Верность (фильм, 1965)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Верность
Жанр

драма

Режиссёр

Пётр Тодоровский

Автор
сценария

Пётр Тодоровский
Булат Окуджава

В главных
ролях

Владимир Четвериков
Галина Польских
Александр Потапов
Евгений Евстигнеев

Оператор

Вадим Костроменко
Леонид Бурлака
Вадим Авлошенко

Композитор

Борис Карамышев

Кинокомпания

Одесская киностудия

Длительность

87 мин

Страна

СССР СССР

Год

1965

IMDb

ID 0176285

К:Фильмы 1965 года

«Верность» — советский фильм 1965 года, киноповесть военных лет. Первая работа в кино Булата Окуджавы. Сценарий, как выражавший «абстрактный гуманизм», трижды не принимался к постановке и был запущен в производство только после того, как в него была вписана пафосная сцена принятия присяги. Перед показом на Венецианском кинофестивале 1965 года, где фильм получил приз «За лучший дебют», сцена, по настоянию Петра Тодоровского, была удалена[1]. Съёмки проводились в Саратове[2].





Сюжет

Действие фильма начинается в ноябре 1943 года (после освобождения советскими войсками Киева) и продолжается в 1944 году. Десятиклассник Юра Никитин, узнав о гибели отца, стал курсантом пехотного училища. Как-то во время перерыва в занятиях он и его друг случайно попали в гости к девушке, которая им давно нравилась. Никитин и Зоя полюбили друг друга. Робким и нежным было это чувство. А вскоре курсантов, срочно поднятых по тревоге, досрочно отправили на фронт…

Идёт эшелон по опалённой войной земле. Проходит мимо поля, на котором шёл бой и остались разбитые орудия, мимо печных труб, оставшихся от бывших изб, мимо полуразрушенной будки стрелочника с надписью «Вперёд на запад!», догоняет беженцев, возвращающихся из эвакуации к своим родным местам. Мелькают сожжённая деревня, от которой остались лишь скворечники, полуразрушенное здание вокзала с пустыми глазницами вместо окон и следами пожара, взорванный мост, сгоревшие вагоны, разбитый паровоз… А потом, когда поезд подходит к линии фронта, он останавливается по соседству с санитарным эшелоном. Происходит выгрузка. Перед тем как отправиться на передовую солдаты устраивают танцы с санитарками и медсёстрами.

Ну а потом Юра вместе с другими солдатами отправляется на передовую. После артиллерийской подготовки они идут в атаку. Во время боя картина фильма останавливается. Очевидно, это была последняя картина, увиденная Юрой в жизни…

В этом фильме часто звучит мелодия известной песни «На полянке», написанной в 1944 году, которую исполнял Георгий Виноградов.

В ролях

Съёмочная группа

Награды

  • Специальный приз II-го Всесоюзного кинофестиваля (1966 год, Киев) «За разработку современной темы» — режиссёру Тодоровскому П. Е. за фильм «Верность».

Технические данные

  • звуковой
  • чёрно-белый

Напишите отзыв о статье "Верность (фильм, 1965)"

Примечания

  1. Дмитрий Быков. [www.sobesednik.ru/dmitrij-bykov/20130528-dmitrii-bykov-pochemu-petr-todorovskii-besstrashen-vsemogushch-i-bessmerten «Почему Петр Тодоровский бесстрашен, всемогущ и бессмертен»], sobesednik.ru
  2. [www.youtube.com/watch?v=3fDDGM74dT0 «Саратов в кинематографе». «Верность» (1965).]

Ссылки

  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=864 «Верность»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
  • [samlib.ru/editors/j/jacko_w_a/4degree.shtml Яцко В. Искусство четвёртой степени]


Отрывок, характеризующий Верность (фильм, 1965)

– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.