Вершок

Вершок
врш.
Величина	Длина
Система	Русская система мер
Производная

Вершо́к — старорусская единица измерения длины, первоначально равнялась длине основной фаланги указательного пальца. Слово вершок происходит от верх в смысле «верхняя оконечность чего-либо, вершина, верхушка». М. Фасмер связывает вершок со значением «верхняя фаланга указательного пальца». В. Г. Лебединская полагает, что развитие значения слова шло от значения «верхушка» к значению «небольшой излишек, который появился сверху в процессе насыпания зерна» и далее как «мера длины».

Определение

Основанием Россiйской линейной мѣры оставить навсегда сажень въ 7 настоящихъ Англiйских футовъ с раздѣленiем на 3 аршина, каждый въ 28 дюймовъ, или 16 вершковъ.

Указ Императора Николая I
«О системе Российских мер и весов», 1835 г.

С 1835 года действовали следующие соотношения между вершком и другими единицами длины, использовавшимися в России:

1 вершок = ¹⁄₄₈ сажени = ⁷⁄₄₈ фута = ¹⁄₁₆ аршина = 1,75 дюйма.

Эти соотношения оставались в силе вплоть до перехода на метрическую систему мер в СССР в 1927 году.

С учётом современного соотношения между метрическими и английскими единицами для вершка следует:

1 вершок = 4,445 см = 44,45 мм.

Для вершка часто использовалось сокращенное обозначение «врш.»

В компьютерной технике есть типоразмеры, которые проще измерять вершками, нежели дюймами — 3,5 дюйма = 2 вершка, 5,25 дюйма = 3 вершка. Юнит, современная единица ширины и высоты корпусов электронного оборудования, в точности равен вершку.

История

Вершок фиксируется в источниках относительно поздно. Так, если локоть, пядь, верста и поприще упоминаются в источниках, относящихся к XII веку, а сажень даже к XI веку, то вершок впервые встречается лишь в документах XVI века.

А коли мерятѣ аршинами и саженями, считати: аршинъ 16 вершковъ, саженъ 3 аршина, локоть 10 вершковъ и 2/3 вершка, 2 аршина будетъ 3 локтя.

«Торговая книга», конец XVI — начало XVII в.

Одно из первых упоминаний вершка в русских текстах содержится в «Домострое». Автор советует при пошиве одежды для молодых людей ткань «згибати вершка по два и по три на подоле и по краем и по швом и по рукавом» с тем, чтобы через несколько лет, когда молодой человек вырастет, загнутое отогнуть, и «опять платно хорошо станет лет на пять и на шесть».

По аршину, определённому англичанином Тассе в 1554 г., вершок равнялся 1¹¹⁄₁₆ английского дюйма (примерно 4,29 см).

В «Торговой книге», составленной в конце XVI — начале XVII века, приводятся соотношения вершка с другими использовавшимися в то время единицами длины, из которых следует: 1 вершок = 1⁄48 сажени = 1⁄16 аршина = 3/32 локтя.

В XVII веке используются также дольные единицы вершка — «полвершки» и «четвертьвершки». В системе мер, сложившейся к концу XVII века, размер вершка в переводе на современные единицы составлял 4,5 см. Кроме официального, использовался также «народный вершок», равный приблизительно 3,5 см, его размер был связан с размером верха большого пальца.

В XVIII веке вершок делился на ещё более маленькие единицы: часть составляла 1⁄10, а линия — 1⁄100 вершка. Позднее в связи с введением в России английских мелких мер эти единицы вышли из употребления.

В XVIII веке в ходе осуществления реформ Петра I в связи с потребностями промышленности и торговли меры длины, сложившиеся ранее, были дополнены английскими мерами — футом и дюймом. После того, как было установлено соотношение между русскими и английскими мерами (1 сажень = 7 футов), длина сажени уменьшилась приблизительно на 1 %, соответственно изменился и размер вершка. Вершок при этом был приравнен к 1³⁄₄ дюйма.

… из всех систем мер и веса только три: английская, французская (метрическая) и русская отличаются полной разработкой и выдерживают научную критику.

Д. И. Менделеев, 1895 г.

Указом императора Николая I «О системе Российских мер и весов» от 11 октября 1835 года соотношения единиц русской система мер длины с единицами длины английской системы были закреплены законодательно. Утверждённые соотношения имели вид:

1 сажень = 3 аршина = 7 английских футов = 84 дюйма = 48 вершков.

Таким образом, через другие единицы вершок стал выражаться следующим образом:

У нас никакой системы мер и весов нет, если хаос разнообразных мер не считать за систему. Даже по закону мы имеем две системы единиц длины: сажень, аршин, вершок и сажень, фут, дюйм…

Профессор О. Д. Хвольсон, 1895 г.

1 вершок = ¹⁄₄₈ сажени = ⁷⁄₄₈ фута = ¹⁄₁₆ аршина = 1,75 дюйма.

«Положение о мерах и весах» от 4 июня 1899 года в качестве основной единицы длины узаконило аршин, при этом он был связан не только с английскими мерами, но и с метрическими. Было установлено, что 1 аршин = 0,7112 международного метра, откуда следовало: 1 вершок = 0,04445 метра = 44,45 миллиметра. В дальнейшем существенных изменений в системе русских мер длины не происходило.

Сферы использования русских и английских мер различались. Так, в текстильной промышленности приоритет отдавался аршинам и вершкам, а в кораблестроении — футам и дюймам. Профессор О. Д. Хвольсон в своём докладе, сделанном на общем собрании членов Императорского Русского Технического Общества 18 ноября 1895 г., отмечал, что «В Москве считают большею частью вершками, в Петербурге же — дюймами…».

Особенности измерения роста в вершках

При использовании вершков для измерения роста людей результаты выражались особым образом. В этих случаях в вершках указывался не собственно рост, а только то, насколько он превосходил два аршина. Поэтому для получения истинного роста к значению, выраженному в вершках, следует прибавлять два аршина. Например, дворник Герасим из повести «Муму» описывается И. С. Тургеневым так: «Из числа всей её челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим, мужчина двенадцати вершков роста, сложенный богатырём…». Это означает, что рост Герасима равен 12 вершков + 2 аршина, что составляет приблизительно 196 см.

Аналогичным образом высчитывался и рост лошадей. В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона говорится: «рост [донских лошадей] сравнительно малый — от 1 до 3 врш.», «рост битюга средний (до 6 врш.)», «рост [американского] рысака в среднем около 3 врш.».

Вершок в народном творчестве

Обычно в народных выражениях вершок используется в значении малого расстояния (длины, высоты) или близости к чему-то, например: «От греха на вершок», «От горшка два вершка», «По морю плыть, на вершок от смерти быть». В других случаях вершок имеет выраженное метрологическое значение: «Зверок с вершок, а хвост семи верст» (загадка). В народных говорах встречаются областные варианты: «От песочка два вершочка» (Псковская область), «От пенёчка два вершочка» (Иркутская область).

См. также

• Русская система мер
• Асба

Литература

• Карпушина Н. Рукотворные мерки. // Математика в школе, № 7, 2008.
• Прзр. Вершок // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1892. — Т. VI. — С. 94.
• Русская мера. — М.: Издательский Дом «Экономическая газета», 2009. — ISBN 978-5-900792-49-1.
• Белобров В. А. [www.academia.edu/2370017/_Who_are_you_the_Russian_arshin_ Кто ты, русский аршин?]

Ссылки

• Таблицы для перевода метрических (десятичных) мер в русские и русских — в метрические.
• [www.ru.convert-me.com/ru/convert/units/length/length.vershok.ru.html Таблица коэффициентов для перевода из вершков в другие единицы длины]
• Белобров В. А. [www.academia.edu/10191019/%D0%A2%D1%80%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D1%80%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B5%D0%BC%D0%B0_%D0%BC%D0%B5%D1%80_%D0%B4%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D1%8B._%D0%9A%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D0%BE%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5 Традиционная русская система мер длины. Краткое описание.]

Отрывок, характеризующий Вершок

– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.