Вермахт
Вермахт Wehrmacht | |
---|---|
Опознавательный знак военной техники Германии | |
Основание | 16 марта 1935 |
Роспуск | 8 мая 1945 |
Командование | |
Верховный главнокомандующий | Адольф Гитлер (1941—1945) Карл Дёниц (30 апреля — 23 мая 1945) |
Военный министр | Вернер фон Бломберг (1935—1938) Вильгельм Кейтель (1938—1945) |
Военные силы | |
Призывной возраст | 18—45[1] (1935—1944)
16—61 (17 октября 1944 — 8 мая 1945) |
Срок службы по призыву | 2 года |
Занято в армии | 11,000,000 человек (1943) 3,500,000 (1945) |
Приложения | |
История | Создание: 16 марта 1935 года Вторая мировая война: 1 сентября 1939 — 8 мая 1945 года Расформирование: 8 мая 1945 года (де-факто) 20 августа 1946 года (де-юре) |
Ве́рмахт (нем. Wehrmacht [ˈveːɐ̯maxt] — Вооружённые силы, от Wehr — «оружие, оборона, сопротивление» и Macht — «сила, мощь; власть, влияние», «войско») — вооружённые силы нацистской Германии в 1935—1945 гг.
Исторически словом «вермахт» в немецкоязычных странах обозначались вооружённые силы любой страны. Своё нынешнее значение понятие «вермахт» получило во времена прихода к власти НСДАП.
Закон о создании вооружённых сил (нем. „Gesetz über den Aufbau der Wehrmacht”) был принят спустя два года после прихода к власти Гитлера, 16 марта 1935 года[2]. «Вооружённые силы» состоят из сухопутных войск (нем. Heer), военно-морского флота (кригсмарине (нем. Kriegsmarine)) и военно-воздушных сил (люфтваффе (нем. Luftwaffe)). Во главе них были созданы соответствующие органы управления — Верховные командования.
Содержание
- 1 История
- 2 Вермахт как часть общества Германии
- 3 Организация
- 4 Система воинских чинов в вермахте
- 5 Награды вермахта
- 6 Численность
- 7 Экономическая и производственная база
- 8 Тыловое обеспечение
- 9 Участие в войнах
- 10 Вермахт и движение сопротивления
- 11 Капитуляция
- 12 Потери
- 13 Лагеря советских военнопленных
- 14 Военные преступления и их судебное преследование
- 15 Похоронное дело и память о павших
- 16 См. также
- 17 Примечания
- 18 Литература
- 19 Ссылки
История
После Первой мировой войны Версальский договор запретил Германии иметь полноценные вооружённые силы: численность армии была ограничена 100 000 военнослужащих плюс 15 000 военных моряков, не предусматривалось наличие тяжёлой артиллерии, танковых войск и военно-воздушных сил (флота). В 1921 году на этих условиях был создан так называемый рейхсвер (имперские силы обороны). Законом об обороне от 23 марта 1921 года устанавливалось, что вооружёнными силами Германской республики является рейхсвер, состоящий из армии и морских сил (нем. «Die Wehrmacht der Deutschen Republik ist die Reichswehr. Sie wird gebildet aus dem Reichsheer und der Reichsmarine ...» ). Практически сразу Германия начала активно наращивать свою военную мощь, выходя за рамки ограничений. Это стало реально возможным после заключения между Веймарской Германией и СССР соглашения в Рапалло, которое вывело Германию из состояния международной изоляции. Особое значение для возрождения германской военной мощи сыграли последовавшие за договором соглашения, в которых Советский Союз обязался оказывать Германии помощь в возрождении её вооружённых сил за рамками Версальского договора (Школа военных лётчиков в Липецке, школа танкистов в Казани, школа химиков в Вольске, созданные на деньги и с использованием ресурсов Германии; предоставление территории (Украина) для совместных манёвров танковых соединений). С приходом Гитлера к власти военные контакты резко были свёрнуты, и военнослужащие обеих стран принимали участие в гражданской войне в Испании по разные стороны фронта. Взаимоотношения с СССР были внезапно, но ненадолго восстановлены осенью 1939 года посредством заключения пакта о ненападении (также известного как пакт Молотова — Риббентропа).
Впрочем, сотрудничество с СССР не принесло сильных изменений в военной мощи Германии. За весь период существования школы военных лётчиков в Липецке были обучены 220 немецких лётчиков (из них 100 лётчиков-наблюдателей; для сравнения: к 1932 году Германия сумела подготовить в своих нелегальных военных авиашколах в Брауншвейге и Рехлине около 2000 будущих пилотов люфтваффе), а в школе танкистов в Казани прошло обучение 30 немецких офицеров танковых войск[3]. Кардинальные изменения произошли уже после прихода Гитлера к власти. Именно при Гитлере условия Версальского мирного договора были нарушены, и Германия стала открыто вооружаться, но это не встретило никакого противодействия со стороны западных держав, гарантов Версальского мира.
16 марта 1935 года на основе рейхсвера создаются вооружённые силы Германии, в стране вновь вводится всеобщая воинская повинность («Закон о строительстве вермахта»), что явилось грубым нарушением Версальского договора. С этого момента старые названия «рейхсвер», «рейхсмарине» и т. д. не употребляются. Согласно «Закону о строительстве вермахта», число дивизий должно было возрасти до 36, а общая численность сухопутной армии — достичь 500 тыс. человек. С 1936 по 1944 годы издаётся журнал «Die Wehrmacht». Большую роль в организации новой армии сыграл генерал-полковник Ханс фон Сект, которого иногда называют «основателем рейхсвера»[4].
Вермахт как часть общества Германии
В ответ на решение Гинденбурга о поручении Гитлеру сформировать правительство генерал Э. Людендорф направил своему бывшему шефу письмо следующего содержания:
Своим назначением Гитлера на пост канцлера Вы передали нашу священную немецкую родину в руки одного из величайших демагогов всех времён. Я торжественно предсказываю, что этот никчёмный субъект ввергнет нашу страну в бездну и принесёт неописуемые страдания нашей нации. Будущие поколения проклянут вас в вашей могиле за этот поступок[5].— цит. по M. Kitchen, 1996[6]
Впрочем, в настоящее время есть люди, которые считают вышеприведенную цитату фальшивкой[7][8].
После смерти Гинденбурга 2 августа 1934 года Гитлер занял должности президента и канцлера, что не предусматривалось действующей конституцией. Более того, армия была приведена к присяге именно ему, а не конституции, как это было принято ранее. Это вызвало недовольство, а многие задумались о необходимости активного сопротивления[6].
Офицерский корпус Германии во многом наследовал традиции прусской армии и её менталитет, сложившиеся во время Освободительной войны против Наполеона, и испытывал сильное влияние разработанной после неё теории войны Клаузевица[9]. Корпус представлял собой корпоративную замкнутую организацию со своими представлениями об офицерской чести и моральными установками, весьма строго выполнявшимися, в особенности в кригсмарине. Так, из состава флота за аморальное поведение был исключён Гейдрих, ставший впоследствии главой РСХА. Офицерская солидарность ставилась выше политических убеждений, поэтому даже во время подготовки свержения власти нацистской верхушки информация о готовящихся мероприятиях не вышла за пределы круга военных[10].
Но вооружённые силы были едины с Гитлером в отношении необходимости реванша за поражение в Первой мировой войне
.- Жупел большевизма
Жупел большевизма стал одним из излюбленных объектов нацистской антисоветской агитации и оправдания подготовки войны против СССР. Офицеры были достаточно хорошо осведомлены о репрессиях, которым подвергался командный состав РККА, начиная с 1936 года, среди репрессированных были и командиры, лично известные им по совместной боевой учёбе. Они рассматривали Советский Союз как территорию, в которой царят моральный вакуум и полное беззаконие[11].
Одним из направлений, которое интенсивно эксплуатировала нацистская пропаганда, было внушение представления о неполноценности противника и, на этом основании, оправдывала крайне жестокие методы борьбы с ним.
Тем не менее, наиболее информированные и думающие военные трезво оценивали ситуацию и поначалу пытались не допустить начала новой войны на два фронта, используя силу убеждения. Так, в ответ на вопрос Гитлера о том, как относится армия к пакту Молотова-Риббентропа, Гудериан ответил:Мы, солдаты, облегчённо вздохнули, когда в конце августа до нас дошло известие о заключении пакта. Благодаря этому пакту мы почувствовали, что тыл наш свободен, и были счастливы, что удалось избавиться от опасности ведения войны на два фронта, что в прошлой мировой войне вывело нас из строя на продолжительное время.— цит. по Г. Гудериан, 1998[12]
Одной из черт, унаследованных вермахтом от прусской армии, был антисемитизм, который пропаганда связала с неприятием коммунистической идеологии. Так, генерал-полковник Эрих Гепнер, командир 4-й Танковой группы, в своём приказе в начале мая 1941 года призывал подчинённых к победе над «еврейским большевизмом» и к безжалостному уничтожению «русской большевистской системы»[13]. Действия айнзатцгрупп были поддержаны и Манштейном, который рассматривал их как «суровое возмездие еврейству, идеологическому вдохновителю большевистского террора и его осуществляющему»[14].
- Вермахт и партия
Немецкий офицерский корпус весьма скептически относился к Гитлеру и партийной идеологии . Офицеров раздражали плебейские черты, проявлявшиеся в деятельности функционеров НСДАП и самого фюрера, а также некомпетентность Гитлера в вопросах военного строительства. В свою очередь Гитлер обвинял генералов в том, что они не понимают его экономической политики, и переубедить его было крайне сложно.
С начала Второй мировой войны (1939 год) в вооружённых силах страны совместно с армией принимали участие также соединения войск СС, которые, в отличие от прочих структурных подразделений организации СС, финансировались не из партийной кассы, а из госбюджета. Между армейцами и военнослужащими войск СС установились натянутые отношения, поскольку последние принимали участие в политических акциях, а германская армия, как считалось, была традиционно вне политики, и её привлечение к политическим акциям встречало скрытый протест. Спровоцированное службами государственной безопасности Дело Фрича — Бломберга закончилось ликвидацией должности военного министра и существенным укреплением положения госбезопасности во властной вертикали, а верховным главнокомандующим стал Гитлер. Однако его попытка поставить во главе армии Геринга встретила сопротивление офицерского сообщества. Не удалось сфабриковать против Фрича и политический процесс по причине отвода притязаний Гитлера министром военной и государственной юстиции (нем. Der Militärjustiz- und der Reichsjustiminister) Гюртнером[15].
Эта неприязнь усилилась в военное время, когда армейцев любого звания коробила неоправданная жестокость эсэсовцев , особенно в тех случаях, когда армию привлекали к проведению карательных операций.
Среди офицеров воюющей армии Германии существовало убеждение, что участие военнослужащих в карательных акциях против гражданского населения неизбежно ведёт к моральному разложению армии и утрате её боеспособности в связи с неизбежным падением дисциплины.
Особое неприятие в рядах фронтового офицерства вызвал так называемый «Комиссарский приказ» (нем. Kommissar Erlaß), обязывающий командиров частей и администрацию лагерей военнопленных расстреливать политсостав Красной Армии и евреев .
Вместе с тем в среде командиров немецкой армии существовали и убеждённые сторонники партийной политики, к их числу, например, относился генерал-фельдмаршал Рейхенау, известный своим антиеврейским приказом от 10 октября 1941 года[14]. Принятый Гитлером единоличный метод руководства и успехи, достигнутые им в начале своего пути при решении сложных проблем волюнтаристским способом, способствовали укреплению его популярности в массах, в том числе и на всех этажах армейской иерархии. Вместе с тем, со временем взаимоотношения между различными инстанциями госаппарата настолько обострились, что уже в 1942 году Борман докладывал Гитлеру о том, что междоусобная борьба в рядах тыловой администрации достигла угрожающих размеров.
- Вермахт и церковь
«Создатель вермахта» Фрич был убеждённым монархистом и верующим не только в плане личном, но и считал необходимым воспитание военнослужащих, особенно молодого пополнения, в духе христианства, насколько это допускала специфика военного ремесла. В этом он был последовательным носителем давней традиции консервативного прусского офицерства, с трудом воспринимавшего атеистические идеи нового времени. Гитлер, напротив, считал национал-социализм «заместителем религии». Ещё в 1933 году он провозгласил: «Мы и есть также церковь», и потому его отношения с церковью, в том числе и с войсковыми священниками, были далеко не простыми.
Организация
- Верховное командование вооружёнными силами Германии (нем. Oberkommando der Wehrmacht, OKW) — ОКВ;
Во главе родов войск стоят соответствующие верховные командования:
- Верховное командование сухопутных войск (нем. Oberkommando des Heeres, ОКН) — ОКХ;
- Верховное командование ВМФ (нем. Oberkommando der Marine, ОКМ) — ОКМ;
- Верховное командование ВВС (нем. Oberkommando der Luftwaffe, OKL) — ОКЛ.
Верховным главнокомандующим вермахта являлся рейхсканцлер Адольф Гитлер.
Во главе Верховного командования — главнокомандующий соответствующего вида вооружённых сил.
Каждый род войск имел своего главнокомандующего, начальника штаба и штаб, которые подчинялись начальнику штаба оперативного руководства вермахта, а тот в свою очередь начальнику штаба ставки, во главе которого находился Гитлер как верховный главнокомандующий.
Верховное командование (ОКВ)
4 февраля 1938 года после преодоления кризиса по делам Фрича и Бломберга (дело Фрича — Бломберга) из управления вооружённых сил военного министерства создаётся Верховное командование вермахта (ОКВ от нем. Oberkommando der Wehrmacht, OKW), подчинённое непосредственно верховному главнокомандующему страны — Адольфу Гитлеру, и называемое поэтому ставкой фюрера. Должность военного министра (с персональным назначением конкретного лица) отменяется.
Верховным главнокомандующим вооружёнными силами являлся Гитлер, на верность которому личный состав вооружённых сил обязан был принимать присягу. В составе ОКВ было четыре управления: оперативный отдел (А. Йодль), военная разведка и контрразведка — абвер (В. Канарис), экономический отдел, ведавший вопросами снабжения и вооружения армии (Г. Томас), и управление общего назначения. Начальником штаба Верховного главнокомандования вооружёнными силами был назначен генерал (с 1940 — генерал-фельдмаршал) Вильгельм Кейтель.
Организационная структура Вермахта
- 1934—1938 гг.
- Верховный главнокомандующий: фюрер и канцлер
- Военный министр
- Командующий сухопутными войсками
- Командующий кригсмарине (военно-морским флотом)
- Командующий люфтваффе (военно-воздушными силами)
- 1938—1941 гг.
- Верховный главнокомандующий и военный министр: фюрер и канцлер
- Командующий сухопутными войсками
- Командующий военно-морским флотом
- Командующий военно-воздушными силами
- 1941—1945 гг.
- Верховный главнокомандующий, военный министр и главнокомандующий сухопутными войсками: фюрер и канцлер
- Начальник штаба сухопутных войск
- Командующий военно-морским флотом
- Командующий военно-воздушными силами
В составе ставки был создан отдел, названный штабом оперативного руководства. В него входил отдел национальной обороны (отдел «Л» — оперативный отдел) и отдел связи (до 8 августа 1940 года этот отдел назывался не штабом, а оперативным управлением вооружённых сил). Весной 1939 года он стал включать также отдел печати и пропаганды. Начальник штаба оперативного руководства подчинялся непосредственно начальнику штаба ОКВ и отвечал за все упомянутые отделы. На начало войны начальником штаба ставки был В. Кейтель.
В состав ОКВ входили также (на начало войны):
- Управление военной экономики и вооружения (Томас)
- Общее управление вооружёнными силами (Г. Рейнеке) вместе с юридическими и административными отделами
- Управление разведки и контрразведки (В. Канарис).
Медико-санитарные части
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Ремонтно-восстановительные части
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Культпросвет, работа и отдых
Полевая почта (нем. Feldpost) называлась нацистской пропагандой «F.waffe», то есть своеобразным идеологическим оружием или «адресованным к сердцам способом ведения войны на идеологическом фронте». 12 тысяч работников почты обрабатывали ежедневно до 25 миллионов свободных от оплаты конвертов и посылок. Цензуру осуществляли 400 сотрудников, деятельность которых позволяла контролировать настроения в действующей армии[16]. Существовали роты пропаганды вермахта.
Полевая жандармерия
Полевая жандармерия (нем. Feldgendarmerie) до 1945 г. представляла собой вооружённую военную полицию, рекрутировавшуюся из членов полиции порядка (нем. Ordnungspolizei). В её обязанности входило не только обеспечение дисциплины в войсках и регулирование движения, но в военное время и задержание отступающих и бегущих солдат и формирование из них временных соединений (нем. Alarmeinheiten) для их использования на кризисных участках фронта. Отличительным знаком полевых жандармов была нагрудная цепь, за что в войсках их называли «цепные псы». Весной 1945 года в частях Вермахта появились дезертиры. Их отлавливали и уничтожали на месте без суда и следствия. В их число попадали и гражданские лица, уличённые или обвинённые в «распространении панических слухов», а также военнослужащие, по каким-либо причинам отставшие от своих частей. По мере разгрома армии число таких лиц множилось. В последние дни войны в обязанность полевых жандармов входило уничтожение военных и гражданских лиц, заподозренных в демонстрации неуверенности в «окончательной победе»[16].
Вооружённые формирования коллаборационистов
- Русская освободительная армия — РОА («власовцы»)
- Дивизия СС «Галичина»
- Батальон «Нахтигаль»
- 1-я Казачья дивизия Третий рейх — 1.Kosaken-Division
- Дивизия Ру́ссланд — «Зелёная армия особого назначения»
- Волжско-татарский легион «Идель-Урал» — Wolgatatarische Legion
- Азербайджанский легион — Der Aserbaidschanische Legion
- Туркестанский легион — Turkistanische Legion
- Грузинский легион — Der Georgische Legion
- Армянский легион — Der Armenische Legion
- Калмыцкий кавалерийский корпус
Система воинских чинов в вермахте
При рассмотрении системы званий германского вермахта следует иметь в виду следующие моменты:
- Каждая из четырёх составляющих вермахта имела свою собственную систему воинских званий, значительно отличающуюся от трёх других.
- Каждая составляющая не имела единой системы воинских званий. В каждом роде войск, службе имелись свои собственные наименования званий.
- Все лица, входившие в состав данного рода войск, делились на две основные группы:
- собственно военнослужащие;
- военные чиновники.
Наименования званий военнослужащих и военных чиновников значительно различались между собой.
- Военные чиновники делились на три основные группы, каждая из которых имела свои собственные звания:
- собственно военные чиновники;
- военные музыканты;
- военные священники.
- Учащиеся офицерских училищ имели свои собственные звания.
- Единого звания для рядовых солдат в вермахте подобно Красной Армии (красноармеец, краснофлотец, рядовой) не существовало даже внутри рода войск. Рядовые солдаты именовались по своей специальности, должности, например, нем. Pionier «пионер» (сапёр) или нем. Jäger «егерь», или же, в силу устоявшихся традиций, особенно в воинских частях, история которых насчитывала сотни лет, именовались «мушкетёр» или «фузилёр» . А немецкое слово «der Soldat» — просто собирательное название, близкое к русскому «военнослужащий», но с менее нейтральной окраской, поскольку несло качественную оценку и вполне могло быть заменено русским «воин». Так, фельдмаршала Роммеля неофициально, но почтительно называли «первым солдатом вермахта».
Generale — высший офицерский состав
- Reichsmarschall — рейхсмаршал.
- Generalfeldmarschall — генерал-фельдмаршал.
- Generaloberst — генерал-оберст (генерал-полковник).
- General der Infanterie — генерал пехоты;
- General der Kavallerie — генерал кавалерии;
- General der Artillerie — генерал артиллерии;
- General der Pioniere — генерал инженерных войск;
- General der Panzertruppen — генерал танковых войск;
- General der Gebirgstruppen — генерал горнострелковых войск;
- General der Nachrichtentruppen — генерал войск связи;
- Generaloberstabsarzt — генерал медицинской службы;
- Generaloberstabsveterinär — генерал ветеринарной службы.
- Generalleutnant — генерал-лейтенант;
- Generalstabsarzt — генерал-лейтенант медицинской службы;
- Generalstabsveterinär — генерал-лейтенант ветеринарной службы.
- Generalmajor — генерал-майор;
- Generalarzt — генерал-майор медицинской службы;
- Generalveterinär — генерал-майор ветеринарной службы;
- Feldbischof der Wehrmacht — полевой епископ вермахта.
Stabsoffiziere (нем. Stab — жезл) — штаб-офицерский состав
- Oberst — оберст (полковник);
- Oberstarzt — оберст (полковник) медицинской службы;
- Oberstveterinär — оберст (полковник) ветеринарной службы;
- Heeresmusikinspizient — войсковой инспектор военного оркестра;
- Wehrmachtsdekan — декан вермахта (священник).
- Oberstleutnant — оберст-лейтенант (подполковник);
- Oberstfeldarzt — оберст-лейтенант (подполковник) медицинской службы;
- Oberstfeldveterinär — оберст-лейтенант (подполковник) ветеринарной службы;
- Obermusikinspizient — главный инспектор военных оркестров;
- Wehrmachtsoberpfarrer — старший священник вермахта.
- Major — майор;
- Oberstabsarzt — майор медицинской службы;
- Oberstabsveterinär — майор ветеринарной службы;
- Musikinspizient — инспектор военных оркестров;
- Wehrmachtspfarrer — священник вермахта.
Oberoffiziere — обер-офицерский состав
- Hauptmann — гауптман (капитан);
- Rittmeister — ротмистр, капитан кавалерии;
- Futtmeister — начальник продовольственного снабжения в чине капитана;
- Stabsarzt — капитан медицинской службы;
- Stabsveterinär — капитан ветеринарной службы;
- Stabsmusikmeister — главный военный дирижёр;
- Wehrmachtkriegspfarrer — военный священник вермахта.
- Oberleutnant — обер-лейтенант (старший лейтенант);
- Oberarzt — обер-лейтенант (старший лейтенант) медицинской службы;
- Oberveterinär — обер-лейтенант (старший лейтенант) ветеринарной службы;
- Obermusikmeister — старший военный дирижёр.
- Leutnant — лейтенант;
- Assistentarzt — лейтенант медицинской службы;
- Veterinär — лейтенант ветеринарной службы;
- Musikmeister — военный дирижёр.
Unteroffiziere — унтер-офицерский состав
- Stabsfeldwebel — штабс-фельдфебель;
- Stabswachtmeister — штабс-вахмистр (чин в кавалерии и артиллерии);
- Sanitätstabsfeldwebel — штабс-фельдфебель медицинской службы;
- Wallstabsfeldwebel — штабс-фельдфебель службы строительства долговременных укреплений;
- Festungspionierstabfeldwebel — штабс-фельдфебель сапёрных частей укреплённых районов;
- Stabsbrieftaubenmeister — штабс-фельдфебель-голубевод;
- Hauptfeldwebel — гаупт-фельдфебель, ротный старшина (только должность(!), но не звание) в пехоте и других родах войск, кроме артиллерии и кавалерии;
- Hauptwachtmeister — гаупт-вахмистр, ротный старшина (должность) в кавалерии (артиллерии). Гаупт-фельдфебель мог иметь любое унтер-офицерское звание от унтер-офицера до штабс-фельфебеля, хотя, как правило, на этой должности служили старшие унтер-офицеры (с портупеей). Гаупт-фельдфебеля можно было отличить по двум серебристым кольцевым галунным нашивкам в нижней части рукавов кителя.
- Oberfeldwebel — обер-фельдфебель (звание, но не должность(!));
- Oberwachtmeister — обер-вахмистр (фельдфебель в кавалерии (артиллерии);
- Sanitätsoberfeldwebel — Обер-фельдфебель санитарной службы;
- Oberfeuerwerker — старший артиллерийский техник (звание);
- Walloberfeldwebel — обер-фельдфебель службы строительства долговременных укреплений;
- Festungspionieroberfeldwebel — обер-фельдфебель сапёрных частей укреплённых районов;
- Oberfunkmeister — обер-фельдфебель-радист, старший радиотехник;
- Oberbrieftaubenmeister — старший голубевод-фельдфебель.
- Feldwebel — фельдфебель;
- Wachtmeister — вахмистр (фельдфебель в кавалерии, артиллерии);
- Sanitätsfeldwebel — фельдфебель санитарной службы;
- Wallfeldwebel — фельдфебель службы строительства долговременных укреплений;
- Festungspionierfeldwebel — фельдфебель сапёрных частей укреплённых районов;
- Funkmeister — фельдфебель-радист, радиотехник;
- Brieftaubenmeister — голубевод-фельдфебель;
- Unterfeldwebel — унтер-фельдфебель;
- Unterwachtmeister — унтер-вахмистр кавалерии, артиллерии;
- Sanitätsunterfeldwebel — унтер-вахмистр медицинской службы;
- Beschlagschmiedunterwachtmeister — унтер-вахмистр-кузнец;
- Unterschirrmeister — унтер-вахмистр-техник.
- Unteroffizier — унтер-офицер;
- Oberjäger — унтер-офицер горнострелковых частей;
- Sanitätsunteroffizier — унтер-офицер медицинской службы;
- Beschlagschmiedunteroffizier — унтер-офицер-кузнец.
Fähnriche — фенрихи (учащиеся офицерских училищ)
- Fahnenjunker — фанен-юнкер (курсант первого курса офицерского училища);
- Fahnenjunkerunteroffizier — фанен-юнкер-унтер-офицер (курсант второго курса офицерского училища);
- Fähnrich — фенрих (курсант выпускного курса офицерского училища);
- Oberfähnrich — обер-фенрих (выпускник офицерского училища, кандидат в офицеры).
Mannschaften — рядовой состав
- Stabsgefreiter — штабс-ефрейтор.
- Hauptgefreiter — гаупт-ефрейтор (главный ефрейтор) (люфтваффе).
- Obergefreiter — обер-ефрейтор (старший ефрейтор);
- Sanitätsobergefreiter — обер-ефрейтор (старший ефрейтор) медицинской службы.
- Gefreiter — ефрейтор;
- Sanitätsgefreiter — ефрейтор медицинской службы;
- Beschlagschmiedgefreiter — кузнец-ефрейтор.
- Oberschütze — старший стрелок;
- Obergrenadier — старший гренадер;
- Oberreiter — старший кавалерист;
- Oberkanonier — старший артиллерист;
- Panzeroberschütze — старший танкист;
- Oberpanzergrenadier — старший рядовой мотопехоты;
- Oberpionier — старший сапёр;
- Oberfunker — старший радист;
- Oberfahrer — старший ездовой;
- Oberkraftfahrer — старший водитель;
- Musikoberschütze — старший музыкант;
- Trompeteroberreiter — старший горнист;
- Sanitätsobersoldat — старший санитар.
- Schütze — стрелок (рядовой);
- Grenadier — гренадер;
- Jäger — рядовой горнострелковых войск;
- Reiter — рядовой кавалерии;
- Kanonier — рядовой артиллерии;
- Panzerschütze — рядовой танковых войск;
- Panzergrenadier — рядовой мотопехоты;
- Pionier — рядовой-сапёр;
- Funker — рядовой-связист;
- Fahrer — ездовой;
- Kraftsfahrer — водитель;
- Musikerschütze — рядовой-музыкант;
- Trompeterreiter — горнист;
- Sanitätssoldat — рядовой-санитар;
- Beschlagschmied — кузнец.
Награды вермахта
Высшей наградой Вермахта был Большой крест Железного креста. Эту награду получил только один человек — рейхсмаршал Гёринг.
Высшей из наград, доступных основной массе военнослужащих, был Рыцарский крест Железного креста. Так, эту награду получил подросток-валлонец[кто?], уничтоживший в один день 14 советских танков в боях южнее Ладожского озера.
За всё время существования эта награда была присуждена в 7200 случаях (всего службу в вермахте прошло около 22 миллионов военнослужащих) 52 % кавалеров этой награды представляли рядовые и низший командный состав (до лейтенанта включительно). 6 % награждённых имели чины от генерал-майора и выше.
Кроме того, практиковались специализированные награды за отдельные операции. Так известна медаль за участие в боях зимой 1941—1942 гг. — «Winterschlacht im Osten» (рус. Зимняя битва на Востоке), которую солдаты называли «медалью мороженого мяса — Gefrierfleischmedaille»[17]
- Награды вермахта для арийских народов
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
- Награды вермахта для неарийских народов
В мае 1942 года были учреждены Ордена Третьего рейха для восточных народов. Право награждения ими предоставлялось министру восточных территорий и генерал-инспектору восточных войск вермахта.
Численность
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 16 апреля 2015 года. |
К 1 сентября 1939 года были сформированы 12 армейских корпусов из 38 дивизий, общей численностью 582 000 человек. Общая численность вермахта составляла 3 214 000 человек.
К началу Второй мировой войны общая численность вермахта составляла 3 214 000 человек.
На 22 июня 1941 года общая численность вермахта составляла 7 234 000 человек. В Сухопутных силах имелось 103 дивизии, среди них 43 пехотных, в том числе 21 укомплектованная не полностью, — на западной границе. На востоке находилось 55 крупных военных соединений и несколько более мелких. Здесь же находились и вооружённые подразделения частей усиления СС, которые с конца 1939 стали называться «Ваффен-СС» (войска СС), а также словацкий контингент, венгерская, финская, румынская армии, не считая добровольческих формирований Испании, Португалии, Франции, стран Бенилюкса, Скандинавии и т. д. Несмотря на неполную боевую готовность, эти войска имели возможность нанесения мощного первого удара[13].
Начиная с зимы 1941 года, численный состав частей восточного фронта стал сокращаться из-за того, что пополнения не компенсировали потери. Если в июне 1941 года на Восточном фронте было 5,5 млн человек, то в конце 1944 года здесь оставалось только 4,2 млн человек.
Всего в 1939—1945 годы в вооружённые силы Германии было призвано 21 107 000 человек.
Численность Вермахта на ключевые даты:
- 1 сентября 1939 года — 3 214 000;
- 1940 год — 3 250 000;
- 22 июня 1941 года — 7 234 000;
- лето 1942 года — 8 380 000;
- 1 июня 1943 года — 11 770 000 (пик численности Вермахта);
- 1 июня 1944 года — 9 420 000;
- 17 октября 1944 года — 7 590 000 (день издания Гитлером указа о начале призыва с 16-летнего возраста);
- 16 апреля 1945 года — 3 500 000 (день начала битвы за Берлин);
- 2 мая 1945 года — 3 190 000 (день окончания боевых действий).
Экономическая и производственная база
Находясь с началом Польской кампании (осень 1939) в положении жёсткой экономической блокады (морская блокада портов Германии началась уже 6 сентября, впоследствии добавилась и сухопутная блокада), германская тяжёлая промышленность и экономика в целом оказались на грани кризиса. Подписанный в 1940 г. с Москвой договор о товарообороте (поставки нефти, зерна и фосфатов, также советская сторона обязалась выполнять роль посредника в получении для Германии продукции из третьих стран) несколько смягчила это положение на время, требующееся, по мнению Гитлера, для завоевания победы на Западе. Подписанный договор обеспечивал подготовку перехода от уже ведущейся «сидячей войны» к войне общеевропейской, что и произошло в действительности путём реализации плана «Fall Gelb». Однако взятые на себя обязательства означали и то, что Германия попадает в сильную зависимость от воли Сталина, кроме того, взятые ей на себя обязательства создавали дополнительную напряжённость экономики. Тем не менее, эшелоны из Советского Союза шли в Германию буквально до последнего часа перед вторжением.
В июне 1941 года территория, контролируемая Третьим Рейхом, составляла всю Европу, кроме Швеции, Швейцарии (страны, сочувствовавшие Рейху) и Великобритании с Исландией (например, Чехия составляла ~ 30 % экономического потенциала Рейха). Эта территория обладала превосходящими СССР людскими ресурсами. Существенный вклад в промышленный потенциал Германии внесли в большинстве случаев насильно перевезённые в Германию жители оккупированных территорий (осенью 1944 в промышленности Германии работало 8 миллионов иностранцев, то есть четверть всего занятого в промышленности контингента). В первый год войны с СССР Рейху оказались подчинены и территории Белоруссии, Украины, Прибалтики — это миллионы людей, тысячи предприятий, служивших вермахту. На эту же величину уменьшился потенциал РККА.
Однако уже в 1942 году министр вооружений Ф. Тодт предупреждал Гитлера, что в экономическом смысле Германия уже проиграла войну. С этим был согласен «личный архитектор Гитлера» Альберт Шпеер, показавший себя талантливым организатором и сменивший Тодта на его посту после гибели последнего в авиационной катастрофе. Благодаря усилиям Шпеера военная промышленность Германии наращивала объём производства вплоть до осени 1944 года.
Как считал Шпеер, в техническом отношении Германия потерпела поражение 12 мая 1944 года, когда вследствие массированных бомбардировок союзников было уничтожено 90 % заводов, производящих синтетическое горючее[18].
Тыловое обеспечение
Планируя войну, германское командование не уделило должного внимания выполнению международных соглашений в отношении военнопленных и перемещённых лиц. Кроме того, количество попавших в плен, в особенности на Восточном фронте, было неожиданно велико. В условиях общей блокады Германии и возникшей вследствие этой острой нехватки продовольствия обеспечение пленных питанием, медицинской помощью и жильём стало неразрешимой проблемой. Идеологические установки, исходящие из официальной концепции о необходимости уничтожения «неполноценного» населения, позволяли оставить эту проблему нерешённой. Обращение с восточноевропейскими, прежде всего советскими, военнопленными не отвечало нормам международного права, что влекло за собой высокую смертность в их среде.
По мере того, как становилась ясной необходимость отвлечения мужчин для пополнения потерь вермахта на фронтах, германская администрация была вынуждена использовать принудительный труд военнопленных на промышленных предприятиях, в строительстве и сельском хозяйстве.
Система управления государством в Германии была крайне сложной и запутанной. Многочисленные политические, гражданские и военные ведомства работали независимо и во многих случаях дублировали друг друга. Нередко принятие важных совместных решений требовало личного вмешательства Гитлера.
Участие в войнах
Вермахт участвовал в:
- аннексии Рейнской демилитаризованной зоны (7 марта 1936)
- гражданской войне в Испании (июль 1936 — апрель 1939)
- аннексии Австрии Германией (12—13 марта 1938)
- оккупации Судетской области (1—10 октября 1938)
- оккупации Праги и оставшейся части бывшей Чехословакии (13 марта 1939)
- оккупации Польши (1 сентября — 6 октября 1939)
- оккупации стран Бенилюкса и Франции (10 мая — 22 июня 1940)
- агрессии против Великобритании (9 июля — 30 октября 1940)
- агрессии против Югославии и Греции
- во вторжении в СССР (22 июня 1941)
Разведка
В наибольшей степени оппозиционные настроения против нацизма проявились в разведывательном ведомстве (нем. Auslandsnachrichten und Abwehr), возглавляемом адмиралом Канарисом. Ещё накануне войны его начальник штаба полковник Остер предупреждал правительство Голландии о готовящемся нападении. Однако ввиду неоднократного изменения срока вторжения (29 раз) его последнее предупреждение было оставлено без внимания[14].
Разведке, в особенности стратегической, Гитлер уделял слишком мало внимания. В своё время Гудериан, составляя для Гитлера справку о танковом потенциале СССР, из цензурных соображений занизил данные о количестве советских танков с 17 000, которые были ему известны, до 10 000, но Гитлер этому верить отказался.
Впоследствии Гитлер сетовал Гудериану:
«Если бы я знал, что у русских действительно имеется такое количество танков, которое приводится в Вашей книге, я бы, пожалуй, не начал бы эту войну»[12].
Идеология и стратегическое планирование
Основанная на идеологии национал-социализма пропаганда была распространена в Германии не только на общедоступные средства массовой информации, но и на информацию, которая распространялась по закрытым каналам и, тем самым, пагубно влияла на адекватную оценку обстановки при решении проблем государственной значимости. Варианты развития событий, не укладывающиеся в обусловленную идеологическими рамками схему, просто отбрасывались.
Так, пренебрежительное отношение Гитлера к возможности вступления США в войну в немалой степени объясняло его оптимизм, основанный на убеждённости, что американский Сенат никогда не проголосует за участие в Европейской войне как по причине своих демократических убеждений и пацифизма, так и вследствие традиционной приверженности политике изоляционизма (Доктрина Монро). Это нашло своё выражение в его ответе от 14 апреля 1939 г. на обращение Рузвельта[15].
Ошибочным было предположение Гитлера о том, что население не будет поддерживать большевистский режим и Советское государство и что этот «колосс на глиняных ногах» развалится при первом же ударе. Хотя в первые месяцы войны, когда немецкие войска шли по недавно «освобождённым» территориям, наблюдались эпизоды, когда население приветствовало оккупантов.
Представление о неполноценности славянской расы, на котором базировалась политика по порабощению и планомерному уничтожению её представителей, в равной степени стало роковым для Гитлера и Германии.
Гитлер ухитрился объединить всех русских под сталинским знаменем.— Г. Гудериан[19]
На оккупированной территории стихийно, но в большинстве случаев под руководством из Москвы, создавались вооружённые отряды из местного населения и военнослужащих РККА, по разным причинам оказавшихся во вражеском тылу. В советской пропаганде за ними укрепилось название «народные мстители». К 1943 году их диверсионная деятельность стала настолько эффективной, что немецкое командование было вынуждено снимать с фронта войсковые подразделения для проведения широкомасштабных войсковых операций против них. Так, перед началом операции «Цитадель» ОКВ сообщило об уничтожении в своём тылу 207 укреплённых партизанских лагерей[14].
Но основным результатом партизанской войны стало то, что узловые центры коммуникаций оказались забитыми тыловыми службами, опасавшимися оставаться вне крупных населённых пунктов. Это существенно снизило мобильность войсковых соединений, которая имела решающее значение в достижении военного успеха, из-за транспортных пробок на дорогах и невозможности в сезон распутицы организовывать передвижения вне дорог[18].
Если бы за годы советской власти в России была бы создана примерно такая же дорожная сеть, какой располагают Западные державы, то эта страна, возможно, была бы быстро завоёвана.— B. H. Liddel Hart[20]
Операции на море
В войну[какую?] флот Германии вступил, имея в своём составе 2 линкора, 3 броненосца, один тяжёлый крейсер, 5 лёгких крейсеров, 21 эскадренный миноносец, 57 подводных лодок и 12 торпедных катеров[13].
Действия в воздухе
В войну немецкие военно-воздушные силы вступили, имея 4093 боевых самолёта, в числе которых было 1542 бомбардировщика, 771 истребитель и 408 истребителей-бомбардировщиков[13].
Операции на Западноевропейском театре военных действий
Начав войну, Гитлер сразу же нарушил заповедь Бисмарка, считавшего гибельными для Германии войны на два и более фронтов, так как центральное положение Германии на Европейском континенте делало её военное положение в случае затяжной войны безнадёжным, как это показал опыт Первой мировой войны. Единственным возможным вариантом была короткая молниеносная и победоносная война — «блицкриг», которую можно было бы закончить на выгодных условиях. В принципе, это понимал и Гитлер[21], однако, находясь в плену своих притязаний на мировое господство, он терял способность адекватно оценивать реальную ситуацию и свои возможности.
Вторжение в СССР
Специфика принятого советским командованием метода войны во многом стала неожиданной для немецкого командования. Уже с первых дней войны на Востоке стало ясно, что «это будет совсем другая война» и, как выразился будущий фельдмаршал Клюге: «боец Красной Армии показал себя сразу прекрасным воином и, без сомнения, в будущем он станет первоклассным солдатом». Генерал Меллентин, анализируя тактику советской армии, приходит к выводу, который сделали для себя и многие другие военачальники вермахта, учёт которого во многом повлиял на ответную тактику вермахта в кампании на Востоке:
За пару лет войны пришлось отказаться от мнения об интеллектуальной ущербности русских. Так, Меллентин отмечает необычайно быстрый прогресс командования и солдат Советской Армии в овладении военным искусством:…Никогда нельзя заранее сказать, что предпримет русский: как правило, он шарахается из одной крайности в другую… всё это объясняется тем, что он не мыслит самостоятельно и не контролирует своих действий, а поступает в зависимости от своего настроения. Его индивидуальность не прочна и он легко растворяется в массе. В толпе он полон ненависти и необычайно жесток. Один — бывает дружески настроен и великодушен…
В подготовке операций следует обязательно учитывать реакцию, или, вернее, отсутствие реакции русских войск и командования… гораздо полезнее переоценивать упорство русских и никогда нельзя рассчитывать на то, что они не выдержат…[18]
Другое дело терпеливость и выносливость. Благодаря природной силе этих качеств русские стоят во многих отношениях выше более сознательного солдата Запада, который может компенсировать свои недостатки лишь более высоким уровнем умственного и духовного развития…
Стоицизм большинства русских солдат и их замедленная реакция делает их почти нечувствительными к потерям. Русский солдат дорожит своей жизнью не больше, чем жизнью своих товарищей…
Что касается русских военачальников, то они почти в любой обстановке и в любом случае неуклонно придерживаются приказов или принятых ранее решений, не считаются с изменениями в обстановке, ответными действиями противника и потерями своих войск… Они имеют в своём распоряжении почти неисчерпаемые резервы живой силы для восполнения потерь…
Русские быстро научились использовать новые виды оружия и, как ни странно, показали себя способными вести боевые действия с применением сложной военной техники… Они достигли серьёзных успехов, особенно в войсках связи. Чем дольше затягивалась война, тем с большим искусством использовали они радиоперехват, создание помех и передачу ложных сообщений.— [18]
Стратегия и тактика
В наступлении
С самого начала боевых действий германские военачальники применили тактику быстрого удара собранными в единый кулак соединениями танков, пехоты и артиллерии, действующими в тесном взаимодействии с фронтовой авиацией. Эта тактика, в разработку которой внесли большой вклад Манштейн и Гудериан, представляла собой революционный шаг в военном искусстве. Её использование позволяло быстро и неожиданно для противника в двух направлениях вклиниться в его оборону, затем сомкнуть клещи и в образовавшемся котле дать возможность наступающим следом частям довершить уничтожение противника. Такой прием был крайне рискованным, поскольку при быстрой реакции противника незащищённость флангов наступающих могла бы привести к их сокрушительному разгрому. Поэтому авторы идеи «бронированного кулака» в её осуществлении неуклонно придерживались принципа «Безопасность танковых соединений определяется скоростью их передвижения»[12].
Успешность ведения боевых действий германской армии была основана на хорошо отработанном взаимодействии между родами войск при решении тактических задач, для решения которых было достаточно компетенции их руководителей. Тактика молниеносной войны («блицкрига») требовала чёткой дисциплины и исполнительности от всех командиров и солдат, точной работы штабов и согласованных действий всех принимающих участие в наступлении родов войск. Для этого требовалось иметь идеально работающую систему оперативной связи, поэтому в немецкой армии была широко распространена достаточно надёжная радиосвязь. Тем не менее немцы пользовались и посыльными, которые доставляли документы на мотоциклах и даже на велосипедах. В тактическом отношении германские войска всегда превосходили своих противников, и в том случае, если подразделения сохраняли в основном свой личный состав, технику, вооружение и не имели недостатка в боезапасе, они успешно вели боевые действия даже при соотношении сил 1:5. По мере приближения к концу войны на Восточном фронте их качественное превосходство снижалось, но всё равно в тактическом отношении, по мнению германских военачальников, Советская армия всегда уступала[18].
Сильной стороной германского армейского командования была традиция, согласно которой генералитет и старшие офицеры стремились находиться в войсках, непосредственно принимающих участие в боевых операциях. Это позволяло им лично составлять представление о происходящем, принимать адекватные обстановке решения и следить за исполнением своих распоряжений. Кроме того, это благоприятно сказывалось на моральном состоянии войск, которые постоянно чувствовали, что командующие с ними и в курсе их положения. Существующие технические средства связи, главным образом радио, устанавливаемые непосредственно в штабном автомобиле, позволяли начальникам постоянно контролировать ситуацию. Кроме того, в их распоряжение предоставлялся легкомоторный самолёт («Шторьх»).
В обороне
Немецкие войска неоднократно проявляли чрезвычайную стойкость в обороне (котлы в Демянске, Сталинграде), сражаясь до полного истощения как физического, так и материального. Пользуясь погодными условиями и слабостью советской авиации, им удалось обеспечить снабжение по воздуху окружённой Демянской группировки вплоть до её разблокирования. Снятие блокады произведено было извне под командованием генерал-лейтенанта Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха и одновременным ударом изнутри котла силами окружённой там дивизии Ваффен СС «Мёртвая голова».
Перенос полученного опыта на борьбу в Сталинграде привёл к катастрофе, связанной с упорным нежеланием Гитлера разрешить уход из города находящейся в нём 6-й армии Паулюса.
Окружённые в «Курляндском котле» части получили приказ от командования о прекращении военных действий 10 мая, но продолжали бои до 15 мая, став одними из последних, кто вёл войну на Европейском континенте.
В отступлении
Когда Мольтке услышал направленные в его адрес слова похвалы, сравнивавшие его с Наполеоном, Фридрихом Великим или Анри Тюренном, он ответил: «Ничего подобного, ибо я никогда не руководил отступлением». В плане практического использования умения отступать действовала хорошо отработанная немцами тактика «эластичной обороны», позволяющая путём сокращения в отступлении периметра фронта компенсировать всё возрастающие потери в личном составе и технике[22].
Эта тактика встречала ожесточённое сопротивление Гитлера, что вело к резкому ухудшению положения его войск на фронте и приближало конец. Мастером проведения операций по отступлению был Манштейн, сумевший после катастрофы под Сталинградом вывести из почти неизбежного окружения более миллиона солдат; неудача могла бы привести к окончанию войны в том же году[18].
Значительно сложнее было наладить это взаимодействие при переходе к проблемам, имеющим стратегическую значимость. В государственном аппарате Германии с начала войны стал распространяться управленческий хаос, вызванный бюрократизацией государственного аппарата, усиливающейся по мере захвата новых земель, необходимости организации управления ими и постоянно усложняющейся военной обстановкой. Создавалось впечатление, что Германия вела одновременно три войны, поскольку её вооружённые силы подчинялись трём самостоятельным Главным штабам: сухопутных войск, авиации и флота. Таким образом, централизованного командования не было, его роль выполнял Гитлер, решавший вопросы по наитию. При этомГитлер демонстрировал поразительное незнание истинного положения вещей… неверная оценка Гитлером ситуации приняла уже совершенно абсурдный характер.— из воспоминаний бывшего министра военной промышленности Шпеера (цит. по [23])
Непоправимый ущерб стратегическому планированию вермахта, а также реализации тактических планов нанесло раскрытие союзниками секретных кодов, в результате чего им заранее известны были намерения противника[13].
Вермахт и движение сопротивления
Весной 1945 года в частях вермахта появились дезертиры. Их отлавливали и уничтожали на месте без суда и следствия. В их число попадали и гражданские лица, уличённые или обвинённые в «распространении панических слухов», а также военнослужащие, по каким-либо причинам отставшие от своих частей. По мере разгрома армии число таких лиц множилось.
Имеются сведения, что на последнем этапе боёв на Восточном фронте на стороне СССР участвовали немецкие боевые соединения с отличительными знаками Веймарской республики[24].
Капитуляция
7 мая 1945 года генерал-полковник Йодль, начальник Штаба Верховного главнокомандования Германии, подписал от лица главы государства — адмирала Дёница в Реймсе в штабе главнокомандующего вооружёнными силами союзников Дуайта Эйзенхауэра в 2 часа 41 минуту акт о безоговорочной капитуляции Германии. В соответствии с ним с 23:01 8 мая военные действия на территории всей Европы должны быть прекращены[6][25].
Однако по настоянию Сталина эта процедура была повторена в ночь с 8 на 9 мая 1945 года генерал-фельдмаршалом Кейтелем, генерал-адмиралом фон Фридебургом и генерал-полковником Штумпфом. Три этих высших офицера подписали акт о безоговорочной капитуляции от имени Верховного командования вооружённых сил Германии[26].
День 9 мая был назван днём официального прекращения огня[25]. Последние воинские формирования вермахта были разоружены к сентябрю 1945 года. Вермахт распущен законом Контрольного совета союзников № 34 от 20 августа 1946 года. После войны и разделения Германии на две части были созданы вооружённые силы двух стран, называвшиеся соответственно «Национальная народная армия» (ГДР) и «Федеральные силы обороны» (бундесвер — ФРГ).
Потери
23 февраля 1943 Сталин говорил о 4 миллионах убитых немецких солдат[27]. По советским данным, на 26 июня 1944 года потери вермахта составили 7,8 миллионов убитыми и пленными. Так как число военнопленных тогда составляло не менее 700 000 человек, то немецкие потери убитыми составляли, по советским данным, 7,1 миллиона убитыми[28]. Потери среди граждан Советского Союза, воевавших в вермахте, составили около 215 000 человек[29]. Таким образом, можно предположить, что, по советским данным, за всю войну пало не менее 10 миллионов солдат вермахта.
Пленные
Германской статистике (нем. Statistsches Bundesamt, Wiesbaden) известно, что в 1945 году в плену и лагерях находилось от 6 до 7 миллионов военнослужащих, из них от 4 до 5 миллионов — за пределами Германии, прежде всего в СССР, а также во Франции и Англии[30][31][32][33].
Наиболее тяжёлым было положение военнопленных в СССР, где естественное недоброжелательное отношение усугублялось тяжёлым экономическим состоянием государства. В годы наибольшего продвижения на Восток было оккупировано до 50 % земель, поставлявших продовольствие. Все важнейшие для поддержания жизни продукты в стране жёстко нормировались. Количество военнопленных в СССР оценивается в 3,5 млн человек, из них в плену погибло около 1,2 миллиона [11].
. Для сравнения — из общего числа не вернувшихся из плена примерно 4-х миллионов красноармейцев непосредственно в лагерях погибло 2,6 миллиона человек, остальные либо погибли при других обстоятельствах, либо, не вернувшись на Родину, числятся пропавшими без вести. Следует учесть, что практически до последних недель войны германские солдаты сдавались в плен, как правило, полностью исчерпав физические и моральные ресурсы сопротивления. Так, из 90 000 военнопленных, вышедших из-под Сталинграда, от голода и болезней в первые несколько недель умерло более 90 %. Крайне тяжело на снабжении сказалась засуха 1946 года, во многом по причине которой в зиму 1946/1947 года погибло значительное количество военнопленных. В это же самое время союзники прекратили поставки продовольствияУже в ноябре 1941 г. советское правительство в дипломатической ноте протестовало против принятой германской стороной манеры обращения с военнопленными и предлагало заключить соответствующее взаимное соглашение. Гитлер отказал, мотивируя отказ тем, что в России нет германских военнопленных[11].
Лагеря советских военнопленных
За время войны в немецкий плен попало 5,7 миллионов советских солдат и офицеров. Из них 3,3 миллиона погибло, в основном от голода и болезней[34].
Согласно плану «Барбаросса» война должна была стать скоротечной и пленные должны были быть распущены за исключением тех, кто был направлен на работы. Вопросами военнопленных в Вермахте занималась служба Главного квартирмейстера, должность которого занимал Эдуард Вагнер[35].
В солдатскую книжку каждого солдата были внесены «Десять заповедей по ведению войны немецкими солдатами». На первом месте стояла запись: «Немецкий солдат сражается за победу своего народа, как рыцарь. Жестокость и ненужные разрушения позорят его»[34].
В апреле-мае взгляды Гитлера на оккупированные территории претерпели существенную радикализацию.
30 марта 1941 года в своём выступлении пред избранным собранием офицеров Гитлер заявил, что коммунист никогда не был и не будет камрадом в принятом тогда в армии смысле слова.
Однако уже в первые недели войны стало ясно, что война будет развиваться по другому сценарию. Хотя число военнопленных намного превысило ожидаемое количество.
21 октября 1941 года было принято решение о снижении дневного рациона для советских военнопленных до 1 500 калорий.
В ответ на докладную записку адмирала Канариса, требовавшего существенного улучшения обращения с советскими военнопленными, Кейтель ответил: «Подобные решения уместны в случае войны, ведущейся рыцарскими методами. Сейчас же идёт война за уничтожение целого мировоззрения, и потому я не считаю нужным удовлетворить ваше требование»[34].
Но скоро немецкому командованию стало ясно, что война затягивается и требует пополнения убыли в действующей армии за счёт гражданского населения и рабочих промышленности.
31 октября 1941 Кейтель издаёт распоряжение о всемерном использовании советских военнопленных в оборонной промышленности «ввиду нехватки рабочей силы, создающей опасные затруднения для военной промышленности»[36]
24 декабря 1941 Гитлер отдаёт приказание об улучшении обращения с советскими военнопленными для того, чтобы обеспечить рабочей силой по возможности большую территорию Третьего Рейха[37].
20 января 1943 года инспектор концентрационных лагерей группенфюрер СС Глюкс (Glücks), посетив один из лагерей, требует принять любые меры, чтобы снизить смертность. На 31 мая 1943 года численность иностранной рабочей силы (включая военнопленных) достигла 12,1 миллиона[38].
Военные преступления и их судебное преследование
Нападение на восемь государств без объявления войны противоречило международному праву, так же как применяемые методы ведения войны и контроля на захваченных территориях, включающие расстрелы заложников, акты возмездия и карательные операции в отношении гражданского населения.
На основании «Директивы о сотрудничестве армии с айнзатцгруппами СС» вермахт принимал участие прямо и косвенно в арестах и убийствах евреев[39].
На Нюрнбергском процессе международный трибунал признал преступными организации СС, СД, СА, гестапо и руководящий состав нацистской партии.
Генеральный штаб и Верховное командование вермахта (OKW) в целом преступными организациями признаны не были. Вермахт с самого начала процесса не был причислен к списку обвиняемых и к преступным организациям также причислен не был[40].
Однако, после главного, были проведены частные последующие Нюрнбергские процессы над армейским командованием, а именно: процесс над генералами Юго-Восточного фронта (Case VII Generals on southeastern front), над командованием спецподразделений («зондеркоманд»; Case IX Task forces) и Верховным командованием вермахта (Case XII Wermacht High Command)[41]
Кроме того, значительное число немецких военнопленных долгое время содержалось в концентрационных лагерях на территории Советского Союза. Последние 40 000 пленных были репатриированы в 1955, когда канцлер Аденауэр добился их освобождения при своей встрече с Хрущевым.
Похоронное дело и память о павших
16 декабря 1919 года был организован Народный союз Германии по уходу за военными захоронениями, как общественная организация. После 1933 года руководящий орган Народного Союза не избежал влияния национал-социалистической идеологии. Во время войны деятельность Союза носила ограниченный характер — тогда организацию работ по закладке солдатских кладбищ переняла на себя похоронная служба вермахта.
Только в 1946 году Народный Союз смог восстановить свою гуманитарную деятельность. За короткие сроки удалось благоустроить в Германии более 400 военных кладбищ. В 1954 году канцлер Федеративной Республики Германии Аденауэр возложил на Народный Союз обязанности производить поиск немецких военных захоронений за рубежом и принимать меры по уходу за ними и сохранению.
После политических перемен в Восточной Европе Народному Союзу удалось возобновить свою работу также и в государствах бывшего Восточного блока, где во время Второй мировой войны погибло около трёх миллионов немецких военнослужащих, что примерно вдвое больше, чем покоящихся на Западе.
На территории бывшего СССР многие из более чем 100 000 захоронений разрушены, застроены или разграблены. Несмотря на это, за последние годы удалось восстановить и заложить более 150 кладбищ второй мировой войны и более 150 захоронений первой мировой войны в странах Восточной, Средней и Юго-Восточной Европы. К этому числу относятся 21 центральное сборное кладбище. На начало XXI века около 50 кладбищ находятся в процессе строительства, порядка 152 000 погибших во время войны уже перезахоронены.
См. также
|
Напишите отзыв о статье "Вермахт"
Примечания
- ↑ [www.documentArchiv.de/ns/1935/wehrgesetz.html Wehrgesetz (21. Mai 1935) at the documentArchiv.de (Hrsg.)] (нем.) (13. Oktober 2008). Проверено 11 марта 2013. [www.webcitation.org/6HImTKOoo Архивировано из первоисточника 11 июня 2013].
- ↑ [www.documentarchiv.de/ns/1935/allgemein-wehrpflicht-einfuehrung_prokl.html Proklamation der Reichsregierung an das deutsche Volk bezüglich der Einführung der allgemeinen Wehrpflicht] (нем.) (16. März 1935). Проверено 17 марта 2013. [www.webcitation.org/6FHAvoIbf Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
- ↑ Пыхалов И. В. Великая оболганная война. — М.: Яуза; Эксмо, 2011. — 415 с. — ISBN 978-5-699-48169-9. (источник — [www.rsl.ru/ электронные каталоги РГБ]).
- ↑ Bergschicker H. Deutsche Chronik 1933—1945 : Ein Zeitbild Faschistischen Diktatur. — 3. Aufl. — Berlin: Verlag der Nation, 1981.
- ↑ англ. «By appointing Hitler chanselor you have handed over our sacred German faterland to one of the biggest demagogues of all time. I solemnly prophesy that this wretched man will plunge our country into the depths and will bring unimaginable suffering to our nation. Future generations will curse you in your grave for this action.»
- ↑ 1 2 3 Kitchen M. The Cambridge Illustrated History of Germany. — Cambridge University Press, 1996. — ISBN 0-521-45341-0.
- ↑ Fritz Tobias. Ludendorff, Hindenburg und Hitler. Das Phantasieprodukt des Ludendorff-Briefes. // Uwe Backes, Eckhard Jesse und Rainer Zitelmann (Hrsg.): Die Schatten der Vergangenheit. Impulse zur Historisierung des Nationalsozialismus. — Frankfurt/Main und Berlin: Propyläen Verlag, 1990. — S. 319—342.
- ↑ Lothar Gruchmann. Ludendorffs «prophetischer» Brief an Hindenburg vom Januar/Februar 1933. Eine Legende. // Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte. 47. Jahrgang, Oktober 1999. — S. 559—562.
- ↑ Не забыт окончательно был даже такой пережиток прошедших веков, как дуэль. Так, обострённые отношения между фельдмаршалом Клюге и генералом Гудерианом привели к тому, что младший по званию вызвал старшего на дуэль.
- ↑ Fränfel H., Manvell R. Canaris: Tatsachenbericht. — München: Wilchelm Heyne Verlag, 1979. — ISBN 3-453-00923-1.
- ↑ 1 2 3 Einsiedel H. v. Der Überfall. — 1. Aufl. — Hamburg: Hoffmann und Campe, 1984. — ISBN 3-455-08677-2.
- ↑ 1 2 3 Гудериан Г. Воспоминания солдата / Пер. с нем.. — Смоленск: Русич, 1998. — 656 с. — (Мир в войнах). — ISBN 5-88590-901-6.
- ↑ 1 2 3 4 5 Schreiber G. Kurze Geschichte des Zweiten Weltkrieges. — München: Verlag C. H. Beck oHG, 2005. — ISBN 3-406-52953-4.
- ↑ 1 2 3 4 Chronik zweiter Weltkrieg / Christian Centner. — St. Gallen: Otus Verlag AG, 2007. — ISBN 978-3-907200-56-8.
- ↑ 1 2 Der II. Weltkrieg: Dokumentation: Das III. Reich (Zeitgeschichte in Wort, Bild und Ton 1938—1941). — Gütersloch: Mohndruck Graphische Betriebe GmbH, 1989. — ISBN 3-88199-536-6.
- ↑ 1 2 Zentner C. Der Zweite Weltkrieg: Ein Lexikon. — München: Ulstein Heyne List GmbH & Co. K G, 2003. — ISBN Buch-Nr. 006168.
- ↑ Dr.Helmuth Günther Dahms. Der Weltanschauungskrieg gegen die Sowjetunion (in Der 2.Weltkrieg .Bilder Daten Dokumente. Library of Congress Catalog Card Number 68-18769/ Bertelsmann Lexicon-Verlages Reinhard Mohn,Güterslöch,1968
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Ф. В. фон Меллентин. Бронированный кулак вермахта. Смоленск: «Русич», 1999. 528 с. («Мир в войнах») ISBN 5-8138-0088-3
- ↑ Panzer Leader. — London: Futura, 1979. — P. 440.
- ↑ Liddel Hart B. H. The other side of the hill. — Cassel, 1948. — P. 47.
- ↑ Adolf Hitler: Mein Kampf. Eine Abrechnung. F. Eher Nachfolger, München. Band 1: 1925, XVI, 433 S.; 2. Auflage. 1926, XVI, 391 S.; 1932: Eine Abrechnung. XVIII, 406 S.; Band 2: 1927; 2. Auflage 1932: Die nationalsozialistische Bewegung. S. 409—781.
- ↑ Манштейн Э. Утерянные победы / Сост.: С. Переслегин, Р. Исмаилов.. — М.; СПб.: ООО «Фирма Издательство АСТ»; Terra Fantastica, 1989. — 896 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-237-01547-6 (АСТ); ISBN 5-7921-0240-6 (TF).
- ↑ Суворов В. Самоубийство: Зачем Гитлер напал на Советский Союз? — М.: ООО «Издательство АСТ», 2000. — 384 с. — ISBN 5-17-003119-X. — использована цитата из книги Шпеер А. Воспоминания / Пер. с нем.. — Смоленск: Русич, 1997.
- ↑ Альтнер Х. Берлинская «пляска смерти». — М., 2008. — С. 92.
- ↑ 1 2 Meilensteine des 20. Jahrhunderts. — Stuttgart etc.: Verlag das Beste GmbH, 1978. — ISBN 3-87070-133-1.
- ↑ Illustrierte Lexicon der Weltgeschichte. — Stuttgart etc.: Verlag das Beste GmbH, 1999. — ISBN 3-87070-825-5.
- ↑ Сталин, И. В. [oldgazette.ru/lib/stalin/12.html Приказ Верховного Главнокомандующего 23 февраля 1943 года. №95. Г. Москва] // [oldgazette.ru/lib/stalin/ О Великой Отечественной войне Советского Союза]. — 5-е. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1950.
- ↑ [9may.ru/26.06.1944/inform/m998 Наша Победа. День за днём — проект РИА Новости]
- ↑ Overmans, Rűdiger. Deutsche militärische Verluste im Zweiten Weltkrieg. — 1996. — P. 335. — ISBN 3-486-56531-1.
- ↑ Die letzten hundert Tage : Das Ende d. 2. Weltkrieges in Europa u. Asien / Hrsg. von Hans Dollinger. Wissenschaftliche Beratung: Hans-Adolf Jacobsen.. — München etc., 1965. — 431 p.
- ↑ Jacobsen H.-A., Dollinger H. Der zweite Weltkrieg in Bildern und Dokumenten. — München etc., 1962–1963. — Vol. 1–3.
- ↑ Binder G. Deutschland seit 1945 : Eine dokumentierte gesamtdt. Geschichte in d. Zeit d. Teilung. — Stuttgart; Degerloch: Seewald, 1969. — 608 p.
- ↑ Franck D. Jahre unseres Lebens : 1945 – 1949. — München; Zürich: Piper, 1980. — 199 p. — ISBN 3-492-02561-7.
- ↑ 1 2 3 Till Bastian. Furchtbare Soldaten. Deutsche Kriegsverbrechen im Zweiten Weltkrieg. Verlag C.H. Beck.München. 1997- ISBN 3-406-42019-2
- ↑ Rolf-Dieter-Müller. An der Seite der Wermacht — Hitlers ausländische Helfer beim «Kreuzzug gegen den Bolschewismus» 1941—1945 Ch.Links Verlag, Berlin, 2007 ISBN 978-3-86153-448-8
- ↑ Christian Centner. Chronik. Zweiter Weltkrieg. Otus Verlag AG, St.Gallen,2007 ISBN 978-3-907200-56-8 Стр.131
- ↑ Christian Centner. Chronik. Zweiter Weltkrieg. Otus Verlag AG, St.Gallen,2007 ISBN 978-3-907200-56-8 Стр.133
- ↑ Christian Centner. Chronik. Zweiter Weltkrieg. Otus Verlag AG, St.Gallen, 2007 ISBN 978-3-907200-56-8 Стр. 264
- ↑ Giordano R. Die Traditionslüge : vom Kriegerkult in der Bundeswehr. — Köln: Kiepenheuer und Witsch, 2000. — 460 p. — ISBN 3-462-02921-5.
- ↑ Der Nürnberger Hauptkriegsverbrecherprozess. — 2 Aufl. — Berlin: Stiftung Topographie des Terrors. Druck DMP Digital & Offsetdruck GmbH, 2006. — ISBN 3-9807205-2-7.
- ↑ Fascination und Gewalt / Das Richsparteigelände in Nürnberg. — © Museen der Stadt Nürnberg, 1996.
Литература
- Б. Мюллер-Гиллебранд. Сухопутная армия Германии 1933—1945 гг. — М., «Изографус», 2002.
Ссылки
- [opoccuu.com/wehrmacht-rank-insignia.htm Знаки различия Вермахта]
- [vestnik.yspu.org/releases/novye_Issledovaniy/6_8/ «Оруженосцы нации»: вермахт и части особого назначения СС (1934—1939 гг.)]. Ярославский педагогический вестник (рус.) vestnik.yspu.org .
- [angriff.narod.ru/suhoput/suhoput_division.htm Список и описание всех дивизий вермахта]
- [wir.ostfront.ru/sistemakompl.htm Система комплектования вермахта]
Армии Германии с 1871 года | ||||
---|---|---|---|---|
Рейхсхеер Имперская армия |
Рейхсвер Имперская оборона |
Вермахт Вооружённые силы |
Национале Фольксармее Национальная народная армия |
Бундесвер Федеративная оборона |
1871 — 1919 | 1919 — 1935 | 1935 — 1945 | 1956 — 1990 | c 1955 |
|
Отрывок, характеризующий Вермахт
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.