Верещагин, Григорий Егорович

Григо́рий Его́рович Вереща́гин
Дата рождения:	11 октября 1851(1851-10-11)
Место рождения:	село Полом, Глазовский уезд, Вятская губерния
Дата смерти:	27 августа 1930(1930-08-27) (78 лет)
Место смерти:	Ижевск
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР

Григо́рий Его́рович Вереща́гин (11 октября 1851, с. Полом, Вятская губерния — 27 августа 1930, Ижевск) — российский и советский писатель, просветитель-демократ и этнограф, священнослужитель.

Биография

Григорий Егорович (в некоторых документах — Георгиевич) Верещагин родился 11 октября 1851 года в селе Полом (ныне Кезский район Удмуртии) в семье крестьянина. Грамоте выучился в родном селе. С детских лет интересовался народным творчеством, литературой, увлекался живописью, ремеслами, пением, искусно играл на русской гармошке, гитаре и фисгармонии. Окончил Сарапульское реальное училище (1870). Учительствовал в земских школах в селах Сосновка, Шаркан и деревне Ляльшур Сарапульского уезда. В конце XIX века принял духовный сан. Сначала был диаконом кладбищенской церкви в городе Елабуге, с 1900 по 1927 гг. — священником в селе Бураново этого же уезда. Духовного звания лишен в 1927 г. В Бураново одновременно работал и в местной земской школе. Воспитанники Г. Верещагина К. М. Баушев, И. Д. Дмитриев-Кельда и Я. Т. Чазов стали в годы Советской власти кандидатами наук. Последние три года Г. Верещагин с женой жил в Ижевске. Умер 27 августа 1930 г.

Научная деятельность

Верещагин в течение полустолетия занимался изучением жизни и быта удмуртского и русского населения Удмуртии, причем экспедиции проводил на собственные средства. Материалы экспедиций использованы в монографиях «Вотяки Сосновского края» и «Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии», вышедших в серии «Записки Императорского русского географического общества» в Санкт-Петербурге в 1886 и 1889 гг. Обе монографии отмечены серебряными медалями ИРГО, а автор их в декабре 1888 г. был избран в члены-сотрудники этого общества. Участвовал в проведении Всероссийской переписи населения 1897 года в качестве переписчика по Глазовскому уезду.

Г. Верещагин оказывал активное содействие в подготовке экспонатов для научно-промышленных и сельскохозяйственных выставок, проводившихся в Вятке, Казани и Ижевске, и для краеведческих музеев в Сарапуле и Ижевске.

Г. Верещагин участвовал в судебном процессе по «делу мултанских вотяков», куда он приглашался из Ляльшура в качестве этнографа-эксперта со стороны защиты. Его экспертизы высоко оценил русский писатель-гуманист В. Г. Короленко, присутствовавший на суде в 1895 г. как журналист и в 1896 г. как адвокат.

Все этнографические работы Г. Верещагин писал в беллетризованной форме, но как художник он проявил свой талант в собственно литературных произведениях, созданных на русском и удмуртском языках. О нём первым как о поэте писал венгерский академик Бернат Мункачи после личного знакомства в 1885 г. в селе Шаркан. Как литератор Г. Верещагин характеризуется и в редакционной статье «Календаря и памятной книжки Вятской губернии на 1897 год», а также в статье об истоках удмуртской художественной литературы писателя Кедра Митрея, напечатанной в 1929 г. в глазовской уездной газете «Выль гурт» («Новая деревня»).

Стихотворению «Чагыр, чагыр дыдыке…» («Сизый, сизый голубок…») ранее приписывалось авторство Верещагина (считалось, что в его монографии «Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии» оно было опубликовано лишь «под видом» фольклорной колыбельной песни). Современные учёные пришли к выводу, что это чисто народная песня и что её автором Верещагин быть не мог. Поэтические произведения Г. Верещагина известны по публикациям под псевдонимами Удморт, Г. В. и Г. В-н в научно-методической работе «Руководство к изучению вотского языка» (Ижевск, 1924) и в газете «Гудыри» в 1924 г. Поэмы-сказки «Батыр дӥсь» («Богатырская одежда») и «3арни чорыг» («3олотая рыбка»), написанные по мотивам русской народной сказки «Чудесная рубашка» и пушкинской «Сказка о рыбаке и рыбке», стали достоянием читателя по публикациям в журнале «Молот» (1967) и сборнике статей УдНИИ «Об удмуртском фольклоре и литературе» (Ижевск, 1973).

К выдающимся прозаическим произведениям Г. Верещагина относится большой художественно-этнографический очерк «Общинное землевладение у вотяков Сарапульского уезда», написанный на материале деревни Ляльшур и опубликованный в «Календаре и памятной книжке Вятской губернии на 1896 год».

Поныне не утратили актуальности наблюдения и идеи, высказанные Г. Верещагиным в литературоведческом труде — брошюре «О книгах на вотском языке», изданной в Вятке в 1895 г., где автор подверг обстоятельному анализу всю религиозную и светскую литературу, выпущенную на удмуртском языке. Г. Верещагин с первых дней Октябрьской революции принял Советскую власть, одобрял её национальную политику и активно включился в осуществление задач культурной революции в Удмуртии. Участвовал в работе 1 Всероссийского съезда удмуртов, состоявшегося в 1918 г. в Елабуге. В 1921 г. в Ижевске на Первом съезде писателей Удмуртии выступил с докладом о происхождении уд­муртского народа. Успешно трудился над составлением удмуртско-русского и русско-удмуртского словарей, печа­тался в «Трудах Научного общества по изучению Вотского края» и в газете удмуртских большевиков «Гудыри». Ныне Г. Верещагин признан отечественными и зарубежными учеными первым крупным удмуртским писателем, просветителем и учёным.

Произведения Г. Верещагина переведены на русский, татарский, эстонский и венгерский языки. В осмыслении и оценке его литературной и научно-педагогической деятельности большую роль сыграла научно-практическая конференция, проведенная в связи со 125-летием со дня его рождения по инициативе Удмуртского НИИ и Удмуртского госуниверситета.

Литература

• [elib.shpl.ru/ru/nodes/8646-vereschagin-g-e-votyaki-sosnovskogo-kraya-spb-1886-zapiski-imp-rus-geogr-o-va-po-otd-niyu-etnografii-t-xiv-vyp-2#page/1/mode/grid/zoom/1 Вотяки Сосновского края.] — СПб., 1896. — 218 с. — Зап. Императ. Рус. геогр. о-ва; Т. 14, вып. 2.
• Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии. — СПб., 1889. ­197 с. — Зап. Императ. Рус. геогр. о-ва; Т. 14, вып. 3
• О книгах на вотском языке. — Вятка, 1895. — 21 с.
• Сказки и легенды вотяков // Изв. Сарапул. зем. музея. ­М., 1914. — Вып. 2. — С. 107—156.
• Батыр дӥсь: Поэма-выжыкыл // Молот. — 1967. — № 12. ­С. 44-50.
• Зарни чорыг: Поэма-выжыкыл // Об удмуртском фольклоре и литературе. — Ижевск, 1973. — Вып. 1. — С. 117—123.
• Скоробогат-Кащей: Поэма // Вопросы своеобразия жанров уд­муртской литературы и фольклора: Сб. ст. — Ижевск, 1983. ­С. 97-142.
• Чагыр, чагыр, дыдыке… : Кылбуръёс но поэмаос / Люказ но юь­кыл гожтиз П. К. Поздеев. Послесловиез И. П. Тукаевлэн.­Ижевск: Удмуртия, 1984. — 92 с.
• Собр. соч.: В 6 т. / Под ред. В.М Ванюшева. — Ижевск, 1995—2005. — (Сер. «Памятники культуры»).
• Ильин Я. Луппов но Верещагин. Кинъёс со? // Гудыри. — 1924. ­4 янв.
• Поздеев П. Кӧня арес тыныд, удмурт литература? // Сов. Удмур­тия. — 1965. — 6 янв.
• Гусев В. Первый удмуртский ученый и литератор // Удм. прав­да. — 1976. — 6 окт.
• Ванюшев В., Поздеев П., Уваров А. Григорий Егорович Вереща­гин // История удмуртской советской литературы. — Устинов, 1987. — Т. 1. — С. 25-38.
• Домокош П. История удмуртской литературы. — Ижевск, 1993. ­С. 180—184.
• Ванюшев В. Творческое наследие Г. Е. Верещагина в контексте национальных литератур Урало-Поволжья. — Ижевск, 1995. — 294 с.
• Христолюбова Л. Учёные-удмурты. — Ижевск, 1997. — С. 42-44.
• Ванюшев В. Верещагин Григорий Егорович // Удмуртская Рес­публика: Энцикл. — Ижевск, 2000. — С. 226.
• ГУК «Республиканская библиотека для детей и юношества» 2006—2008.

Ссылки

• [www.udmrbdu.ru/page88.html Верещагин Григорий Егорович]
• Верещагин Гр. [annals.xlegio.ru/volga/small/votzhert.htm Человеческие жертвоприношения вотяков] // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1911. № 10, 12.
• Сахарных Д. М. [files.udmurt.info/1udm-stikh.pdf История «первого удмуртского стихотворения»] // Живая старина. Журнал о русском фольклоре и традиционной культуре. No 2 (66). М., 2010. С. 52-55.
• Его же. [udmurt.info/texts/shumdem.htm Шумиловская цитата: к биографии Григория Верещагина] // Демидовские чтения на Урале. Тезисы докладов. Екатеринбург. Март 2-3. 2006. С. 397—398.
• Его же. [udmurt.info/texts/dydykavt.htm Был ли Григорий Верещагин автором стихотворения «Чагыр, чагыр дыдыке»?] // Тезисы докладов XXXIII итоговой студенческой научной конференции УдГУ. Ижевск, 2005. С. 97-99.

Отрывок, характеризующий Верещагин, Григорий Егорович

В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.