Верих, Ян

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ян Верих (чеш. Jan Werich, 6 февраля 1905 года, Прага — 31 октября 1980 года, там же) — чешский актёр, писатель, драматург и киносценарист[1]. В молодости выступал в дуэте с Иржи Восковцем.





Биография

Ян Верих родился в Праге и с 1916 по 1924 год учился там в реальной гимназии вместе со своим будущим партнёром Иржи Восковцем. Затем он поступил на юридический факультет Карлова университета, но в 1927 году оставил его, чтобы посвятить себя театру. Творческий дуэт его с Восковцем возник ещё в 1926 году во время совместной работы в журнале «Преобразование» (Přerod), а вскоре они преобразовали его в артистический дуэт «V + W», начав выступать на сцене пражского Освобождённого театра, который стал их основной сценической площадкой. Верих и Восковец работали в жанре сатирического музыкального ревю, отличавшегося левой и крайне антифашистской направленностью, резкой критикой социальных проблем. Их персонажами часто были клоуны, ведущие помимо сценического действия активный диалог с залом, творчество содержало значительные элементы дадаистской стилистики. В то же время некоторые из работ Вериха и Восковца были основаны на сюжетах известных пьес, в том числе Нестроя, Лабиша и Флетчера. Ряд их шоу был перенесён Мартином Фричем на киноэкран либо стал основой для самостоятельных лент в той же стилистике. Самыми известными среди этих пяти фильмов стали «Эй-хо!» (Hej rup!, 1934) и «Мир принадлежит нам» (Svět patří nám, 1937).

После захвата Чехословакии нацистской Германией в 1938 году Верих и Восковец вместе с их постоянным композитором Ярославом Ежеком эмигрировали в США, где продолжали выступать среди чешской диаспоры, а также на чешском вещании радиостанции «Голос Америки». В 1945 году Верих, а в 1946 году Восковец вернулись на освобождённую родину и попытались возобновить прежнюю деятельность, однако в изменившихся условиях, особенно после прихода к власти коммунистов, эти попытки были обречены на неудачу, и в 1948 году Восковец эмигрировал вторично, уже навсегда.

Ян Верих после распада дуэта сотрудничал в ряде пражских театров, где пытался возродить в изменившихся условиях некоторые из прежних постановок и воссоздать дуэт, привлекши Мирослава Горничка, сотрудничал с мультипликатором Иржи Трнкой. В то же время важной сферой его деятельности стал кинематограф, где он снялся в целом ряде фильмов, в которых активно участвовал в написании сценариев. Среди них самыми известными стали сказки «Пекарь императора — Император пекаря» (Císařův pekař a pekařův císař, 1951) и «Жил-был один король» (Byl jednou jeden král, 1955), а также притча Войтеха Ясного «Вот придёт кот» (Až přijde kocour, 1963), ставшая одним из первых фильмов чехословацкой «новой волны» в кинематографе. В 1963 году Верих получил звание Народного артиста ЧССР.

В 1968 году Верих был среди подписавших манифест в поддержку реформ «2000 слов». После силового подавления Пражской весны актёр выехал в Вену, но в следующем году принял решение вернуться. В 1977 году он подписал обращение, осуждавшее оппозиционную «Хартию 77», инициированную Вацлавом Гавелом. Сам Верих утверждал, что был вынужден сделать это под давлением властей.

Ещё одним важным направлением его деятельности в послевоенное время стало литературное творчество. В 1960 году он выпустил сборник детских сказок «Фимфарум» (Fimfárum) и путевых заметок «Итальянские каникулы» (Italské prázdniny). Также Верих известен как автор многочисленных афоризмов[2].

Был похоронен на Ольшанском кладбище. После Бархатной революции рядом с ним был перезахоронен Иржи Восковец, скончавшийся в США в 1981 году.

Избранная фильмография

В дуэте с Иржи Восковцем

  • Порошок и бензин (Pudr a benzín, 1931)
  • Деньги или жизнь (Peníze nebo život, 1932)
  • У нас в Дуракове (U nás v Kocourkově, 1932)
  • Эй-хо! (Hej rup!, 1934)
  • Мир принадлежит нам (Svět patří nám, 1937)

После распада дуэта

Мультипликация

  • Два мороза (Dva mrazíci, 1954) — большой Мороз
  • Похождения бравого солдата Швейка (Osudy dobrého vojáka Švejka, 1955) — рассказчик
  • Сотворение мира (Stvoření světa, 1957) — рассказчик
  • Фимфарум Яна Вериха (Fimfárum Jana Wericha, 2002) — рассказчик (использована запись авторского чтения книги)
  • Фимфарум 2 (Fimfárum 2, 2006) — рассказчик (использована запись авторского чтения книги)
  • Фимфарум — Повезло в третий раз (Fimfárum — Do třetice všeho dobrého, 2011) — рассказчик (использована запись авторского чтения книги)

Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Верих, Ян"

Примечания

  1. [www.kinopoisk.ru/name/339201/ Ян Верих]. // kinopoisk.ru. Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6E3TgI4oq Архивировано из первоисточника 30 января 2013].
  2. [aldanov.livejournal.com/217002.html Чешские заметки: Афоризмы и рассуждения Яна Вериха.]. // aldanov.livejournal.com. Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6E3ThCCl5 Архивировано из первоисточника 30 января 2013].
  3. [www.private-prague-guide.com/article/jan-werich-a-pioneer-in-czech-theatre-and-film/ Jan Werich: A pioneer in Czech theatre and film]. // private-prague-guide.com. Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6E3TirbHO Архивировано из первоисточника 30 января 2013]. (англ.)
  4. Production Staff (2000). Inside You Only Live Twice: An Original Documentary (Television). MGM Home Entertainment Inc.

Ссылки

  • Ян Верих (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [zivotopisyonline.cz/jan-werich-621905-31101980-jeden-z-triumviratu-werich-voskovec-jezek/ Биография Яна Вериха] (чешск.)
  • [ld.johanesville.net/werich/zivotopis Биография и цитаты Яна Вериха] (чешск.)
  • [www.werichovci.cz/ Сайт поклонников Яна Вериха] (чешск.)

Отрывок, характеризующий Верих, Ян

Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.