Верлиока
| Верлиока | |
 Верлиока в одноимённом советском мультфильме 1957 года | |
| Информация |
|---|
Верлио́ка (Верлио́ко) — восточнославянская народная сказка об одноглазом существе, предположительно мифологического происхождения[1]. В сборнике Афанасьева имеет номер 301. По системе классификации сказочных сюжетов Aарне-Томпсона, это номер 210*.
Содержание
Сюжет
По типичному сюжету сказки Верлиока (иногда его заменяют на медведя) убивает старуху и двух её внучек, а старик, селезень, рак, веревочка и жёлудь наказывают его за убийство.
Характерная особенность сюжета: борьба против Верлиоки идет не через силу, а благодаря хитрости.
Варианты сюжета
Согласно примечанию А. Н. Афанасьева, сказка была записана Тихорским в «южной России». Русских вариантов — 3, украинских — 7, белорусских — 1.
Образ Верлиоки творчески переосмыслен в сказочной повести В. Каверина «Верлиока» (1982).
Интерпретации образа Верлиоки
Верлиока, согласно описанию, «ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге — в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется». Выступает в качестве разрушителя и убийцы.
Филолог Ольга Александровна Черепанова интерпретирует Верлиоку как сохранившийся в сказочном сюжете древний образ мирового зла[2].
Этимология имени
На украинском есть слово «вирлоокий, пучеглазый» — так это слово записал Гоголь в свой «Лексикон Малороссийский». Имя персонажа имеет соответствия в других языках: в сербском слове врљоока «тот, кто с поврежденным глазом», в белорусском вiрлавокi — «пучеглазый, у кого глаза навыкате», в русском диалектном смоленском верлиока «сказочное одноглазое существо. Борода космачком, зубы торчком», верлиокий — «косой, „поворачивающий во все стороны глазами“»[3]. Было сделано предположение, что речь идет о праславянском сложении *vьrl- «вертеть» + *oko «глаз»[4].
Образ в культуре
- В 1957 году студией Союзмультфильм по мотивам сказки о Верлиоке был снят мультфильм «Верлиока».
- Верлиока упоминается в сказке В. А. Бахревского «Солдат Орешек».
- В повести Вениамина Каверина «Верлиока» (1981) Верлиока является истинным именем главного злого персонажа, но сам образ в остальном имеет мало общего с фольклорным.
- «Jabberwocky» Л. Кэррола переводчица Т. Л. Щепкина-Куперник назвала по фонетически напоминающему названию «Верлиока».
Напишите отзыв о статье "Верлиока"
Литература
Черепанова, Ольга Александровна. Верлиока: слово и образ // Язык русского фольклора: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1992. 0,4 п. л. 69.
Примечания
- ↑ Примеры сказок см. в указателе: [www.ruthenia.ru/folklore/sus/a133.htm Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка]. — Л., 1979. — С. 86. Электронная версия: (сюжет 210*=АА, 210*В).
- ↑ Мифологические рассказы и легенды Русского Севера. СПб., 1995. стр. 158. с. 209
- ↑ Словарь русских народных говоров. Т.4. — С. 147
- ↑ Етимологiчний словник украïнськоï мови/А-Г. — Киïв: Наукова думка, 1982. — С. 380, 634
Ссылки
- [web.archive.org/web/20040116073313/www.myfhology.narod.ru/monsters/verlioka.html Верлиока в «Энциклопедии мифических существ и духов»].
- [pagan.ru/slowar/w/werlioka3.php Сказка о Верлиоке]
Отрывок, характеризующий Верлиока
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
