Лотарингия (герцогство)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Верхняя Лотарингия»)
Перейти к: навигация, поиск
Герцогство Лотарингия
фр. Duché de Lorraine
нем. Herzogtum Lothringen

959 — 1766



Флаг Герб
Столица Нанси (Нанциг)
Язык(и) французский на западе
немецкий на востоке
Религия католицизм
Династия Каролинги
Арденская династия
Эльзасская династия
Анжуйская династия
Анжуйская династия
Лотарингский дом
Лещинские
Королевство Франция
К:Появились в 959 годуК:Исчезли в 1766 году

Лотари́нгия (фр. Lorraine, нем. Lothringen) — герцогство, располагавшееся на северо-востоке современной Франции. До 1766 года герцогство входило в состав Священной Римской империи. В настоящее время территория Лотарингии вместе с некоторыми другими землями входит в состав региона Лотарингия (Франция), Германии, Люксембурга, Бельгии и Нидерландов.





Герб

Герб герцогства представляет собой щит, в золотом поле которого червлёная перевязь, обременённая тремя серебряными алерионами. Согласно легенде, при осаде Иерусалима во время Первого крестового похода (1099) Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, увидел на башне Давида трёх орлов и убил их одним броском копья. В память об этом событии он якобы и взял себе герб, до сих пор сохраняющийся в качестве герба Лотарингии в составе Франции.

История

Земли Лотарингии при Меровингах

В римское время территория будущей Лотарингии входила в состав провинции Белгика. Во время франкской колонизации Лотарингия входила в рипуарскую и алеманскую сферы влияния. При Хлодвиге I первоначальная граница его королевства проходила по Маасу с севера на юг. После смерти Хлодвига Лотарингия вошла в состав королевства со столицей в Меце (будущая Австразия), доставшегося Теодориху I.

Раздел Франкской империи

После завоеваний Карла Великого Лотарингия оказалась в середине его империи, в составе которой оставалась до смерти императора Людовика Благочестивого. В 843 году по Верденскому договору Лотарингия вошла в так называемое «Срединное королевство», доставшееся императору Лотарю I. После его смерти в 855 году произошёл раздел его владений между тремя сыновьями, по которому территория была отдана среднему сыну, Лотарю II, от которого и получила своё название (Lotharii regnum, Lotharingia)[1]; при этом разделе она приблизительно совпадала с прежней Австразией, занимая земли между Рейном, Шельдой, Маасом и Соной.

Королевство Лотарингия

В состав Лотарингского королевства вошли самые известные части каролингской империи. Здесь находился имперский город Ахен, церковные резиденции Кёльн и Трир, а также известные своими виноградниками районы по Рейну и Мозелю. Также в королевство входили Саар, Люксембург, Валлония, Нижний Рейн и юг Нидерландов (области Маастрихт, Эйндховен, Бреда). В 863 году, после смерти своего младшего брата Карла Провансальского, Лотарь наследовал часть его земель (Лион, Вьенн, Гренобль, Оз).

После смерти Лотаря II 8 августа 869 года, не оставившего законных наследников, Лотарингия стала предметом раздоров между Западно-Франкским королевством (Францией) и Восточно-Франкским королевством (Германией).

Король Франции Карл II Лысый, узнав о смерти Лотаря, спешно короновался 9 сентября в Меце, ненадолго присоединив королевство к Франции. Но против этого выступил король Германии Людовик II Немецкий, заставив Карла пойти на уступки. 8 августа 870 года Карл Лысый и Людовик II Немецкий договорились в Мерсене о разделе государства Лотаря II. В результате раздела Срединное королевство было уничтожено, а граница между Францией и Германией прошла по бассейну Мозеля.

После смерти Людовика II 28 августа 876 года Карл воспользовался этим, захватив области, уступленные им брату в 870 году. Но сын Людовика Немецкого, Людовик III Младший, выступил против Карла, разбив армию последнего 8 октября 876 года в сражении при Андернахе. Последовавшая за этим смерть Карла Лысого (6 октября 877 года) и смуты, последовавшие во Франции после смерти Людовика Косноязычного 10 апреля 879 года, позволили Людовику Младшему в 880 году по Рибмонскому договору присоединить Лотарингию полностью к Германии.

Лотарингская знать не захотела признавать Мерсенский договор и последующее присоединение Лотарингии к Германии. Большинство объединилось вокруг Гуго, сына короля Лотаря II от признанного незаконным второго брака с Вальдрадой. Для достижения своей цели Гуго добился союза с норманнами, выдав свою сестру Гизеллу за викинга Готфрида. Но Гуго попал в плен к Карлу III Толстому, был ослеплён и сослан в аббатство Прюм, где и закончил свои дни.

После низложения в 887 году ненадолго объединившего в своих руках различные части империи Карла Великого Карла III Толстого Лотарингия осталась в составе Германии под управлением Арнульфа Каринтийского.

В 895 году Арнульф восстановил Лотарингское королевство, отдав его своему незаконному сыну Цвентибольду. Но против него выступила знать, которую возглавлял Ренье Длинношеий. Ренье вступил в союз с королём Франции Карлом Простоватым. В результате Цвентибольд был убит в одном из сражений 13 августа 900 года.

Лотарингия в первой половине X века

После гибели Цвентибольда фактическим правителем Лотарингии стал Ренье Длинношеий. В его жилах текла кровь Каролингов (его мать была дочерью императора Лотаря I), он имел многочисленные владения, рассеянные в Арденнах, Геннегау, Газбенгау, Брабанте и вдоль нижнего течения Мааса, он был светским аббатом нескольких богатых монастырей. Не имея никаких наследственных прав, Ренье пользовался в Лотарингии почти неограниченной властью. Хронисты называли его «missus» (государев посланник), «dux» (герцог), «marchio» (маркграф).

Король Германии Людовик IV Дитя, к которому перешла Лотарингия ввиду отсутствия у Цвентибольда наследников, попытался противопоставить Ренье епископов и франконского графа Гебхарда (ум.910), которому он в 903 году дал титул герцога Лотарингии, но безуспешно. После смерти Людовика IV Ренье отказался признать нового короля, Конрада Франконского, и присягнул в 911 году королю Франции Карлу III Простоватому. Карл III принял на себя владение Лотарингией, но оставил ей независимость.

После смерти в 915 году Ренье его преемником стал граф Бидгау Вигерих (ум. ок. 921/922), названный пфальцграфом Лотарингии, но большое влияние имел также сын Ренье — Гизельберт (ум.939), который вскоре поссорился с Карлом Простоватым. Для борьбы с ним он обратился за помощью к королю Германии Генриху I Птицелову. Позже Гизельберт принял участие в восстании Роберта Парижского против Карла Простоватого, в результате которого Роберт стал королём. Однако после смерти Роберта Гизельберт отказался признать его преемника, Рауля Бургундского. В 925 году Гизельберт попытался сблизиться с Раулем, но Генрих Птицелов вступил в Лотарингию с большой армией, покончив с независимостью Лотарингии и заставив аристократию присягнуть ему.

Генрих Птицелов признал Гизельберта герцогом и выдал за него свою дочь Гербергу. После смерти Генриха Гизельберт принес присягу новому королю Германии Оттону I. Но в 938 году Гизельберт присоединился к восстанию Генриха Баварского и Эбергарда Франконского. 2 октября 939 года он погиб в битве при Андернахе против армии короля Оттона.

Победа позволила Оттону заменить династию, основанную Ренье I. Новым герцогом он назначил своего брата Генриха, участвовавшего в восстании, но прощённого королём. Воспитание единственного сына Гизельберта, Генриха (ум.943/944), король доверил графу Вердена Оттону (ум.944). Но уже в 940 году после очередного неудачного восстания своего брата Генриха король Оттон был вынужден назначить герцогом Оттона Верденского, а после его смерти в 944 году — Конрада Рыжего (ум. 955), сделав его также мужем своей дочери.

Конрад довольно быстро привёл к подчинению лотарингскую знать. Он подавил мятеж племянников Гизельберта, которые, опираясь на свой замок в Монсе боролись за наследство своего рода. Однако вскоре Конрад поссорился с королём и в 953 году принял участие в заговоре Лудольфа, старшего сына Оттона I. Но против Конрада выступила недовольная им лотарингская знать, возглавляемая одним из племянников Гизельберта, графом Геннегау (Эно) Ренье III (920 — 973). В результате Конрад был разбит на берегах Мааса и вынужден был бежать. В следующем году Конрад навел на Лотарингию венгров, опустошивших Газбенгау, Намюр и Геннегау.

Король Оттон I не стал дожидаться конца восстания, назначив в 953 году нового герцога. Выбор его пал не на Ренье III, а на своего брата Бруно, который одновременно получил архиепископство Кёльнское, объединив таким образом, духовную и светскую власть.

Бруно Кёльнский и раздел Лотарингии

Бруно I Великий (ок.925—965) управлял Лотарингией до самой смерти. Столицей герцогства он сделал Кёльн, ставший при нём культурным центром. При этом Бруно имел огромное влияние на все правительственные дела (он был канцлером Германии с 940 года), так что его считали почти соправителем Оттона. Бруно удалось, после продолжительной борьбы, победить Конрада Рыжего и надолго возвратить спокойствие стран, изнемогавшей от внутренних раздоров партий. Но на Лотарингию предъявлял претензии Ренье III. При этом Бруно после смерти герцога Гуго Великого в 956 году являлся фактическим регентом Франции до самой своей смерти, а король Франции Лотарь, рассматривал Лотарингию как своё наследие.[2]

В 956 году Ренье III захватил часть личных владений Герберги в Лотарингии (её так называемую «вдовью долю»), что вызвало поход Лотаря на Монс, столицу Геннегау. В результате похода Лотарь захватил жену Ренье и двух его сыновей, что позволило Бруно в обмен на заложников заставить Ренье вернуть захваченные земли. Но вскоре Ренье вновь восстал, но Бруно совместно с Лотарем подавили бунт. Ренье был захвачен в плен и выдан Оттону I, который в 958 году выслал его на границу Богемии, где он и умер, а его владения были конфискованы. Управление Геннегау император Оттон поручил в июне 958 года Готфриду (ум. 964), сыну пфальцграфа Лотарингии Готфрида. Сыновья Ренье III, Ренье и Ламберт бежали во Францию, где нашли приют при королевском дворе.

В 959 году король Лотарь отказался от своих прав на Лотарингию. Но вскоре вспыхнул новый крупный мятеж лотарингской знати, недовольной политикой Бруно, приказавшего разрушать замки сеньоров, промышлявших разбоем, а также обложивший знать крупным налогом. Мятеж возглавил бывший советник Бруно Иммон, сеньор Шевремона. Для подавления мятежа и для сдерживания лотарингцев на будущее, Бруно разделил герцогство на две части: Верхнюю Лотарингию (L. Mosellana) и Нижнюю Лотарингию (L. Mosana). Области Трира, Меца, Туля и Вердена находились в непосредственной зависимости от императора. Во главе каждого герцогства Бруно поставил заместителя с титулом «вице-герцог». Вице-герцогом Верхней Лотарингии стал граф Бара и Меца Фридрих (Ферри) I (ок.942 — 984), женатый на дочери Гуго Великого, племяннице Бруно. Герцогом Нижней Лотарингии стал граф Геннегау Готфрид. Сам Бруно продолжал сохранять титул герцога Лотарингия до самой смерти.

Верхняя Лотарингия под управлением Арденской династии

Ферри I, женатый на племяннице Бруно и императора Оттона I, был их верным сторонником. Он был сыном пфальцграфа Вигерика. Кроме Лотарингии Ферри владел несколькими графствами (Бар, Шамонтуа, Шарпенье, Сулозуа), что увеличивало его силы. Он построил несколько замков на границе между Францией и Германией.

В 977 году он получил герцогский титул, но вскоре умер, оставив герцогство малолетнему сыну Тьерри (Дитриху) I (9651026)). До 987 года герцогством управляла его мать Беатрис. Тьерри продолжил политику отца, являясь сторонником императоров. В 1011 году он участвовал на стороне императора Генриха II в борьбе против графов Люксембурга, в 1018 году — в Бургундии в победе над Эдом II де Блуа. В 1019 году он привлек к управлению герцогством своего сына Ферри II (9951026)).

После смерти императора Генриха II Тьерри и Ферри присоединились к восстанию герцога Швабии Эрнста II против нового императора Конрада II, но вскоре перешли на сторону императора, признав его власть. Ферри II умер раньше отца, а после смерти в 1026/1027 году Тьерри герцогство унаследовал сын Ферри II, Ферри III (10201033), о правлении которого практически ничего неизвестно.

Ферри III детей не оставил. Графство Бар унаследовала его сестра София, а Лотарингию император Конрад отдал родственнику Ферри, герцогу Нижней Лотарингии Гозело I (9671044), ненадолго объединившего Лотарингию. Гозелло участвовал в войне за Бургундское наследство на стороне императора Конрада против Эда II де Блуа. В ноябре 1037 года он участвовал в битве при Ганоле (между Бар-ле-Дюк и Верденом), в результате которой армия Эда оказалась разбита, а сам он погиб.

После смети Гозело в 1044 году император Генрих III опять разделил герцогство между его двумя сыновьями. Верхняя Лотарингия досталась Готфриду II Бородатому (ум. 1069), Нижняя Лотарингия — Гозело II (ок. 10081046).

Этот раздел вызвал крупное восстание лотарингской знати. К восстанию примкнул и Готфрид Бородатый, стремившийся объединить Лотарингию под своей властью. На то, чтобы подавить восстание, у императора Генриха ушло 2 года. Он лично явился с огромной армией в сопровождении папы Льва IX. Вскоре удалось заключить мир. Но Готфрид был смещен. На его место был назначен граф Меца Адальберт Эльзасский (ок. 1000 — 1048).

Правление Эльзасской и Анжуйской династий

В 1048 году император отдал Верхнюю Лотарингию Герхарду Эльзасскому, родоначальнику Лотарингского дома, прямые представители которого владели Лотарингией до 1431 года. В этом году умер Карл Лотарингский, в звании коннетабля Франции, оставив лишь дочь Изабеллу, вышедшую за Рене Анжуйского. Хотя племянник Карла II, Антуан, граф де Водемон, оспаривал права Изабеллы, однако император Сигизмунд отдал герцогство ей и её мужу, с чем и примирился Антуан, женив своего сына Фридриха на Иоланте, дочери Изабеллы и Рене.

В лице внука Рене, Николя, Анжуйский дом прекратился, и герцогство снова досталось представителю мужской линии лотарингского дома в лице Рене II, сына Фридриха и Иоланты. В его управление Лотарингия была страшно опустошена Карлом Смелым. Наследник Рене II, Антуан, победил восставших крестьян и враждебно относился к Реформации.

Во время малолетства его внука, Карла III, король Франции Генрих II присоединил к Франции Мец, Туль и Верден.

При Карле IV Лотарингия была занята французами (1634 год). Только в 1697 году внук Карла IV, Леопольд-Иосиф-Карл, снова получил страну, на тяжелых условиях. Ему наследовал в 1729 году сын, Франц-Стефан, мать которого, Шарлотта Орлеанская, во время малолетства жестоко притесняла население.

Присоединение герцогства ко Франции

Через несколько лет Франция лишила Франца-Стефана престола и отдала его польскому экс-королю Станиславу Лещинскому. Франц-Стефан, женившийся на Марии-Терезии, дочери императора Карла VI, получил в виде вознаграждения Великое герцогство Тосканское и впоследствии был германским императором под именем Франца I. В лице его сыновей, Иосифа II и Леопольда II, Лотарингский дом занял австрийский престол, принадлежавший ему до падения австрийской монархии. По смерти Станислава в 1766 г. Верхняя Лотарингия была включена в состав Франции, навсегда потеряв политическую самостоятельность. О дальнейшей судьбе этой области см. Эльзас-Лотарингия, Франко-прусская война.

См. также

Напишите отзыв о статье "Лотарингия (герцогство)"

Примечания

  1. По мнению Парризо (R. Parisot, Le royaume de Lorraine sous les Carolingiens, 843—923. Paris, 1899) название «Лотарингия» впервые встречается в «Antapodosis» Лиутпранда Кремонского, написанного в 958—962 годах.
  2. Лотарь был сыном вдовы герцога Гизельберта, Герберги, сестры Бруно, которая после гибели Гизельберта вышла замуж за короля Франции Людовика IV Заморского.

Литература

Отрывок, характеризующий Лотарингия (герцогство)

– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.