Вержи (сеньория)

Вержи
фр. Vergy
сеньория
VII век — 1252
Герб
Столица	Вержи
Династия	Дом де Вержи

К:Исчезли в 1252 году

Сеньория Вержи (фр. Vergy) — французская сеньория с центром в слывшем неприступным замке Вержи (фр. Château de Vergy), который располагался в гористой местности около Бона в Бургундии. Первая крепость на этом месте была построена еще в римскую эпоху. Замок был разрушен в 1609 году, сейчас от него практически ничего не осталось.

История

Первым известным сеньором Вержи был Гверин (Варин) из Вержи, брат майордома Нейстрии Эброина (ум. 681). Он упоминался в 674 году. Но постоянные упоминания о сеньорах Вержи относятся к IX веку. В начале IX века Вержи находилось в составе владений Гверина (Варина) I (ок. 760 — после 819), графа Шалона.

В конце IX века выдвинулся Манасия I де Вержи. Скорее всего он был внуком Гверина I, сыном Теодорика де Вержи (ум. 883), хотя существуют и другие версии его происхождения. Манасия I женился на дочери Бозона Вьеннского, благодаря чему ему удалось получить в 887 году несколько бургундских графств — Шалон, Бон и Осуа. В 894 году он получил еще и Лангр. Его брат Вало (ум.919) в 895 году стал епископом Отёна, что еще больше упрочило позиции дома Вержи в Бургундии. Манасия признал своим сюзереном Ричарда Заступника, который поддержал Манасию в борьбе против епископа Лангра Теобальда, с которым соперничал брат Манасии — Вало, епископ Отёна. В 911 году Манасия принимал участие в битве при Шартре, в которой Ричард Заступник разбил вождя норманнов Роллона.

После смерти Манасии его владения были разделены между сыновьями. Старший, Вало (ум. 924) унаследовал Шалон, Жильбер (ум. 956) получил графство Авалон, Манасия II Младший (ум. 925/936), получил графства Осуа и Дижон, а также Вержи.

После смерти Манассии II Вержи унаследовал его сын Рауль (ум. 970). После смерти его бездетного сына Жерара (ум. 1023) Вержи перешло к Умберту (ум. 1060), сыну Генриха, незаконного сына герцога Бургундии Эда Генриха. В 1030 году он стал епископом Парижа, а Вержи перешло к его двоюродному брату Жану (ум. ок. 1053), сыну Эда, виконта Бона. В 1053 году ему наследовал сын Роберт (ум. 1070), оставившего единственную дочь Елизавету (ум. 1119). Она вышла замуж за Саварика де Донзи (ум. ок. 1120), сеньор де Шатель-Сенсуа, младший брат графа Шалона Жоффруа II де Донзи, ставшего родоначальником третьего дома де Вержи.

Жоффруа для того, чтобы раздобыть деньги для участия в Крестовом походе, заложил брату часть графства Шалон. Саварик, в свою очередь, занял деньги под половину своего приобретения у епископа Готье де Куше. Наследники Саварика продали оставшуюся часть Шалона герцогу Бургундии Гуго II.

Король Франции Людовик VII считал замок Вержи самой неприступной из крепостей королевства. Папа Александр III находил там убежище в 1159 году. В этой эпохе построена церковь Сен-Сатурнин, существующая до сих пор.

В 1185 году герцог Бургундии Гуго III безуспешно осаждал Вержи 18 месяцев, желая вынудить Гуго I де Вержи (1141—1217) платить ему дань. В итоге вмешался король Филипп II Август, вынудив герцога снять осаду.

В 1199 году герцог Бургундии Эд III женился на дочери Гуго I де Вержи, Алисе (1170—8 марта 1252). В 1198 году Гуго I уступил Вержи Алисе и её мужу, благодаря чему сеньория перешла герцогам Бургундии.

Список сеньоров де Вержи

Первый дом де Вержи

• ??? — после 719: Гверин I (ок. 760 — после 819), граф Шалона, граф Оверни с 818
• 8??—893: Теодорик (ум. 883), сеньор де Вержи
• 893—918: Манасия I Старый (ок. 860 — 918), граф Атье, Осуа, Авалуа, Бона, Шалона, Десмуа и Ошере в 887—918, сеньор де Вержи с 893, граф Лангра с 894
• 918—925/936: Манассия II Молодой (ум. 925/936), граф Осуа и Дижона, сеньор Вержи с 918, сын предыдущего
• 925/936—970: Рауль (ум. 970), граф Осуа и Дижона, сеньор Вержи с 925/970, сын предыдущего
• 970—1023: Жерар (ок. 950 — 1023), сеньор де Вержи с 970, сын предыдущего

Второй дом де Вержи

• 1023—1030: Умберт (ум. 1060), сеньор де Вержи 1023—1030, епископ Парижа с 1030, внук Эда Генриха, герцога Бургундии
• 1030—1053: Жан I (ум. ок. 1053), сеньор де Вержи с 1030, двоюродный брат предыдущего, сын Эда, виконта Бона
• 1053—1070: Роберт (ум. 1070), сеньор де Вержи, сын предыдущего
• 1070—1119: Елизавета (ум. 1119), дама де Вержи, дочь предыдущего

Третий дом де Вержи

• 1070—1119: Саварик де Донзи (ум. ок. 1120), сеньор де Шатель-Сенсуа, сеньор де Вержи 1070—1119, муж предыдущей
• 1119—1131: Симон I (ум. ок. 1131), сеньор де Вержи с 1119, сын предыдущего
• 1131—1191: Ги (ок. 1105 — 1191), сеньор де Вержи с 1131, сын предыдущего
• 1168—1198: Гуго I (ок. 1141 — 1217), сеньор де Вержи 1191—1198, сын предыдущего
• 1198—1252: Алиса (1170—1252), дама де Вержи с 1198, дочь предыдущего

  муж: Эд III, герцог Бургундии

См. также

• Графство Шалон
• Дом де Вержи

Ссылки

• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/burgund_haus_vergy/familie_haus_vergy.html Burgund Haus VERGY] (нем.). Die Genealogie der Franken und Frankreichs - Die fränkischen Adelsgeschlechter des Mittelalters. Проверено 2 января 2012. [www.webcitation.org/65t9vJiig Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].
• [gilles.maillet.free.fr/histoire/famille_bourgogne/famille_vergy.htm La famille de Vergy] (фр.). Проверено 2 января 2012. [www.webcitation.org/65qdqkC1g Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].
• [fmg.ac/Projects/MedLands/BURGUNDIAN%20NOBILITY.htm#_Toc240246636 COMTES et VICOMTES de DIJON] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 2 января 2012. [www.webcitation.org/65qdsK8oj Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Вержи (сеньория)

Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.