Вернись в Сорренто
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
«Верни́сь в Сорре́нто» (неап. Torna a Surriento) — неаполитанская песня, написанная в 1902 году Эрнесто де Куртисом (музыка) и Джамбаттистой де Куртисом (слова), братом композитора. Авторские права на песню были зарегистрированы в 1905 г. Песня приобрела широкую известность и исполнялась на разных языках.
Происхождении песни
Существует несколько версий происхождения песни. Согласно им, появление песни связано с премьер-министром Италии. 14 сентября 1902 года Сорренто посетил тогдашний премьер-министр Италии Джузеппе Дзанарделли. Он остановился в гранд-отеле, хозяином которого был мэр города. Мэр решил использовать благоприятную возможность, чтобы добиться открытия почтамта в этом небольшом городе. В отеле находился также друг мэра, художник, работавший по просьбе мэра над фресками и предложивший мэру сочинить песню, которая произведёт впечатление на премьер-министра. По другой версии мэр сам обратился к известному художнику и поэту Джамбаттисте де Куртису с просьбой сочинить песню. Якобы тут же был написан текст, после чего Джамбаттиста обратился к своему брату Эрнесто с просьбой подобрать подходящую мелодию. Музыка была сочинена, и музыканты-любители разучили песню тем же вечером. Когда на следующий день премьер-министр ехал на вокзал, его сопровождала эта песня в исполнении местных музыкантов. Просьба мэра была в результате удовлетворена[1][2]. Согласно семейным документам, однако, мелодия была сочинена значительно раньше, и Джамбаттиста только написал по случаю приезда премьер-министра новый текст. После некоторых изменений в тексте песня была исполнена Марией Каппьеллой на музыкальном фестивале в неаполитанском пригороде Пьедигротта в 1905 году, после чего популярность песни резко возросла. В том же году неаполитанским издательством Бидери были изданы ноты. «Torna a Surriento», став одной из самых знаменитых неаполитанских песен, приобрела популярность во многих странах и была переведена на многие языки.[3]
Песню исполняли Беньямино Джильи, Джузеппе ди Стефано, Марио Ланца, Марио дель Монако, Франко Корелли, Лучано Паваротти, Хосе Каррерас, Пласидо Доминго, Муслим Магомаев, Робертино Лоретти, Андреа Бочелли и многие другие.
В СССР известным было исполнение Анны Герман на английском и польском языках. На русском языке песня была популярна в исполнении Сергея Лемешева и Михаила Александровича. Существуют по меньшей мере три версии русского текста[4], в частности текст переводчицы и детской писательницы Эмилии Александровой (1918—1994)[5][6][7]. Песня в переводе Александровой также записана на одноимённом альбоме группы «АукцЫон».
Версия Элвиса Пресли
| «Surrender» | |
| Сингл Элвиса Пресли | |
|---|---|
| Сторона «Б» |
Lonely Man |
| Выпущен |
7 февраля 1961 |
| Формат |
7" (45 об/м) |
| Записан |
30 октября 1960 |
| Жанр | |
| Длительность |
1:52 |
| Лейбл | |
|
| |
|
| |
Под названием «Surrender» Элвис Пресли записал свою, англоязычную версию песни 30 октября 1960 года. Сингл вышел 7 февраля 1961 года и занял 1-е место в хит-парадах США и Великобритании.
Текст песни
| Оригинальный текст с подстрочным переводом на русский | |
|---|---|
| Оригинальный текст на неаполитанском диалекте | Подстрочный перевод |
|
|
- Поэтическое переложение Эм. Александровой (первый куплет)
- 1. Как прекрасна даль морская,
- Как влечёт она, сверкая,
- Сердце нежа и лаская,
- Словно взор твой голубой.
- Поэтическое переложение Эм. Александровой (первый куплет)
- Слышишь в рощах апельсинных
- Звуки трелей соловьиных?
- Вся в цветах благоухая,
- Расцвела земля вокруг.
- Припев: Но ты едешь, дорогая,
- Даль зовёт тебя иная…
- Неужели навсегда я
- Потерял тебя, мой друг?
- Не оставь меня!
- Тебя я умоляю!
- Вернись в Сорренто,
- Любовь моя![8]
- 2. Видишь море как живое
- Серебрится под луною,
- Льнёт к ногам твоим волною,
- Словно хочет удержать.
- И сады листвой зеленой,
- Тянутся к тебе влюблённо,
- Молит всё тебя остаться,
- Каждый звук и каждый взгляд.
- Припев: Но ты едешь дорогая,
- Даль зовёт тебя иная...
- Неужели навсегда я,
- Потерял тебя, мой друг!
- Не оставь меня,
- Тебя я умоляю,
- Вернись в Сорренто,
- Любовь моя!
Напишите отзыв о статье "Вернись в Сорренто"
Примечания
- ↑ Ю. Н. Волков. Песни, опера, певцы Италии. — М.: Искусство, 1967 ([lukianpovorotov.narod.ru/Italian_songs_opera_singers.htm также онлайн])
- ↑ [www.sorrento.de/index.php?id=91 Das bekannteste Lied über die Stadt] (нем.)
- ↑ [circologhislandi.net/2010/10/09/torna-a-surriento-allinaugurazione-della-mostra-su-giuseppe-zanardelli-il-16-ottobre/ «Torna a Surriento» all’inaugurazione della mostra su Giuseppe Zanardelli // Circolo Culturale Ghislandi, Pubblicato il 9 Ottobre 2010] (итал.)
- ↑ [www.agentstvo-prazdnik.ru/audio/performer/495-magomaev_muslim/68737-vernis_v_sorento.html Русский текст неизвестного автора (из репертуара Михаила Александровича)]
- ↑ [www.vekperevoda.com/1900/ealeksandrova.htm Эмилия Александрова на сайте] Век перевода
- ↑ [bibliography.ufacom.ru/bio/biography.php?id=000029 Библиография Эмилии Александровой]
- ↑ [www.vilka.by/author/rus/1/aleksandrova_miliya1 Биография Эмилии Александровой]
- ↑ [www.a-pesni.golosa.info/drugije/sorrento.htm Ноты «Вернись в Сорренто» с полным переводом Эм. Александровой]
Ссылки
- [www.youtube.com/watch?v=czgRZ6XW7vQ В исполнении Беньямино Джильи]
- [www.youtube.com/watch?v=2pbVpsvLG_0 В исполнении Марио Ланца]
- [www.youtube.com/watch?v=3_0pcI-yHLE&feature=related В исполнении Робертино Лоретти]
- [www.youtube.com/watch?v=J9hnZ_yItTg В исполнении Муслима Магомаева]
- [www.youtube.com/watch?v=7HS2v5G0GyM&feature=related В исполнении Андреа Бочелли]
- [video.mail.ru/mail/allealvita/3480/3561.html В исполнении Анны Герман] (англ.) (польск.)
- [www.youtube.com/watch?v=GHjW8O3jkJg В исполнении Сергея Лемешева] (рус.)
- [video.mail.ru/mail/senkin42/2637/13317.html В исполнении Михаила Александровича] (рус.)
- [brainin.org/Kurtis_Vernis_v_Sorrento.pdf Ноты «Torna a Surriento» (Не оставь меня) Э. де Куртиса в концертном переложении для фортепиано Михаила Штейнберга, издательство Леопас, Петроград, 1914]
Отрывок, характеризующий Вернись в Сорренто
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
