Верхне-Волжская набережная
| Верхне-Волжская набережная Нижний Новгород | |
 Вид на Верхневолжскую набережную | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Регион | |
| Город | |
| Округ | |
| Район | |
| Прежние названия |
Георгиевская набережная (до революции), |
| Почтовый индекс |
603000 |
| Номера телефонов |
+7 831 4xx-xx-xx |
| [wikimapia.org/#lang=ru&lat=56.327906&lon=44.023086&z=16&m=b на Wikimapia] | |
| [openstreetmap.ru/#map=16/56.3279/44.0231 на OpenStreetMap] | |
| [maps.yandex.ru/?ll=44.023086%2C56.327906&spn=0.022016%2C0.006450&z=16&l=map на Яндекс.Картах] | |
| [www.google.ru/maps/@56.327906,44.0230858,16z на Картах Google] | |
Ве́рхне-Во́лжская на́бережная (до революции — Георгиевская набережная, в советское время — Верхне-Волжская набережная имени Жданова) — одна из центральных улиц Нижнего Новгорода. Простирается вдоль откоса к Волге от площади Минина и Пожарского до Сенной площади.
Содержание
История
В 1834 году Николай I, будучи в Нижнем Новгороде с визитом, остался недоволен тем, что любование видами на Волгу и Заволжье омрачало присутствие домов бедняков, куч мусора и неприятные запахи, от них исходившие. В связи с этим он повелел обустроить откос в виде бульвара с городским садом. В 1836 году набережная была выложена булыжником и штакетником, и началась её застройка каменными домами по проектам лучших архитекторов. На набережной, непосредственно на откосе, был разбит Александровский сад, вдоль которого были оборудованы два съезда: Георгиевский (по названию находившейся в начале набережной Георгиевской церкви) и Казанский.
Георгиевская набережная являлась популярным местом для прогулок, здесь назначали свидания, демонстрировали новые наряды, загорали, назначали деловые встречи.
После Октябрьской Революции этажность домов была увеличена. В 1930-е годы была взорвана Георгиевская церковь. Позднее набережная стала именоваться Верхне-Волжской и носить имя А. А. Жданова, бывшего секретаря Нижегородского губкома и Горьковского крайкома партии. После распада СССР фамилию Жданова убрали из названия набережной.
Основные достопримечательности
Дом-особняк Д. В. Сироткина
По адресу Верхне-Волжская, 3 находится бывший дом-особняк купца 1-й гильдии и промышленника Д. В. Сироткина, бывшего головы города Нижнего Новгорода. Д. В. Сироткин был крупнейшим судовладельцем в Нижнем Новгороде конца XIX — начала XX века. Его капитал оценивался в 1,5 млн рублей. Он хотел построить себе роскошный дом в центре города, где впоследствии рассчитывал разместить музей. Для этой задачи в 1913 году были приглашены молодые архитекторы-конструктивисты Веснины. Несмотря на то, что это был их первый самостоятельный проект, здание признано специалистами «лучшим образцом русской предреволюционной архитектуры»[1][2].
Дом был закончен в 1916 году, но уже через год свершилась революция, и в 1924 году в доме был размещён художественный отдел историко-художественного музея. За время своего существования музей несколько раз менял своё название и приобрёл широкую известность. Однако к концу XX века дом изветшал и требовал ремонта, и в 1992 году музей был вывезен в Кремлёвский Губернаторский дом[1].
Позднее дом был отреставрирован, и здесь снова расположился один из корпусов Нижегородского государственного художественного музея. Открытие после капитального ремонта произошло 30 сентября 2009 года[3]. Здесь располагается самое большое в России станковое полотно (698×594 см) — картина К. Е. Маковского «Воззвание Минина»[1].
Здание Нижегородской радиолаборатории
На месте дома номер 5 по Верхне-Волжской набережной в начале XIX века располагался каменный двухэтажный дом, купленный в 1857 году Пароходным обществом «Меркурий». Дом окружал сад, простиравшийся до улицы Жуковской (ныне — Минина). Уже поветшавший к тому времени дом был разобран, и на его месте по проекту архитектора П. А. Овсянникова было построено новое каменное здание также с двумя этажами. Уже в 1860 году пароходство, сменившее название на «Кавказ и Меркурий», продало дом Нижегородской консистории. Здание использовалось как общежитие для учащихся Духовной семинарии, находившейся неподалёку, на площади Минина и Пожарского. К концу XIX века здание было расширено трёхэтажным пристроем с левого фасада[4].
После революции здание указом В. И. Ленина было передано в 1918 году под организацию Нижегородской радиолаборатории. В доме был проведён капитальный ремонт, ряд помещений был реконструирован, были подведены газ, электричество, вода и сжатый воздух. На первом этаже расположились производственные мастерские, на втором — лаборатории и лекционный зал, а на третьем — кабинеты руководителей и библиотека. Здесь работали такие ученые, как В. К. Лебединский, В. В. Татаринов, В. П. Вологдин, М. А. Бонч-Бруевич, О. В. Лосев и др.[2] Радиолаборатория проработала 10 лет и была реорганизована в Центральную военно-индустриальную лабораторию, разместившуюся в том же здании[4].
В 1948—1949 годах дом подвергся очередной реконструкции. Перестройкой здания занимался архитектор Д. П. Сильванов. Были надстроены ещё два этажа, был построен портал, и дом приобрёл современный вид. Некоторое время здесь размещался радиотехникум, затем — различные научно-исследовательские институты. С 7 мая 1974 года здесь на первом этаже располагается музей Нижегородской радиолаборатории. Изначально музей содержался заводом им. Фрунзе, однако во времена перестройки был передан в ведение Нижегородского государственного университета[4].
В 1998 году у дома сменился хозяин. Нижегородская топливно-энергетическая компания разместила в нём свои офисы, проделав капитальный ремонт и построив ряд хозяйственных сооружений. Музей, однако, был сохранён и открыт для посетителей[4].
Усадьба С. М. Рукавишникова
По адресу Верхне-Волжская, 7 располагается бывшая усадьба купца С. М. Рукавишникова, построенная в 1875—1877 годах по проекту архитектора П. С. Бойцова. До этого здесь располагался двухэтажный дом с мезонином, купленный купцом Михаилом Григорьевичем Рукавишниковым у купца Серапиона Везломцева в 1840-х годах. Его сын, Сергей Михайлович, не уничтожая старый дом, вписал его в новый роскошный особняк, богато украшенный скульптурами, выполненными по проекту художника М. О. Микешина. Усадьба содержалась в прекрасном состоянии и первым из нижегородских домов была оборудован электрическим светом в 1903 году[5]. Здесь прошло детство поэта и прозаика И. С. Рукавишникова, одного из сыновей С. М. Рукавишникова[2].
После революции дом был в 1918 году национализирован и в 1924 году отдан под краеведческий музей. Музей несколько раз менял своё название, пока в 1959 году не стал известен как Государственный историко-архитектурный музей заповедник (ныне — НГИАМЗ). В настоящее время в состав музея входит шесть филиалов, и бывшая усадьба является административным зданием[5].
С момента постройки в особняке долгое время не проводился капитальный ремонт, и в 1994 году музей был закрыт, поскольку нахождение в нём представляло угрозу для жизни[5]. Однако в 2007—2010 годах была проведена масштабная реставрация, и в августе 2010 года здесь прошла инаугурация губернатора Нижегородской области Валерия Шанцева[6], а 4 сентября снова открылся музей[7].
Дом железнодорожников
На перекрёстке с улицей Семашко находится Г-образное здание под номером 10/2. Это бывший жилой «дом железнодорожников», построенный по проекту архитектора Д. П. Сильванова в 1937—1938 годах. Здание, состоящее из монументального семиэтажного корпуса, выходящего на набережную, и протяжённого корпуса вдоль улицы Семашко, выполнено в стиле постконструктивизма[8] и является одним из ярких образцов советской архитектуры периода освоения классического наследия. Фасад здания обогащён лепными деталями в духе традиций итальянского Возрождения и русского классицизма. Дом был частью градостроительного ансамбля Верхне-Волжской набережной, создававшегося в 1930-е годы, и за счёт семиэтажной башни играл роль главной архитектурной вертикали набережной. При этом здание хорошо гармонирует с соседними невысокими застройками благодаря удачно найденным пропорциям пяти трёхэтажных веранд, окружающих дом[2].
Дом Каменских
Рядом с «домом железнодорожников» располагается обветшавший памятник архитектуры федерального значения, дом Каменских, двухэтажный бывший особняк крупных пароходовладельцев начала XX века Ольги Ивановны и Фёдора Михайловича Каменских. Конкурс на строительство дома, объявленный в 1912 году, выиграл московский архитектор Б. А. Коршунов. Особняк в стиле неоклассицизма был построен и отделан уже в следующем году. Главный фасад навеян формами эпохи Возрождения и восходит к виллам Андреа Палладио XVI века. По обе стороны здания было запланировано установить скульптуры, однако по неизвестным причинам, эта задумка не была реализована[9].
После революции здание использовалось различными организациями, и с 1944 года здесь расположился Институт химии Горьковского госуниверситета. В 1973 году вместо института, переехавшего в новый корпус на территории университета, в доме разместилось областное общество «Знание». В доме был произведён ремонт, в ходе которого был обнаружен клад. При замене старой дубовой лестницы был вскрыт располагавшийся под ней тайник, из которого была извлечена семейная коллекция художественных ценностей Каменских. Эту коллекцию начинал собирать ещё отец первых владельцев дома, Михаил Фёдорович Каменский. Экспонаты коллекции были направлены в краеведческий музей, где и находятся в настоящий момент[9].
Позднее были внесены значительные изменения во внутреннюю планировку дома, в нём располагались различные арендаторы. Сейчас это охраняемый памятник архитектуры, закрытый для посещения[9]. В 2006 году появились планы открыть здесь Дом приёмов губернаторов, однако в 2008 году губернатор Нижегородской области Валерий Шанцев объявил, что в здании будет оборудована его общественная приёмная[10]. На реставрацию собирались выдать 106 млн рублей, однако позднее передумали[11].
Мариинский женский институт
Это здание было запланировано ещё в 1842 году, когда нижегородское дворянство постановило сделать пожертвование на учреждение в Нижнем Новгороде института благородных девиц в честь великой княгини Марии Александровны. Однако образованный в 1852 году институт был вынужден в течение шести лет арендовать у наследников купца Рычина дом на Ильинской улице, пока в октябре 1858 года не было построено здание между набережной и Жуковской улицей в районе площади Сенной. Место для института выбирал лично император Николай I, и здание было построено по проекту архитектора П. С. Павлова в духе николаевского классицизма. По мнению историка-краеведа Н. И. Храмцовского, по наружной архитектуре оно было лучшим в городе[12].
Главный фасад нового трёхэтажного здания выходил на Волгу, так что институтки, которым было запрещено покидать стены заведения, имели возможность беспрепятственно любоваться заволжскими просторами. На первом этаже здания жила начальница института, здесь же располагались зал, столовая, комнаты классных дам. На втором этаже были обустроены классы и физический кабинет, на третьем — домовая церковь и общие спальни воспитанниц, так называемые дортуары. К зданию примыкают два двухэтажных флигеля, в которых располагались лазарет, гардеробы, кухня, баня, людская. К зданию была подведена вода и единственная в городе сплавная канализация с бетонными трубами[12].
В годы Первой мировой войны здесь расположился госпиталь. После революции здание было передано в январе 1918 года в распоряжение войск ВЧК с конным дивизионом. Однако уже в 1922 году в доме расположилось техническое объединение нижегородских университетов, чуть позже здесь появились механический и химический факультеты, а в 1930 году здание стало одним из корпусов Нижегородского технического университета[12].
Ещё до войны здание было капитально отремонтировано: печи заменили на котельное отопление. В годы Великой Отечественной дом опять играл роль госпиталя. После окончания войны вплоть до 1955 года здесь размещался штаб противовоздушной обороны. Однако в конце концов, здание всё-таки вернулось в состав университета, и сейчас здесь проходят учебные занятия[12].
В советское время здание претерпело некоторые изменения, однако общая планировка сохранилась. В память о студентах и преподавателях, пострадавших от сталинских репрессий, на территории бывшего Мариинского института на средства христианской общины НГТУ возведена часовня, освящённая в 2003 году в память причисленного к лику святых адмирала Фёдора Ушакова. В наше время главный фасад здания выходит на улицу Минина, перед парадным двором перед зданием (курдонером) возвышается памятник работы скульптора Т. Г. Холуевой, посвящённый сотрудникам и студентам, павшим в ходе Великой Отечественной войны[12].
Напишите отзыв о статье "Верхне-Волжская набережная"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Наумова О. Возвращение к жизни // 100 биографий домов Нижнего: Каждый дом — своя судьба. — Н. Новгород: Кварц, 2007. — С. 36—37. — 264 с. — (Издательский проект «СИТИ»). — 3000 экз. — ISBN 978-5-903581-03-0.
- ↑ 1 2 3 4 Агафонова И. С., Хитрун Н. В., Краснов В. В. [www.opentextnn.ru/space/nn/oldnizhniy/vol8/?id=2332 Достопримечательное место Волжский откос] // Выявление историко-культурной ценности и определение предмета охраны объектов, обладающих признаками объекта культурного наследия (памятника истории и культуры) — ансамблей и достопримечательных мест, расположенных в границах исторической территории «Старый Нижний Новгород».
- ↑ Е. Харченко. [www.vremyan.ru/news/dom_sirotkina_otkrylsja_posle_restavratsii.html Дом Сироткина открылся после реставрации] // Время Н
- ↑ 1 2 3 4 Наумова О. Дом на качелях истории // 100 биографий домов Нижнего: Каждый дом — своя судьба. — Н. Новгород: Кварц, 2007. — С. 38—39. — 264 с. — (Издательский проект «СИТИ»). — 3000 экз. — ISBN 978-5-903581-03-0.
- ↑ 1 2 3 Наумова О. Здание в лесах — к надежде // 100 биографий домов Нижнего: Каждый дом — своя судьба. — Н. Новгород: Кварц, 2007. — С. 40—41. — 264 с. — (Издательский проект «СИТИ»). — 3000 экз. — ISBN 978-5-903581-03-0.
- ↑ Оксана Земская. [www.nnews.nnov.ru/news/2010/08/05/world/usadba/ Тайны усадьбы Рукавишникова] // Нижегородские новости
- ↑ [new.nnov.org/new/2297417.html Особняк Рукавишниковых. Нижний Новгород] // Блог Нижний Новгород
- ↑ Денис Ромодин. [www.sovarch.ru/catalog/object/484/ Дом железнодорожников] // Советская архитектура
- ↑ 1 2 3 Наумова О. Каждый был бы очень рад обнаружить в доме клад // 100 биографий домов Нижнего: Каждый дом — своя судьба. — Н. Новгород: Кварц, 2007. — С. 42—43. — 264 с. — (Издательский проект «СИТИ»). — 3000 экз. — ISBN 978-5-903581-03-0.
- ↑ Людмила Аристова. [www.kommersant.ru/doc/1026999 Губернатор встанет особняком] // Коммерсантъ — Нижний Новгород. № 166 (3983), 16 сентября 2008
- ↑ [nn.mk.ru/article/2010/06/09/507316-taynyi-doma-nad-rekoy.html Тайны дома над рекой] // Московский комсомолец
- ↑ 1 2 3 4 5 Наумова О. «Лучшее во всём городе...» // 100 биографий домов Нижнего: Каждый дом — своя судьба. — Н. Новгород: Кварц, 2007. — С. 44—46. — 264 с. — (Издательский проект «СИТИ»). — 3000 экз. — ISBN 978-5-903581-03-0.
Литература
- Наумова О. 100 биографий домов Нижнего: Каждый дом — своя судьба. — Н. Новгород: Кварц, 2007. — С. 34—45. — 264 с. — (Издательский проект «СИТИ»). — 3000 экз. — ISBN 978-5-903581-03-0.
| В Википедии есть портал «Нижний Новгород» |
Отрывок, характеризующий Верхне-Волжская набережная
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
