Верховен, Пол

Пол Верховен
Paul Verhoeven
Пол Верховен в 2006 году
Место рождения:	Амстердам, Нидерланды
Гражданство:	Нидерланды Нидерланды США США
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист
Карьера:	1960 — наст. время

Пол Верхо́вен, точнее Па́ул Верху́вен (нидерл. Paul Verhoeven, МФА: [ˈpʌu̯l vər'ɦuvə(n)]; род. 18 июля 1938, Амстердам, Нидерланды) — нидерландский и американский кинорежиссёр.

Биография

Пол Верховен родился 18 июля 1938 года в Амстердаме. В 1960 году окончил университет Лейдена, где изучал математику и физику. Во время учёбы посещал курсы Нидерландской киноакадемии. Снимал пропагандистские фильмы для морской пехоты Нидерландов. В 1960-е, после его перехода на телевидение он снимает документальные и игровые короткометражные фильмы. В 1969 году молодой режиссёр знакомится с Рутгером Хауэром — актёром, который на несколько лет становится его визитной карточкой. Актёр запал в душу Верховена тем, как легко и свободно он держался перед камерой. Вместе они делают телесериал о похождениях средневекового рыцаря Флориса (Floris). Первым полнометражным игровым фильмом Верховена стала веселая трагикомедия «Дело есть дело» (1971) о двух амстердамских проститутках. Уже со второй картины «Турецкие сладости» (1973) с Рутгером Хауэром в главной роли режиссёра «записали» в список скандалистов, обнажающих пороки современного общества, описывающих его шокирующую действительность.

В 1977 году снял фильм о Второй мировой войне в Нидерландах «Оранжевый солдат» (в одной из главных ролей — Рутгер Хауэр). Экранизировал роман известного нидерландского писателя Герарда Реве «Четвёртый мужчина» (1983).

Его первый англоязычный исторический фильм «Плоть и кровь» (1985) о поражённой чумой Фландрии XVI века, представленной глазами наёмника в исполнении того же Хауэра, стала последней работой режиссёра так называемого «нидерландского периода».

В середине 1980-х годов перебирается в США. Переехав в США, режиссёр начинает снимать коммерческие блокбастеры. Его фильмы «Робот-полицейский», «Вспомнить всё» (в главной роли — Арнольд Шварценеггер по рассказу Филипа К. Дика) пользуются большим коммерческим успехом. В 1992 году на экраны выходит картина, ставшая своеобразным каноном в кинематографе — легендарный эротический триллер «Основной инстинкт» с Майклом Дугласом и Шэрон Стоун в главных ролях.

Пол Верховен — первый номинант премии «Золотая малина», лично присутствовавший на церемонии вручения и принявший эту антинаграду. Верховен получил «Золотую малину» как худший режиссёр года за фильм «Шоугёлз» (1995). После провала этой картины в прокате Верховен вновь обращается к фантастике. В 1997 году появляется экранизация знаменитого романа Роберта Хайнлайна — фильм «Звёздный десант», раскритикованная за излишний милитаризм, а в 2000 году — «Невидимка» — сюжет о трагедии учёного, который становится невидимым.

В 2006 году выходит снятый в Нидерландах фильм «Чёрная книга», действие которого разворачивается во время последних месяцев Второй мировой войны. Главная героиня ленты — певица еврейского происхождения Рахиль Штайн, неожиданно для себя оказавшаяся в центре антинацистского Сопротивления. «Чёрная книга» становится абсолютным рекордсменом по кассовым сборам в Нидерландах и получает три высшие национальные кинонаграды «Золотой телёнок», в том числе в номинациях «лучший фильм» и «лучший режиссёр».

Режиссёрский стиль

Верховен весьма критически относится к Америке и её капиталистическим ценностям, о чём неоднократно заявлял в интервью. Его американские фильмы населяют до абсурда амбициозные персонажи, зачастую психологически одномерные, словно герои комиксов. Подобно датчанину Дугласу Сёрку в 1950-е годы, Верховен сгущает и заостряет голливудские штампы до такой степени, что широкая публика начинает принимать их за чистую монету. К примеру, более простодушные рецензенты «Звёздного десанта» обрушились на режиссёра за неприкрытый милитаризм, в то время как синефилы трактовали фильм как мизантропическую антивоенную сатиру в духе «Доктора Стрейнджлава».

«Вероятно, самый дерзкий и уверенный сатирик Голливуда, единственный, кому удаётся снимать высокобюджетные жанровые фильмы, насчёт серьёзности коих никто не может поручиться» — пишет о Верховене М. Аткинсон. «Натурализованный голландец стал для Голливуда новым Фрицем Лангом — мастер усовершенствованного комикса, вкрадчиво брутальный поставщик зубодробительной киномакулатуры» (Дж. Хоберман). «Он обожает клише: в его фильмах есть нечто от комикса, наподобие Лихтенштейна», — высказался про Верховена ветеран французской новой волны Жак Риветт, назвавший «Шоугёлз» одним из лучших фильмов девяностых.

Постоянное сотрудничество

Плеяда актёров, начавших работать с Верховеном ещё в Нидерландах, включает Рутгера Хауэра, Дерека де Линта, Йеруна Краббе. Все трое позже последовали за ним в США. Наиболее успешно сложилась голливудская карьера у Рутгера Хауэра. Так, ещё в 1980 году Хауэр снялся с Харрисоном Фордом в фильме «Бегущий по лезвию» и Сильвестром Сталлоне в боевике «Ночные ястребы». Успех 1980 годов сменился спадом в 1990-е, когда Хауэр, поссорившись с Верховеном, фактически оказался без протекции режиссёра. С началом 2000 годов в карьере Хауэра произошли изменения к лучшему, он снялся у Джорджа Клуни в «Признаниях опасного человека», у Роберта Родригеса в «Городе грехов» и смог постепенно восстановить свои позиции.

В сотрудничестве с Верховеном получил признание кинооператор Ян де Бонт. Он бессменно работал с режиссёром более 20 лет. Сам Верховен утверждал, что «смотрит на мир глазами Яна», поэтому можно считать, что отличительный визуальный ряд картин Верховена — результат его совместного творчества с де Бонтом.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) В 1994 году де Бонт в качестве режиссёра снял блокбастер «Скорость» с Сандрой Буллок и Киану Ривзом.

Фильмография

Любимые фильмы Верховена

• Сладкая жизнь
• Иван Грозный, ч. 2
• Лоуренс Аравийский
• Расёмон
• Головокружение
• Седьмая печать
• Правила игры
• Метрополис
• Забытые
• В джазе только девушки

Опрос Sight & Sound (2002)

• 1971 — Дело есть дело / Wat zien ik
• 1973 — Турецкие наслаждения / Turks fruit
• 1975 — Кити-вертихвостка / Keetje Tippel
• 1977 — Оранжевый солдат / Soldaat van Oranje
• 1980 — Лихачи / Spetters
• 1983 — Четвёртый мужчина / De Vierde Man
• 1985 — Плоть и кровь / Flesh & Blood
• 1987 — Робот-полицейский / RoboCop
• 1990 — Вспомнить всё / Total Recall
• 1992 — Основной инстинкт / Basic Instinct
• 1995 — Шоугёлз / Showgirls
• 1997 — Звёздный десант / Starship Troopers
• 2000 — Невидимка / Hollow Man
• 2006 — Чёрная книга / Zwartboek
• 2012 — Одураченный / Steekspel
• 2015 — Она / Elle

Планы

• В прессе сообщалось, что после «Чёрной книги» Верховен примет участие в работе над ещё одним фильмом, посвящённым истории Второй мировой войны. В основу фильма будет положена книга Ги Зайера «Забытый солдат».
• Верховен приобрёл права на экранизацию произведения российского писателя Б. Акунина «Азазель». В съёмках фильма должна была участвовать Милла Йовович.
• В октябре 2011 года Верховен сообщил о планах по экранизации компьютерной игры The Last Express.

Ссылки

• Пол Верховен (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Верховен, Пол

Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.