Верёвка и кольт
Верёвка и кольт | |
Une corde... un colt... / Cimitero senza croci | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Продюсер |
Жан-Шарль Раффини |
Автор сценария | |
В главных ролях |
Робер Оссейн |
Оператор | |
Кинокомпания | |
Длительность |
84 мин |
Страна | |
Год | |
IMDb | |
«Верёвка и кольт» (фр. Une corde... un colt..., итал. Cimitero senza croci) — франко-итальянский вестерн. В прокате фильм также известен под названием «Кладбище без крестов».
«Верёвка и кольт» снимался под сильным влиянием работ Серджио Леоне, мэтром даже был срежиссирован небольшой фрагмент фильма — комедийная сцена обеда.[1]
В фильме присутствуют все атрибуты спагетти-вестерна: трагическое начало, ещё более трагический финал, длинные паузы перед перестрелками, бесконечные молчаливые сцены и почти полное отсутствие диалогов, мрачный и пустынный город-призрак, но фильм «Верёвка и кольт», канва которого во многом повторяет сюжет «За пригоршню долларов», мрачнее и циничнее большинства творений Леоне. Грань между хорошими и плохими парнями уже не просто размыта, а стёрта. «Положительные» герои: одержимая вдова в компании с безразличным ко всему убийцей вызывает куда меньше жалости, чем ни в чём не повинная дочь главаря банды, а мрачный аллегорический финал ставит точку всем суетным человеческим желаниям: жажде мести и жажде власти.
Содержание
Сюжет
Группа ковбоев выступает против семьи Роджерсов, на ранчо которых они работают. Роджерсы преследуют одного из бунтарей, Бена Кейна (Бенито Стефанелли) до его дома, где вешают на глазах его жены Марии (Мишель Мерсье). Вдова обращается к бывшим подельникам мужа, но они даже не хотят помочь ей вырыть могилу.
Одержимая местью, Мария едет в мёртвый город, чтобы просить помощи у своего любовника Мигеля (Робер Оссейн), который когда-то был другом её мужа.
Мигель устраивается на ранчо и похищает единственную дочь папаши Роджерса (Даниэль Варгас), Джоанну (Анна-Мария Бален). Мария достигла своей цели: держа в заложницах Джоанну, она может требовать у Рождерса что угодно, но все оборачивается совсем не так, как ей хотелось бы…
В ролях
- Робер Оссейн — Мигель
- Мишель Мерсье — Мария Кейн
- Бенито Стефанелли — Бен Кейн
- Анна-Мария Бален — Джоанна Роджерс
- Даниэль Варгас — Уильям Рождерс
Интересные факты
- Дарио Ардженто значится автором сценария в итальянской версии фильма, но, по уверению режиссёра, не принимал никакого участия в фильме.[1]
- По одной из версий гостиничного клерка должен был играть сам Серджио Леоне, но в последний момент отказался, и роль досталась Крису Гуерта. Но легенда о том, что Леоне появляется в фильме, до сих пор жива.[2]
- Съёмки фильма дважды прерывались из-за перерасхода бюджета. Все актёры согласились участвовать в съёмках финальной сцены перестрелки бесплатно.[3]
- Музыку для фильма написал Аминула Гуссейнов, отец режиссёра.
- Переход от чёрно-белой плёнки к цветной впоследствии не раз был использован в вестернах.
- В перестрелках фильма погибло всего 16 персонажей, невероятно мало для вестерна.
- Натурные съёмки «Верёвки и кольта» проходили в Испании, в Альмерии, одновременно со съёмками вестерна «Шалако» с Брижит Бардо и Шоном Коннери.
- На съёмочной площадке фильма Серджио Леоне пригласил Робера Оссейна на роль Мортона в фильм «Однажды на Диком Западе».[1]
Напишите отзыв о статье "Верёвка и кольт"
Примечания
Ссылки
- «Веревка и кольт» (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Верёвка и кольт
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.