Версальский договор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Версальский мирный договор
Дата подписания 28 июня 1919
— место Версаль, Франция
Вступление в силу
— условия
10 января 1920
Ратификация Германией и четырьмя главными союзными державами
Подписали Германия
Великобритания
Италия
США США (не ратифицировали Договор)
Франция
Япония
Место хранения Франция
Языки французский, английский
Викитека содержит текст:
en:Treaty of Versailles

Верса́льский ми́рный догово́р — договор, подписанный 28 июня 1919 года в Версальском дворце во Франции, официально завершивший Первую мировую войну 19141918 годов. После длительных секретных совещаний условия договора были выработаны на Парижской мирной конференции 1919—1920 годов и мирный договор был подписан между представителями с одной стороны стран-победительниц: Соединённых Штатов Америки, Британской империи, Франции, Италии и Японии, а также Бельгией, Боливией, Бразилией, Кубой, Эквадором, Грецией, Гватемалой, Гаити, Хиджазом, Гондурасом, Либерией, Никарагуа, Панамой, Перу, Польшей, Португалией, Румынией, Королевством Сербов, Хорватов и Словенцев, Сиамом, Чехословакией, Уругваем и капитулировавшей Германией — с другой. Мирные договоры между странами Антанты и другими государствами, воевавшими на фронтах Первой мировой войны на стороне Германии, были подписаны позже: с Австрией (Сен-Жерменский договор (1919)) — 10 сентября 1919 года, с Болгарией (Нёйиский договор) — 27 ноября 1919 года, Венгрией (Трианонский договор) — 4 июня 1920 года, Османской империей (Севрский мирный договор) — 10 августа 1920 года[1]. Позже Севрский мирный договор 1920 года заменил Лозаннский мирный договор 1923 года — один из основных итоговых документов Лозаннской конференции 1922—1923, подписанных 24 июля 1923 года Великобританией, Францией, Италией, Японией, Грецией, Румынией, Королевством Сербов, Хорватов и Словенцев, с одной стороны, и Турцией — с другой. Действие Версальского мирного договора вступило в силу 10 января 1920 года, после ратификации его Германией и четырьмя главными союзными державами — Великобританией, Францией, Италией и Японией. Среди стран, подписавших мирный договор, три государства — США, Хиджаз и Эквадор — впоследствии отказались его ратифицировать. В связи с нежеланием США связывать себя участием в Лиге Наций, в которой на тот момент преобладало влияние Великобритании и Франции и устав которой был составной частью

Версальского мирного договора, Сенат США отказался ратифицировать данный мирный договор. Позже, в августе 1921 года, дипломаты США заключили с Германией особый договор, практически идентичный Версальскому мирному договору, однако не содержавший статей, касающихся Лиги Наций[2].





Условия договора

Несмотря на действие перемирия, подписанного с Германией 11 ноября 1918 года и фактического окончания боевых действий (войны) потребовалось ещё шесть месяцев переговоров в рамках Парижской мирной конференции 1919−1920-х годов. Переговоры между силами союзников начались 18 января 1919 года в зале фр. de l'Horloge в здании Министерства иностранных дел Франции на фр. Quai d'Orsay (Париж). Первоначально в переговорах принимали участие 70 делегатов из 27 стран[3]. После поражения представители Германии, Австрии и Венгрии были исключены из переговоров. Представители России также были исключены из переговорного процесса, поскольку Россия в 1918 году провела переговоры сепаратного мира с Германией, по условиям которого Германия получила значительную часть земли и ресурсов в России. До марта 1919 года, наиболее важная роль в ходе чрезвычайно сложной и практически секретной подготовки переговорного процесса, а также выработки тяжёлых условий мирного договора отводилась регулярным встречам «Совета десяти», в который вошли главы правительств и министры иностранных дел пяти основных стран-победителей: Великобритании, Франции, США, Италии и Японии. В дальнейшем выяснилось, что создание необычной коалиции «Совета десяти» оказалось слишком громоздким и формальным мероприятием для эффективного принятия решений — представители Японии и министры иностранных дел большинства других стран участниц конференции перестали принимать участие в основных встречах. Таким образом, в ходе переговоров в рамках Парижской мирной конференции остались только представители «большой четвёрки»[4]. После того как были отклонены территориальные притязания в Фиуме (современная Риека), премьер-министр Италии Витторио Орландо покинул переговоры и возвратился только с целью подписания мирного договора в июне 1919 года. В конечном итоге окончательные условия договора были определены лидерами «большой тройки» — представителями стран-победительниц: британским премьер-министром Дэвидом Ллойд Джорджем, премьер-министром Франции Жоржем Клемансо и американским президентом Вудро Вильсоном. Даже этой небольшой группе было трудно выработать общие положения, потому что их цели вступали в противоречие друг с другом. В результате процесс подготовки текста мирного договора получил наименование «несчастный компромисс»[5]. Итак, после длительных секретных совещаний были выработаны условия мирного договора, который был подписан и зарегистрирован в Секретариате Лиги Наций 21 октября 1919 года. Договор вступил в силу 10 января 1920 года, после ратификации его Германией и четырьмя главными союзными державами — Великобританией, Францией, Италией и Японией. Среди подписавших Версальский мирный договор государств США, Хиджаз и Эквадор отказались его ратифицировать. Сенат США отказался от ратификации из-за нежелания США связывать себя участием в Лиге Наций (где преобладало влияние Великобритании и Франции), устав которой был составной частью Версальского договора. Взамен этого договора США заключили с Германией 21 июля 1921 года особый договор, почти идентичный Версальскому, но не содержавший статей о Лиге Наций.

Правовые ограничения

На Германию была возложена вся ответственность за ущерб, нанесенный в ходе боевых действий:

  • Статья 227 обвиняет бывшего германского императора Вильгельма II в преступлении против международной морали и требует преданию его суду как военного преступника.
  • Статьи 228—230 объявляют многих других немцев военными преступниками.
  • Статья 231 («War Guilt Clause») возлагает всю ответственность за войну на Германию и её союзников, которые должны нести всю полноту ответственности за весь нанесённый ущерб гражданскому населению союзников.

Шаньдунский вопрос

Шаньду́нский вопро́с (кит. трад. 山東問題, упр. 山东问题, пиньинь: Shāndōng wèntí) — возникший в 1919 году спор относительно статьи 156 Версальского договора.

Германская империя в 1898 году вынудила Цинскую империю уступить в аренду на 99 лет территорию на полуострове Шаньдун, где немцами была организована Цзяочжоуская концессия. После свержения в 1911 году монархии в Китае, одной из целей политики нового правительства стала ликвидация последствий неравноправных договоров и возвращение Китаю отторгнутых у него территорий. В августе 1914 года после начала Первой мировой войны китайское правительство объявило о своём нейтралитете и обратилось к воюющим державам с просьбой не переносить военные действия на «арендованные» державами китайские земли. Однако китайское обращение было проигнорировано, и осенью 1914 года японские и британские войска захватили Цзяочжоускую концессию. После этого Япония предъявила Китаю «Двадцать одно требование», которые тот был вынужден принять. Окончание Первой мировой войны вызвало подъём патриотического движения в Китае. Китайский народ надеялся, что ввиду участия Китая в войне на стороне Антанты западные державы примут решение о непризнании территориальных захватов Японии в провинции Шаньдун, и отменят подписанное в 1915 году кабальное для Китая соглашение на основе «21 требования». Однако 30 апреля 1919 года стало известно, что Парижская мирная конференция отвергла все претензии китайской делегации, а районы, захваченные Японией в Китае и её привилегии сохранены. В ответ в Китае развернулась мощная всенародная борьба, вошедшая в историю как «Движение 4 мая», под влиянием которого, в июле Веллингтон Ку отказался подписывать в Париже мирный договор. В сентябре 1919 года Китай объявил о прекращении состояния войны с Германией. После подписания в 1921 году Китаем сепаратного мирного договора с Германией посредничество в урегулировании «Шаньдунского вопроса» взяли на себя Соединённые Штаты Америки. В ходе Вашингтонской конференции Япония была вынуждена 4 февраля 1922 года подписать соглашение о возвращении Китаю земель в Шаньдуне и железной дороге Циндао-Цзинань; взамен японские граждане получили в Шаньдуне особые права.

Ограничения, наложенные на Германию, и аннексия её территорий

Версальский мирный договор имел целью закрепление передела мира в пользу государств-победителей. Согласно условиям мирного договора Германия возвращала Франции Эльзас-Лотарингию (в границах 1870 года); передавала Бельгии округа Эйпен-Мальмеди, а также так называемую нейтральную и прусскую части Морене; Польше — Позен (Познань), части Померании (Поморья) и другие территории Западной Пруссии; Данциг (Гданьск) и его округ был объявлен «вольным городом»; Мемельская (Клайпедская) область (Мемельланд) передана под управление держав-победительниц (в феврале 1923 года присоединена к Литве).

Вопрос о государственной принадлежности Шлезвига, южной части Восточной Пруссии и Верхней Силезии должен был быть решён плебисцитом. В результате часть Шлезвига перешла в 1920 году к Дании, часть Верхней Силезии в 1921 году — к Польше (см.: Верхнесилезский плебисцит), южная часть Восточной Пруссии осталась у Германии (см.: Варминско-Мазурский плебисцит); к Чехословакии отошёл небольшой участок силезской территории (округ Гюльчин, de:Hultschiner Ländchen).

Земли на правом берегу Одера, Нижняя Силезия, большая часть Верхней Силезии и другие остались у Германии. Саар переходил на 15 лет под управление Лиги Наций, а по истечении 15 лет судьба Саара должна была решиться путём плебисцита. Угольные шахты Саара были переданы в собственность Франции.

Восточные границы Польши устанавливались по линии реки Буг, западнее Бреста и Гродно, по линии разграничения, известной как линия Керзона.

По договору Германия признавала и обязывалась строго соблюдать независимость Австрии, а также признавала полную независимость Польши и Чехословакии. Вся германская часть левобережья Рейна и полоса правого берега шириной в 50 км подлежали демилитаризации. В качестве гарантии соблюдения Германией части XIV Договора выдвигалось условие временной оккупации части территории бассейна реки Рейн союзными войсками в течение 15 лет[6]

Передел германских колоний

Германия лишалась всех своих колоний, которые позднее были поделены между главными державами-победительницами на основе системы мандатов Лиги Наций.

Передел германских колоний был осуществлён следующим образом. В Африке Танганьика стала подмандатной территорией Великобритании, район Руанда-Урунди — подмандатной территорией Бельгии, «Треугольник Кионга» (Юго-Восточная Африка) был передан Португалии (названные территории ранее составляли Германскую Восточную Африку), Великобритания и Франция разделили Того и Камерун; ЮАС получил мандат на Юго-Западную Африку. В Тихом океане в качестве подмандатных территорий к Японии отошли принадлежавшие Германии острова севернее экватора, к Австралийскому Союзу — Германская Новая Гвинея, к Новой Зеландии — острова Западное Самоа.

Германия по Версальскому мирному договору отказывалась от всех концессий и привилегий в Китае, от прав консульской юрисдикции и от любого вида собственности в Сиаме, от всех договоров и соглашений с Либерией, признавала протекторат Франции над Марокко и Великобритании над Египтом. Права Германии в отношении Цзяо-Чжоу и всей Шаньдунской провинции Китая отходили к Японии (вследствие этого Версальский договор не был подписан Китаем).

Репарации и ограничения на вооружённые силы

По договору вооружённые силы Германии должны были быть ограничены 100-тысячной сухопутной армией; обязательная военная служба отменялась, основная часть сохранившегося военно-морского флота подлежала передаче победителям, были также наложены жёсткие ограничения на строительство новых боевых кораблей.

Германии запрещалось иметь многие современные виды вооружения — боевую авиацию, бронетехнику (за исключением небольшого количества устаревших машин — бронированных автомобилей для нужд полиции). Германия обязывалась возмещать в форме репараций убытки, понесённые правительствами и отдельными гражданами стран Антанты в результате военных действий (определение размеров репараций возлагалось на особую Репарационную комиссию).

3 октября 2010 года Германия последним траншем в 70 миллионов евро завершила выплату репараций, наложенных на неё Версальским мирным договором (269 миллиардов золотых марок — эквивалент примерно 100 тысяч тонн золота). Выплаты прекращались после прихода к власти Гитлера, и были возобновлены после Лондонского договора 1953 года[7].

Последствия в отношении России.

Согласно статье 116 Германия признавала «независимость всех территорий, входивших в состав бывшей Российской империи к 1 августа 1914 года», а также отмену Брестского мира 1918 и всех других договоров, заключённых ею с большевистским правительством. Статья 117 Версальского договора ставила под сомнение легитимность большевистского режима в России и обязывала Германию признать все договоры и соглашения союзных и объединившихся держав с государствами, которые «образовались или образуются на всей или на части территорий бывшей Российской империи».

Соблюдение договора

После прихода к власти нацистов ограничения, наложенные на Германию, должным образом не контролировались европейскими державами или же нарушения их намеренно спускались Германии с рук. В качестве примеров можно привести ремилитаризацию Рейнской области, аншлюс Австрии, отторжение Судетской области Чехословакии и последующую оккупацию Чехии и Моравии.

Территории, отторгнутые у Германии по Версальскому договору

Государства-приобретатели Площадь, км² Население, тыс. чел.
Польша 43 600 2950
Франция 14 520 1820
Дания 3900 160
Литва 2400 140
Вольный город Данциг 1966 325
Бельгия 990 65
Чехословакия 320 40
Всего 67 696 5500

Мнения о договоре

Условия Версальского мирного договора многими считаются[кем?] (Кейнсом[8]) исключительно унизительными и жестокими по отношению к Германии. Считается[кем?], что его условия привели к крайней социальной нестабильности внутри страны после начала мирового экономического кризиса в 1929 году, способствовали популярности ультраправых сил и приходу к власти нацистов (в 1933 году).

Условия Брестского мира давали возможность представить, какой мир должны были бы подписать страны Четверного согласия, проиграй они войну, и свидетельствовали о том, как безосновательны были жалобы Германии на Версальский мир, бывший во всех отношениях более мягким.
  • Прочитав мирный договор, Фердинанд Фош заявил (и оказался прав с точностью до 2-х месяцев):
Это не мир, это перемирие лет на двадцать.
  • В. И. Ленин писал о Версальском договоре «…договор хищников и разбойников»:
Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в по­ложение рабов. Это не мир, а условия, продиктованные разбойниками с ножом в руках беззащитной жертве[10].
Рано или поздно германский народ должен был освободиться от Версальских цепей… Повторяю, такой великий народ, как германцы, должен был вырваться из цепей Версаля.

См. также

Напишите отзыв о статье "Версальский договор"

Примечания

  1. Treaty of Saint-Germain-en-Laye (1919) with Austria; Treaty of Neuilly-sur-Seine with Bulgaria; Treaty of Trianon with Hungary; Treaty of Sèvres with the Ottoman Empire; U.S. Foreign Policy and National Security: Chronology and Index for the 20th Century. — Santa Barbara, California: Praeger Security International, 2010. — Vol. 1. — P. [books.google.co.uk/books?id=gsM1JiXAMJEC&pg=PA49 49]. — ISBN 978-0-313-38385-4.
  2. Версальский мирный договор 1919 — статья из Большой советской энциклопедии.
  3. Lentin Antony. Guilt at Versailles: Lloyd George and the Pre-history of Appeasement. — Routledge, 1985. — P. 84. — ISBN 978-0-416-41130-0.
  4. Alan Sharp, «The Versailles Settlement: Peacemaking in Paris, 1919», 1991.
  5. Harold Nicolson, Diaries and Letters, 1930-39, 250; quoted in Derek Drinkwater: [www.oup.co.uk/pdf/0-19-927385-5.pdf Sir Harold Nicolson and International Relations: The Practitioner as Theorist], p. 139.
  6. Treaty of Versailles, Part XIV at Wikisource.
  7. [lenta.ru/news/2010/10/04/reparations/ Германия закончила выплату репараций за Первую мировую: Мир: Lenta.ru]
  8. Роберт Л. Хейлбронер (2008) М., «Колибри», с. 332
  9. Пайпс, Ричард. [readr.ru/payps-russkaya-revolyuciya-bolsheviki-v-borbe-za-vlast-1917-1918.html?page=70 Русская революция]. — М: Захаров, 2005. — Т. 2. — 720 с. — ISBN 5-8159-0526-7.
  10. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., 5 издание, т. 41, с. 352-353

Литература

  • Версальский мирный договор, пер. с франц., М., 1925.
  • История дипломатии, 2-е изд., т. 3, М., 1965.
  • Роберт Л. Хейлбронер. Философы от мира сего. — М.: КоЛибри, 2008.

Ссылки

  • [www.documentarchiv.de/wr/vv.html Полный текст договора] (нем.)
  • [on-island.net./History/VersPact/VerPact.djvu Русский перевод договора] (файл в формате DjVu, 32 МБ)

Отрывок, характеризующий Версальский договор

В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.