Веселиново (Николаевская область)
Посёлок городского типа
|
Весели́ново (укр. Веселинове) — посёлок городского типа в Николаевской области Украины, районный центр Веселиновского района. Располагается на реке Чичеклея.
Содержание
История
Заселение Северного Причерноморья, где и находится Веселиново, началось в период позднего палеолита, то есть примерно 15—16 тыс. лет тому назад. Однако стоянок древних людей на территории Веселиновщины того периода не выявлено, хотя в 50 км от Веселиново — у села Александровка Вознесенского района — найдены следы мезолитических охотников.
Не прерывалась жизнь на этой территории и в эпоху меди и бронзы.
В IX—VIII веках до н. э. на территории современной Николаевщины жили киммерийцы, а впоследствии их вытеснили племена скифов, следы которых сохранились и на окраинах Веселиново — здесь найдено около 20 курганов эпохи бронзы, скифского и сарматского периода.
Поселений славянских племён на территории Веселиново не найдено, равно как и поселений Киевской Руси и Великого княжества Литовского.
С XV по XVIII век территория Веселиново входила в состав Турции.
По Ясскому мирному договору 1791 года к России отошла так называемая Очаковская земля (правый берег реки Южный Буг). С этого времени и начинается государственная колонизация края и в том числе Веселиновщины.
В истории Северного Причерноморья важное место занимает светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический. Под его руководством происходило завоевание Северного Причерноморья, штурм Очакова, присоединение Крыма, освоение (заселение) диких степей.
В конце XVIII века, по велению императрицы Екатерины II, Потёмкиным было организовано переселение в эти пустынные места жителей Центральной Европы, в основном, из немецких княжеств.
Российское государство взяло на себя все расходы по переселению, включая питание переселенцев в дороге. Немецких колонистов на 10 лет освобождали от налогов, земельной повинности, рекрутских наборов и воинских постоев. Им гарантировалась свобода вероисповедания. Каждая семья получала по 60 десятин земли в вечное и наследственное пользование.
Так в западной части Николаевщины с 1809 по 1832 годы возникли немецкие колонии Раштад (Поречье), Рорбы (Новосветловка), Ландау (Широкий лан), Ватерло (Ставки) и другие.
Но всё же большинство переселенцев (примерно 120 тыс. крестьян) было с Северного Урала и Центральной России.
Тогда же земли по берегам реки Чичиклеи Екатерина II подарила полковнику Веселинову — в числе других российских дворян, которым пожаловали 4,5 млн десятин завоёванных земель. На эти земли помещики переселяли своих крепостных крестьян, чему последовал и полковник Веселинов.
Появившееся село получило название Веселиново. Во 2-й половине XIX века его переименовали в Александровку — по имени дочери помещика, но в конце XIX века ему вернули старое название.
С момента основания, а это начало 90-х гг. XVIII века, село Веселиново входило в Ольвиопольский уезд сначала Екатеринославской, с 1797 по октябрь 1802 гг. — Новороссийской, с октября 1802 по май 1803 — Николаевской, а с мая 1803 г.- Херсонской губернии.
Указом от 19 октября 1825 года был образован Одесский уезд за счет части Херсонского и Тираспольского уездов, но эта реорганизация Веселиново не затронула — он остался в Ольвиопольском уезде.
В 1828 году Ольвиопольский уезд был упразднен, и часть его территории вместе с Веселиновым отошла к Тираспольскому уезду.
В 1834 году от Тираспольского уезда была отделена часть территории, на которой был образован новый уезд — Ананьевский. В него вошло и село Александровка (Веселиново) Покровской волости. И пребывало оно в таком подчинении вплоть до территориально-административных реформ начала ХХ века.
Развивалось село очень медленно, о чём свидетельствует статистика численности населения в течение ряда лет:
- 1859 год — 30 крепостных
- 1874 год — 56 крестьян
- 1887 год — 66 крестьян
- 1896 год — 117 чел.
- 1914 год — 800 чел.
- 1924 год — 1001 чел.
До 1918 года Веселиново было одним из сёл, которых было достаточно много в Северном Причерноморье, и только в январе 1918 года оно стало волостным центром Ананьевского уезда Херсонской губернии, а в феврале 1920 года — волостным центром Ананьевского уезда Одесской губернии.
По-видимому, это стало возможным потому, что через Веселиново проходил как почтовый тракт Одесса — Киев, так и железная дорога Одесса — Бахмач. Эта дорога соединяла волость с центральными городами гораздо быстрее, чем предыдущий волостной центр — Покровку (хотя в Покровке было 484 двора с 2773 жителями).
В 1939 году Веселиново стало районным центром Одесской области.
В Николаевскую область Веселиново вошло в качестве районного центра в мае 1944 года.
В 1963 году Веселиновский район был расформирован, однако в 1965 году Веселиново снова стало районным центром Николаевской области, каковым остаётся по настоящее время.
В настоящее время — посёлок городского типа.
Персоналии
Художник Бельцов Георгий Иванович, 1920—2009 г.г. Значительную часть жизни прожил в Веселиново, здесь он умер и похоронен. Картины художника находятся в музеях Киева и других городов Украины. В Веселиновском Краеведческом музее работам художника посвящён отдельный зал.
Также рядом с Веселиновом в селе Николаевка родился и вырос археолог Мозолевський Борис Николаевич который отыскал золотую пектораль скифов.
Напишите отзыв о статье "Веселиново (Николаевская область)"
Примечания
- ↑ [stat6.stat.lviv.ua/PXWEB2007/ukr/publ/2011/chnas.zip Государственный комитет статистики Украины. Сборник: Численность наличного населения Украины на 1 января 2011. Киев 2011. Ответственная за выпуск Тимошенко Г.В. (doc)]
Литература
- История городов и сёл УССР. Николаевская область. — К., 1971.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Веселиново (Николаевская область)
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
