Версаль
| Дворцово-парковый ансамбль | |
Версаль
| |
| |
| Страна | Франция |
Верса́ль — дворцово-парковый ансамбль во Франции (фр. Parc et château de Versailles), бывшая резиденция французских королей в городе Версале, ныне являющемся пригородом Парижа; центр туризма мирового значения.
Версаль сооружался под руководством Людовика XIV с 1661 года и стал своеобразным памятником эпохи «короля-солнца», художественно-архитектурным выражением идеи абсолютизма. Ведущие архитекторы — Луи Лево и Жюль Ардуэн-Мансар, создатель парка — Андре Ленотр. Ансамбль Версаля, крупнейший в Европе, отличается уникальной целостностью замысла и гармонией архитектурных форм и преобразованного ландшафта. С конца XVII века Версаль служил образцом для парадных загородных резиденций европейских монархов и аристократии, однако прямых подражаний ему не имеется.
С 1682 по 1789 годы, до Великой французской революции, Версаль являлся официальной королевской резиденцией. В 1801 году получил статус музея и открыт для публики; с 1830 года музеем стал весь архитектурный комплекс Версаля; в 1837 году в королевском дворце открылся Музей истории Франции. В 1979 году Версальский дворец и парк включены в список всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.
С Версалем связано множество значимых событий французской и мировой истории. Так, в XVIII веке королевская резиденция стала местом подписания многих международных договоров, в том числе договора, завершившего Войну за независимость США (1783). В 1789 году работавшее в Версале Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина. В 1871 году, после поражения Франции во Франко-прусской войне, в Версале, оккупированном германскими войсками, было провозглашено создание Германской империи. Здесь же в 1919 году был подписан мирный договор, завершивший Первую мировую войну и положивший начало так называемой Версальской системе — политической системе послевоенных международных отношений.
Содержание
Строительство
Охотничий замок
История Версальского дворца начинается в 1623 году с очень скромного охотничьего замка наподобие феодального, возведённого по желанию Людовика XIII из кирпича, камня и кровельного сланца на территории, купленной у Жана де Суази (Jean de Soisy), чья семья владела землями с XIV века. Охотничий замок находился в том месте, где сейчас располагается мраморный двор. Его размеры были 24 на 6 метров. В 1632 году территория была расширена за счёт покупки Версальского поместья у архиепископа Парижского из рода Гонди, и предпринята двухлетняя перестройка.
Людовик XIV
С 1661 года «король-солнце» Людовик XIV начал расширять дворец, чтобы использовать его как свою постоянную резиденцию, так как после Фрондского восстания проживание в Лувре казалось ему небезопасным. Архитекторы Андре Ленотр и Шарль Лебрен обновили и расширили дворец в стиле классицизма. Весь фасад дворца со стороны сада занимает большая галерея (Зеркальная галерея, Галерея Людовика XIV), которая своими картинами, зеркалами и колоннами производит потрясающее впечатление. Кроме неё заслуживают упоминания также Галерея битв, дворцовая часовня и Королевская опера.
Людовик XV
После смерти в 1715 году Людовика XIV пятилетний король Людовик XV, его двор, а также Регентский совет Филиппа Орлеанского вернулись в Париж. Российский Царь Пётр I во время своего визита во Францию останавливался в мае 1717 года в Большом Трианоне. 44-летний царь во время нахождения в Версале изучал устройство Дворца и парков, которые послужили ему источником вдохновения при создании Петергофа на берегу Финского залива под Санкт-Петербургом (Verlet, 1985).
Версаль менялся во времена правления Людовика XV, но не столь масштабно, как это было при Людовике XIV. В 1722 году король и его двор вернулись в Версаль и первым проектом стало завершение Салона Геркулеса, сооружение которого было начато в последние годы правления Людовика XIV, но из-за смерти последнего закончено не было.
Существенным вкладом Людовика XV в развитие Версаля признаны Малые апартаменты Короля; Покои Мадам, Покои Дофина и его супруги на первом этаже Дворца, а также личные покои Людовика XV — малые апартаменты Короля на втором этаже (позже перестроенные в апартаменты Мадам Дюбарри) и малые апартаменты Короля на третьем этаже — на втором и третьем этажах Дворца. Главным достижением Людовика XV в развитии Версаля стало завершение сооружения Зала Оперы и Дворца Малый Трианон (Verlet, 1985).
Не менее существенным вкладом является разрушение Лестницы Послов, единственного церемониального пути в Большие Королевские покои. Это было сделано для сооружения апартаментов дочерей Людовика XV.
Существенных изменений в Парке не произошло, по сравнению с временами Людовика XIV; единственным наследством Людовика XV в парках Версаля является завершение сооружения Бассейна Нептуна между 1738 и 1741 годами (Verlet, 1985). В последние годы своего правления Людовик XV, по совету архитектора Габриэля, начал реконструкцию фасадов внутренних дворов Дворца. По другому проекту, Дворец должен был получить классические фасады с городской стороны. Этот проект Людовика XV продолжался также все время правления Людовика XVI и был завершён только в ХХ веке (Verlet, 1985).
Стоимость
Все счета, связанные со строительством дворца, сохранились до нашего времени. Сумма, учитывающая все расходы, составляет 25 725 836 ливров (1 ливр соответствовал 409 г серебра), что в общем счёте составляло 10 521 866, 924 кг. серебра или 456 миллионов гульденов по 243 г серебра. Пересчёт на современную стоимость практически невозможен. Исходя из цены на серебро в 250 евро за кг, построение дворца поглотило 2,6 миллиарда евро. Исходя из покупательной способности тогдашнего гульдена как 80 евро, строительство обошлось в 37 миллиардов евро. Ставя расходы на построение дворца в соотношение с государственным бюджетом Франции в XVII веке, получается современная сумма в 259,56 миллиардов евро[1]. Почти половина этой суммы израсходована на создание внутренней отделки. Лучшие мастера эпохи Жакоб, Жан Жозеф Шапюи создавали роскошные буазери. Эти расходы распределились на 50 лет, в течение которых шло строительство Версальского дворца, завершённого в 1710 году.
Участок будущей постройки потребовал проведения земельных работ в огромном объёме. Рекрутирование рабочих с окрестных деревень проходило с большим трудом. Крестьян принуждали становиться «строителями». Чтобы увеличить число рабочих на строительстве дворца, король запретил всё частное строительство в окрестностях. Рабочих часто завозили из Нормандии и Фландрии. Почти все заказы велись через тендеры, расходы исполнителей, превышающие изначально названные, не оплачивались. В мирные времена к строительству дворца привлекалась и армия. Министр финансов Жан-Батист Кольбер следил за экономностью. Принудительное присутствие аристократии при дворе было дополнительной мерой предосторожности со стороны Людовика XIV, обеспечивавшего себе, таким образом, полный контроль над деятельностью аристократии. Только при дворе было возможно получить чины или посты, а кто уезжал, терял свои привилегии.
Парк
Регулярный парк Версальского дворца — один из самых крупных и значимых в Европе. Он состоит из множества террас, которые понижаются по мере удаления от дворца. Клумбы, газоны, оранжерея, бассейны, фонтаны, а также многочисленные скульптуры представляют собой продолжение дворцовой архитектуры. В версальском парке также расположены несколько небольших дворцеобразных сооружений, например, Малый Трианон, Большой Трианон, Французский павильон (салон для игр) и тому подобное.
История
Вокруг дворца постепенно возник город, в котором селились ремесленники, снабжавшие королевский двор. В Версальском дворце также жили Людовик XV и Людовик XVI. За это время население Версаля и прилегающего города достигло 100 тысяч человек, однако, оно быстро сократилось после того, как король был вынужден переселиться в Париж.
Эпоха Французской революции и Первой империи Наполеона
5 мая 1789 года в Версальском дворце собрались представители дворянства, духовенства и буржуазии. После того как король, которому по закону давалось право собирать и распускать подобные мероприятия, по политическим причинам закрыл заседание, депутаты от буржуазии объявили себя Национальным собранием и удалились в Бальный дом. После 1789 года содержать Версальский дворец удавалось лишь с трудом.
5-6 октября 1789 года сначала толпа из парижских предместий, а затем национальная гвардия под командованием Лафайета явились в Версаль с требованием, чтобы король и его семья, а также Национальное собрание, переехали в Париж. Подчиняясь силовому давлению, Людовик XVI, Мария-Антуанетта, их родственники и депутаты переехали в столицу. После этого значение Версаля как административного и политического центра Франции снизилось и в дальнейшем не восстанавливалось. В 1799 году к власти во Франции приходит Наполеон Бонапарт, который берёт Версаль под свою защиту. В 1805 году Версаль посещает папа римский Пий VII . В 1806 году император Наполеон I приказывает французскому архитектору Жаку Гондуэну начать разработку плана восстановления Версаля. Он предложил два проекта по перестройке и реставрации дворца, но оба они не были поддержаны императором. В 1808 году начинается реставрация Версальского дворца: восстанавливаются золотые панели, зеркала, перевозится мебель из Лувра и Фонтенбло. Также императору в 1811—1812 гг. были представлены различные планы строительства в Версале, но осуществить их не удалось, так как Первая империя рухнула в 1814—1815 гг. и к власти вновь пришла династия Бурбонов.
После революции
Со времён Луи-Филиппа многие залы и помещения начали восстанавливать, а сам дворец стал выдающимся национальным историческим музеем, в котором были выставлены бюсты, портреты, картины баталий и другие произведения искусства преимущественно исторической ценности.
Провозглашение Германской империи
Версальский дворец имел большое значение в немецко-французской истории. После поражения Франции во Франко-прусской войне он с 5 октября 1870 по 13 марта 1871 года был резиденцией главного штаба немецкой армии. 18 января 1871 года в Зеркальной галерее была провозглашена Германская империя, а её кайзером — Вильгельм I. Это место было умышленно подобрано, чтобы унизить французов.
Предварительный мирный договор с Францией был подписан месяцем позже — 26 февраля, опять же в Зеркальной галерее. В марте эвакуировавшееся французское правительство переместило столицу из Бордо в Версаль, и лишь в 1879 году снова в Париж.
Версальский договор
В конце Первой мировой войны в Версальском дворце было заключено предварительное перемирие, а также Версальский договор, который побеждённая Германская империя была вынуждена подписать. На этот раз, историческое место было подобрано французами, чтобы унизить немцев.
Жёсткие условия Версальского договора (в том числе огромные контрибуционные выплаты и признание единоличной вины) легли тяжким грузом на плечи молодой Веймарской республики. Из-за этого распространены взгляды, что последствия Версальского договора были основой для будущего возникновения нацизма в Германии.
После Второй мировой войны (1945—1995)
После Второй мировой войны Версальский дворец стал местом немецко-французского примирения. Об этом свидетельствуют празднества по поводу 40-летнего юбилея подписания Елисейского договора, состоявшиеся в 2003 году.
В 1952 году правительство республики решает выделить на реставрацию 5 млрд франков и вновь обращается к меценатам. Вся Франция начала сбор денег на восстановление дворца, от самых богатых людей до беднейшего населения Франции . По радио раздался клич боли: «Вы говорите, что Версальский дворец угрозой разорения. Не это ли означает, что западная культура находится на грани потери одного из своих лучших драгоценных камней. Это не только шедевр искусства Франции…». Постепенно в Версаль вернулись все ценности. Также с 50-х годов начинается обязательный «ритуал»: каждый посещавший Францию глава государства должен был встретиться с президентом Франции именно в Версальском дворце. Лишь в середине 1990-х «ритуал» прекращается и встречи переносятся в Париж. В 1960-х гг. полностью был восстановлен Большой Трианон.
В 1995 году Указом № 95-463, правительство Франции объявило о создании Учреждения национального музея и имущества Версаля . Этот новый статус дает государственному учреждению финансовую автономию и статус юридического лица. В 2010 году Указом № 2010—1367, название государственного органа меняется на Общественное учреждение национального владения и музея Версаль . Вводится должность президента Версаля, которую занимает Жан-Жак Айагон. 2 октября 2011 года Президентом Общественного учреждение национального владения и музея Версаль стала Катерина Пегард. В 1979 году Версаль включен Список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО, а с 2001 года входит в Ассоциацию европейских королевских резиденций.
Родившиеся во дворце
В Версальском дворце родились следующие короли и члены их семей:
Попытки подражания
Многие дворцы Европы были построены под несомненным влиянием Версаля. К ним относятся дворцы Сан-Суси в Потсдаме, Шёнбрунн в Вене, Большие дворцы в Петергофе, Усадьба Рапти в Луге, Гатчине и в Рундале (Латвия), а также другие дворцы на территории Германии, Австрии и Италии.
|
|
| ||
| Большой Трианон | Ферма Марии-Антуанетты en:Hameau de la reine | Малый Трианон |
См. также
Напишите отзыв о статье "Версаль"
Литература
- ↑ [kommersant.ru/doc/3024365 Ъ-Деньги - Верховные строители]
- Verlet, Pierre. Le château de Versailles. Paris: Librairie Arthème Fayard, 1985.
Ссылки
- [www.chateauversailles.fr Официальный сайт Версальского дворца]
- Версаль в Викицитатнике
- Ирина ОЛЬТЕЦИАН, [his.1september.ru/view_article.php?ID=200900103 Свет и тени Короля-Солнца.] // Газета «История» №1/2009, Издательский дом "Первое сентября"
| ||||||||||||||||
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Версаль
Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
