Вермахтберихт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Верма́хтбери́хт (нем. Wehrmachtbericht) — ежедневный доклад верховного командования вермахта в годы Второй мировой войны. Доклад был введён в связи с военной обстановкой на всех фронтах. Первый доклад был 1 сентября 1939 года, последний доклад был предоставлен 9 мая 1945 года.



Вермахтберихт как награда

Поимённо называть в выпуске новостей наиболее отличившихся военнослужащих предложил главнокомандующий сухопутными войсками Вальтер фон Браухич в апреле 1940 года[1] перед боями за Норвегию. Первый новостной выпуск с личными упоминаниями вышел 27 апреля 1940 года. Упоминание в докладе являлось особой честью и проявлением большого уважения, так как за ним следовали публикации в газетах с размещением фотографий и обсуждения в радиопередачах[1]. Запись об упоминании заносилась в личное дело и в документы военнослужащего. Позднее была создана ещё одна награда — занесение в Почётный список германской армии и Почётная пряжка на ленте к ней. Однако эта награда не была строго связана с появлением в вермахтберихте и представление к ней осуществлялось отдельно. Всего за годы войны в новостных выпусках были названы поимённо 1631 военнослужащий в званиях от старшего рядового до рейхсмаршала, хотя более половины из них — 832 человека — служили в сухопутных частях[1].

Некоторые солдаты упоминались в вермахтберихте неоднократно. Как правило, это были военные, имевшие высшую государственную награду Третьего рейха — кавалеры Рыцарского железного креста.

Напишите отзыв о статье "Вермахтберихт"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.ww2awards.com/award/1943 World War 2 Awards.com — Wehrmachtbericht]

Ссылки

  • [www.stern.de/politik/historie/539997.html?nv=ct_mt Der letzte Wehrmachtsbericht.] stern.de. 04.05.2005.  (нем.)


Отрывок, характеризующий Вермахтберихт

– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.