Верстовский, Алексей Николаевич

Алексей Верстовский
Гравюра Карла Гампельна, 1830-е
Основная информация
Полное имя	Алексей Николаевич Верстовский
Годы активности	1808—1862
Профессии	композитор
Инструменты	фортепиано
Жанры	опера, романс, водевиль

Алексе́й Никола́евич Версто́вский (1799—1862) — русский композитор и театральный деятель.

Биография

Родился 18 февраля (1 марта) 1799 в имении Растов Сад Тамбовской губернии.

Отец композитора был внебрачным сыном генерала Селиверстова и пленной турчанки, получившим усечённую фамилию, однако он был приписан к дворянскому сословию как выходец из польского шляхетства. Мать — Анна Васильевна (урождённая Волкова) — происходила из военной среды. С детства Верстовский был приобщён к музыке, поскольку отец содержал крепостной оркестр и устраивал домашние музыкальные собрания. Вместе со своим братом Василием и сестрой Варварой Верстовский обучался игре на скрипке и фортепиано. С девяти лет выступал в концертах в Уфе.

В 1816 переехал в Санкт-Петербург. Там он был определён в Институт корпуса инженеров путей сообщения, где проучился один год, после чего поступил на службу и до 1823 года служил в разных учреждениях. Тем временем продолжал своё музыкальное образование, брал уроки у Дж. Фильда и Д. Штейбельта (фортепиано), Тарквини (пение), Ф. Бёма и Л. В. Маурера (скрипка), Брандта, К. Т. Цейнера, Миллера (теория композиции). В эти же годы он начал страстно увлекаться театром, среди его петербургских друзей были выдающиеся деятели театра: князь Шаховской, П. Н. Арапов, А. А. Алябьев, Н. В. Всеволожский, П. Е. Мансуров, Ф. Ф. Юрьев. Кроме того, Верстовский активно участвовал в любительских спектаклях в качестве переводчика пьес, актёра, певца и автора музыки к театральным постановкам. Его первые три оперы-водевили «Бабушкины попугаи» (1819), «Карантин» (1820), «Новая шалость, или Театральное сражение» (1822) были поставлены в Петербурге и имели большой успех. Тексты этих произведений создал друг Верстовского, популярный в то время в Петербурге драматург Н. И. Хмельницкий.

С 1823 года до конца жизни судьба композитора оказалась связана с Москвой. Поначалу он был переведён в Москву чиновником особых поручений канцелярии при генерал-губернаторе Д. В. Голицыне, затем в контору Дирекции императорских театров. С 1825 он занимает должность инспектора музыки Дирекции московских театров, с 1830 инспектор репертуара, а с 1842 по 1859 он был управляющим Московской театральной конторой.

После долгих лет скитания по наёмным домам с супругой, известной актрисой и певицей Н. В. Репиной, в 1836 они купили собственный домик на Арбате, в Большом Афанасьевском переулке № 16/24, где жили, до переезда в Хлебный переулок в 1860. Здесь их посещали Ф. Лист (в 1843 г.), Р. Шуман со своей женой Кларой (в 1844 г.) и, вероятно, в 1847 г. Г. Берлиоз. Этот дом был снесён в 1971 году.

Годы жизни в Москве были наполнены для Верстовского активнейшей музыкально-общественной деятельностью. Период, когда Верстовский был фактическим руководителем театральной жизни города современники назвали «эпохой Верстовского». Он показал себя не только энергичным администратором и умелым руководителем, но и часто выступал в роли режиссёра, педагога. Он всячески способствовал обогащению репертуара, улучшению работы театральной школы, поднятию художественного уровня спектаклей, уделял большое внимание подбору и воспитанию актёров. Его стараниями при Дирекции московских театров были открыты музыкальные классы, готовившие оркестрантов для будущей работы в театральных оркестрах. В 1826 совместно с А. И. Писаревым он издавал «Драматический альбом для любителей театра и музыки» (вышло 2 книги). В 1829 он стал членом Общества любителей русской словесности. В 1833 экстерном он закончил Императорский Московский университет. Параллельно с этим шла интенсивная композиторская деятельность.

Алексей Верстовский умер 5 (17) ноября 1862 в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

Творчество

Автор преимущественно музыкально-сценических произведений — опер и опер-водевилей, а также баллад. Создал 6 опер — «Пан Твардовский» (1828), «Вадим, или Пробуждение двенадцати спящих дев» (1832), «Громобой» (1854, постановка 1857) и другие. Лучшей считается «Аскольдова могила» (1835) по роману М. Н. Загоскина, пользовавшаяся большой популярностью. Необычайно стойкий успех его лучшей оперы отмечал выдающийся критик А. Серов. В 1862 г. после смерти композитора он писал, что «в отношении популярности Верстовский пересиливает Глинку».

Написал более 30 опер-водевилей — «Бабушкины попугаи» (текст Н. И. Хмельницкого, 1819), «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом» (текст А. С. Грибоедова и П. А. Вяземского, 1824), «Две записки, или Без вины виноват» (совместно с А. А. Алябьевым, текст А. И. Писарева, 1827) и другие.

Он также прославился романсами — «Слыхали ль вы за рощей глас ночной», «Старый муж, грозный муж» (на стихи А. С. Пушкина; последний «цыганский романс» неоднократно исполняла П. Виардо-Гарсиа), кантатами, духовной музыкой. В русской вокальной лирике Верстовский создал новый жанр — балладу, или «драматические кантаты», как он сам называл такие сочинения. Это повествовательно-драматические произведения для солиста с инструментальным сопровождением, написанные в свободной форме. К лучшим балладам относят «Чёрная шаль» (на стихи А. С. Пушкина), «Бедный певец» и «Ночной смотр» (на стихи В. А. Жуковского), «Три песни скальда» и другие.

Основные произведения

Оперы

• Пан Твардовский (1828),
• Вадим, или Пробуждение двенадцати спящих дев (по 2-й части баллады Жуковского «Громобой, или Двенадцать спящих дев», 1832),
• Аскольдова могила (по Загоскину, 1835),
• Тоска по родине (по Загоскину, 1839),
• Чурова долина, или Сон на яву (1844),
• Громобой (по 1-й части одноименной баллады Жуковского, 1854)

Оперы-водевили и комедии-водевили

• Сентиментальный помещик в степной деревне (1817),
• Бабушкины попугаи (1819),
• Карантин (совместно с Маурером, 1820),
• Сюрпризы (совместно с Кавосом, Корсаковым, Леброком, по Э. Скрибу, 1821),
• Новая шалость, или Театральное сражение (совместно с Алябьевым и Маурером, 1822),
• Дом сумасшедших, или Странная свадьба (1822),
• Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом (текст А. С. Грибоедова и П. А. Вяземского, 1824),
• Учитель и ученик, или В чужом пиру похмелье (совместно с Алябьевым и Ф. Е. Шольцем, текст Писарева, 1824),
• Хлопотун, или Дело мастера боится (совместно с Алябьевым, текст Писарева, 1824),
• Проситель (совместно с Алябьевым, Мих. Ю. Виельгорским и Шольцем, текст Писарева, 1824),
• Встреча дилижансов (совместно с Алябьевым, 1825),
• Забавы калифа, или Шутки на одни сутки (совместно с Алябьевым и Шольцем, текст Писарева, 1825),
• Волшебный нос, или Талисманы и финики (совместно с др. авторами, текст Писарева, 1825),
• Опыт артистов, или Авось удастся (совместно с Виельгорским и И. И. Геништой, 1825),
• Тридцать тысяч человек, или Находка хуже потери (текст Писарева, 1825),
• Три десятки, или Новое двухдневное приключение (совместно с Алябьевым, текст Писарева, 1825),
• Притчи, или Эзоп у Ксанфа (совместно с др. авторами, 1826),
• Две записки, или Без вины виноват (совместно с Алябьевым, текст Писарева, 1827),
• Странствующие лекари, или Искусство пробуждает мертвых (текст Писарева, 1827),
• Пастушка, старушка, волшебница, или Что нравится женщинам (совместно с Алябьевым, текст Писарева, 1827),
• Репетиции на станции, или Доброму служить сердце лежит (текст Загоскина, 1827),
• Лучший день в жизни, или Урок богатым женихам (совместно с Алябьевым и Шольцем, 1827),
• Вечер под Новый год (совместно с др. авторами, текст Писарева, 1827),
• Пять лет в два часа, или Как дороги утки (текст Писарева, 1828),
• Средство выдавать дочерей замуж (текст Писарева, 1828),
• Утро после бала (водевиль из пьесы «Пятнадцать лет в Париже, или Не все друзья одинаковы» Писарева, 1828),
• Новый Парис (совместно с Алябьевым и Маурером, 1829),
• Станислав, или Не всякий так сделает (1829),
• Дипломат (1829),
• Муж и жена (совместно с Алябьевым, Маурером, Шольцем, 1830),
• Старый гусар, или Пажи Фридриха 11-го (совместно с Алябьевым и Геништой, 1831) и др.

Вокально-оркестровые произведения

• Торжество муз (пролог, совместно с Алябьевым, Шольцем, текст M. A. Дмитриева, 1825, впервые исполнено на открытии московского Большого театра)
• Выкуп Барда, или Сила песнопения (драматическая картина Дмитриева, 1827),
• Черная шаль, Три песни Скальда, Пустынник (баллады для голоса с оркестром).

Музыка к драматическим спектаклям

• Любопытная, или Догадки невпопад (1825),
• Школа супругов (1827),
• День падения Миссолонги (героическая мелодрама, 1829),
• Свадьба Фигаро (Бомарше, 1829),
• Цыганы (инсценировка В. А. Каратыгина одноименной поэмы Пушкина, 1832),
• Рославлев (романтическое представление Шаховского, по роману Загоскина, 1832),
• Кремнев, русский солдат (народное драматическое представление, текст И. H. Скобелева, 1839),
• Параша-сибирячка (русская быль H. A. Полевого, 1840).

Романсы и песни для голоса с фортепиано

• Черная шаль,
• Бедный певец,
• Ночной смотр,
• Гишпанская песня,
• Два ворона,
• Певец,
• Цыганская песня Земфиры,
• Тоска по милом,
• Колокольчик

Обработки народных песен для разных исполнительских составов

• Не одна во поле дороженька,
• У ворот девки стоят,
• Мой соловей,
• За долами и горами

Духовные сочинения

• Обедня
• Духовный концерт

Ссылки

• [mus-info.ru/composers/verstovskii.shtml Верстовский Алексей Николаевич — Жизнь и творчество]

Отрывок, характеризующий Верстовский, Алексей Николаевич

– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.