верес, в штате Огайо. Страдала туберкулёзом, от которого лечилась в течение 3 лет. Никогда не выходила замуж, но воспитывала троих детей младшего брата.

Версия «чудесного спасения»

Драгоценности, зашитые в её платье предохранили великую княжну от пуль, но штыки оставили на её спине множество глубоких ран.

Тела прикрыли простынями, после чего пьяная расстрельная команда вышла прочь, позволив нескольким «друзьям», чьи имена брат и сестра предусмотрительно не назвали, и нескольким православным монахиням проникнуть внутрь. Друзья были бы рады спасти ещё кого-нибудь, но остальные Романовы были мертвы.

Расстрельная команда, водкой заливавшая полученный шок, спешила избавиться от тел, потому их побросали в грузовик кое-как, не удосужившись посчитать. Это позволило брату и сестре выиграть время. В течение нескольких месяцев монахини ухаживали за ними, наконец Алексей и Анастасия достаточно окрепли, к тому же, весть об их побеге просочилась, и оставаться далее в монастыре стало небезопасно. Некими полуподпольными путями их переправили в Соединенные Штаты, куда они въехали вместе со своими доброжелателями обычным путём — через Нью-Йоркский остров Эллис. Католическая церковь, Соединенные Штаты и ещё несколько стран, которые брат и сестра отказались назвать, приняли участие в их судьбе.

Анастасия так никогда и не оправилась от перенесённого шока; всю жизнь страдая от разных болезней, во время лечения от туберкулёза ей приходилось прятаться от любопытствующих, избегая лишний раз выходить на улицу, чтобы не быть узнанной.

Впрочем, как уверяют её немногочисленные приверженцы, она мало изменилась, а чарующая улыбка осталась прежней до конца, так что «не узнать» в ней Анастасию Романову было невозможно.

Отношение мировой общественности

Строго говоря, Магдалена Верес сама никогда не заговаривала о своём прошлом и не упоминала своего «царского имени». Её «притязания» всплыли уже после её смерти, в рассказах племянников, уверявших, что Джозеф Верес признался им в том, кем на самом деле являлись они с сестрой.

В настоящее время Магдалена Верес практически не имеет сторонников, «книга воспоминаний», выпущенная её племянниками, прессой была принята с откровенной недоверчивостью и насмешками.

Литература

• [www.romanov-memorial.com/pretenders.htm Страница о самых известных самозванцах-Романовых]

Отрывок, характеризующий Верес, Магдалена

– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.