Верёвкин, Владимир Николаевич

Владимир Николаевич Верёвкин
Дата рождения	14 июля (26 июля) 1821(1821-07-26)
Место рождения	Москва, Российская империя
Дата смерти	13 января (25 января) 1896(1896-01-25) (74 года)
Место смерти	Санкт-Петербург, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Годы службы	1840—1896
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	Екатеринбургский пехотный полк, 16-я пехотная дивизия, 36-я пехотная дивизия, 4-й армейский корпус, 14-й армейский корпус
Сражения/войны	Венгерский поход 1849 года, Крымская война, Русско-турецкая война 1877—1878

Владимир Николаевич Верёвкин (14 (26) июля 1821 — 13 (25) января 1896) — русский военачальник, генерал от инфантерии, отличившийся во время Крымской войны. В 1863-67 гг. витебский военный губернатор. Отец художницы Марианны Верёвкиной.

Биография

Родился в Москве в семье генерала Николая Никитича Верёвкина. Его брат Александр был генерал-майором и с отличием сражался с горцами на Кавказе.

По окончании Пажеского корпуса, 22 июля 1840 года был выпущен прапорщиком в Лейб-гвардии Измайловский полк.

Принимал участие в Венгерской кампании 1849 года, а во время Восточной войны находился сначала в составе Подольского егерского полка и принимал участие в делах под Силистрией, а затем, с апреля 1855 года командуя Екатеринбургским пехотным полком, принял деятельное участие в обороне Севастополя. 27 августа 1855 года, когда неприятель атаковал редут Шварца, генерал Хрущёв вызвал из резерва Верёвкина, который, с двумя ротами своего полка и полками Житомирским и Минским, отбил атаку и тем сильно облегчил готовившееся отступление армии из Севастополя. Раненый двумя ружейными пулями, 12 января 1856 года Верёвкин был награждён орденом св. Георгия 4-й степени:

«В воздаяние за отличие, оказанное при защите г. Севастополя, где, в течение 3 месяцев, успешно защищал правый фланг II Отделения оборонительной линии, а 27 Августа 1855 года, находясь близ редута Шварца, когда неприятель овладел оным, бросился с 2 ротами вверенного ему полка на неприятеля в штыки и совместно с прибывшими резервами вытеснил его из редута, взяв при этом значительное число пленных».

Крымская война принесла Верёвкину и другие награды: ордена св. Анны 3-й степени с бантом (1854) и св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1855). 13 мая 1863 года Верёвкин был произведён в генерал-майоры и назначен витебским военным губернатором, каковую должность занимал до конца 1867 года, в 1866 году был награждён орденом св. Станислава 1-й степени.

С 1868 по 1871 годы командовал 16-й пехотной дивизией, а затем, 28 марта 1871 года, был произведён в генерал-лейтенанты и назначен начальником местных войск Виленского военного округа, на этом посту он был награждён орденами св. Владимира 2-й степени (1873 г.) и Белого Орла (1876).

Во время войны с Турцией в 1877—78 гг., Верёвкин получил в командование 36-ю пехотную дивизию и особый отряд, в составе 12 мелких судов, для действия в гирлах Дуная. В 1878 году он был назначен командиром сначала 4-го, а потом 14-го армейского корпуса, с которым вошёл в состав оккупационного отряда в Болгарии, был удостоен ордена св. Александра Невского с мечами, а в 1883 году получил алмазные знаки к этому ордену.

В 1885 году Верёвкин был назначен членом Александровского комитета о раненых, а в 1887 году и комендантом Петропавловской крепости, где и был похоронен.

Награды

Орден Святой Анны 3-й ст. (1854), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1855), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1856), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1866), Орден Святого Александра Невского (1878), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1873), Орден Белого Орла (1876).

Семья

Был женат на Елизавете Петровне Дараган (1834—1885), дочери генерала Петра Дарагана от его брака с Анной Балугьянской. По свидетельству современницы, «госпожа Верёвкина была лучше всех, брюнетка, чисто классическая красота, с античными чертами лица, пышными плечами, умными, большими, черными глазами, высокого роста, стройная и, как говорят французы, «царской осанки». Она была образованней и серьезнее младших сестер». Занималась иконописью и портретной живописью. В браке имела детей:

• Марианна (1860—1938), известная художница.
• Пётр (1862—1946), ковенский и виленский губернатор.
• Всеволод (1872—1924), женат, оставил потомство.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Список генералам по старшинству на 1886 год. СПб., 1886
• Веревкин Владимир Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Верёвкин, Владимир Николаевич

25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.