Весна (картина Боттичелли)

Сандро Боттичелли

Весна. 1482

Доска, темпера. 203 × 314 см

Галерея Уффици, Флоренция

К:Картины 1482 года

«Весна» (итал. Primavera) — картина Сандро Боттичелли, написана в 1482 году. Выставлена в Галерее Уффици, Флоренция.

История создания картины

Как выяснилось в 1975 году из обнаруженной описи 1498 года, картина находилась в спальных покоях Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, которого после смерти отца взял под своё покровительство его дядя Лоренцо Великолепный. Картина висела над софой, называемой летуччо. В той же комнате находились ещё две картины: «Паллада и кентавр» (1482-1483) Боттичелли и «Мадонна с Младенцем» неизвестного автора. Учитывая то обстоятельство, что в 19 июля 1482 года дядя женил по политическим соображениям 17-летнего Лоренцо ди Пьерфранческо на Семирамиде, представительнице знатной фамилии Аппиани, исследователи полагают, что картина была заказана Лоренцо Великолепным Боттичелли в качестве свадебного подарка племяннику. Такие подарки были в то время обычным явлением. В таком случае Боттичелли знал, где будет висеть картина, и то, что она будет располагаться на высоте двух метров от пола.

Источники

Первым источником для Боттичелли являлся фрагмент из поэмы Лукреция «О природе вещей»:

Вот и Весна, и Венера идет, и Венеры крылатый

Вестник грядет впереди, и, Зефиру вослед, перед ними

Шествует Флора-мать и, цветы на путь рассыпая,

Красками все наполняет и запахом сладким…

Ветры, богиня, бегут пред тобою; с твоим приближеньем

Тучи уходят с небес, земля-искусница пышный

Стелет цветочный ковёр, улыбаются волны морские,

И небосвода лазурь сияет разлившимся светом.

Из него на картине появились: Венера, Флора, Меркурий («Венеры крылатый вестник») и Зефир.

Следующие четыре персонажа Боттичелли взял согласно отрывку из поэмы Овидия «Фасты» (Книга 5. 3 мая. Флоралии):

195 «Флорой зовусь, а была я Хлоридой…

Как-то весной на глаза я Зефиру попалась; ушла я,

Он полетел за мной: был он сильнее меня…

205 Все же насилье Зефир оправдал, меня сделав супругой,

И на свой брачный союз я никогда не ропщу.

Вечной я нежусь весной, весна — это лучшее время:

В зелени все дерева, вся зеленеет земля.

Сад плодовитый цветет на полях, мне в приданое данных…

Сад мой украсил супруг прекрасным цветочным убором,

Так мне сказав: «Навсегда будь ты богиней цветов!»

Но перечесть все цвета на цветах, рассеянных всюду,

Я никогда не могла: нет и числа их числу…

Следом Хариты идут, венки и гирлянды сплетая,

220 Чтобы в небесные ввить кудри и косы свои.

Отсюда появились Хлорида и Хариты.

Описание

На картине изображена поляна в апельсиновом саду («Сад плодовитый цветёт на полях»). Вся она усеяна цветами («земля-искусница пышный Стелет цветочный ковёр»). Ботаники насчитали более 500 цветов («нет и числа их числу»), относящихся к более чем 170 видам. Причём воспроизведены они с фотографической точностью, как например, немецкий ирис в правом нижнем углу. Несмотря на название «Весна», среди них много тех, что цветут летом, и даже зимой («Вечной я нежусь весной»).

Рассматривая персонажей картины справа налево, обнаруживается ритм 3-1-3-1. Три персонажа первой группы: бог западного ветра Зефир, рядом с которым деревья гнутся без плодов; Зефир преследует Хлориду, изображённую в момент превращения во Флору – у неё изо рта уже разлетаются цветы; и сама богиня цветов Флора, щедрой рукой разбрасывающая розы («цветы на путь рассыпая, Красками все наполняет и запахом сладким»). Чтобы подчеркнуть метаморфозу нимфы, Боттичелли показал, что одежды у Хлориды и Флоры развеваются в разные стороны.

Следующую, центральную группу образует в одиночестве Венера, богиня садов и любви. Её главенство художник подчёркивает не только центральным расположением, но и двумя ореолами из листьев мирта (атрибута Венеры) и просветов между кустом мирта и апельсиновыми деревьями. Просветы образуют арку, напоминающую многочисленные изображения Мадонны, в том числе и самого Боттичелли. Жест правой руки Венеры направлен к левой части картины. Над Венерой расположен путто (или Амур) с завязанными глазами, направляющий стрелу в среднюю Хариту.

Левее Венеры расположена группа из трёх Харит, которые танцуют, взявшись за руки. Согласно Гесиоду, это Аглая («Сияющая»), Ефросина («Благомыслящая») и Талия («Цветущая»). Средняя Харита (возможно, Ефросина) смотрит на Меркурия. Позы Харит напоминают позы дочерей Иофора с фрески Боттичелли «Сцены из жизни Моисея» в Сикстинской капелле.

Последнюю группу образует Меркурий с его атрибутами: шлемом, крылатыми сандалиями и кадуцеем. Боттичелли сделал его охранником сада, снабдив мечом. Меркурий с помощью кадуцея добивается того, что «Тучи уходят с небес».

Все персонажи почти не касаются земли, они как бы парят над нею. Эффект усиливался благодаря высокому расположению картины.

Интерпретации

Существует огромное количество версий относительно интерпретации картины. Их условно можно разделить на философские, мифологические, религиозные, исторические и экзотические.

Философские версии связаны с неоплатонизмом. Сторонники исходят из того, что источниками для Боттичелли являлись не просто Лукреций и Овидий, а философия Фичино и поэзия Полициано, с которыми Боттичелли познакомился в Платоновской Академии. Кроме того, Фичино был наставником Лоренцо ди Пьерфранческо, сохранилось письмо Фичино к воспитаннику от 1481 года, где он рекомендует юноше рассматривать Венеру как аллегорию Гуманности (Humanitas). В этом случае картина представляет аллегорию, как под руководством Венеры, управляющей и земной и небесной любовью, в соответствии с её жестом деятельность человека поднимается от чувств (Зефир-Хлорида-Флора) через разум (три Грации) к созерцанию (Меркурий). В пользу версии говорит то, что движение Зефира на картине направлено вниз, а движение Меркурия – вверх.

Различные мифологические версии трактуют изображённый сад на картине как сад Гесперид, в качестве источника рассматривают Апулея, и тогда вместо Венеры говорят о Исиде, вместо Меркурия говорят о Марсе, и т. д.

Религиозные версии исходят из того, что на самом деле речь идёт о Мадонне, а сад представляет собой Hortus conclusus. По одной версии, правая часть картины в этом случае рассматривается как аллегория плотской любви, левая – как аллегория любви к ближнему, но высшая любовь в центре – любовь к богу. Другая версия рассматривает изображение на картине как три этапа путешествия по земному Раю: вхождение в Мир, путешествие по Саду и исход на Небеса.

Исторические версии основаны на предположении, что Боттичелли на картине изобразил своих современников. Самый простой вариант – картина является предсвадебным наставлением невесте, в Меркурии изображён Лоренцо ди Пьерфранческо, а в качестве средней Хариты, смотрящей на него – Семирамида Аппиани. Другие считают, что Меркурий – это сам Лоренцо Великолепный, а среди остальных персонажей находят его любовниц. Третьи рассматривают картину как аллегорию расцвета Флоренции под руководством Лоренцо Великолепного после ликвидации последствий заговора Пацци. Утверждается, что деревья в саду – это mala medica, ожерелья на Харитах – цветов Медичи, отыскиваются на картине элементы герба Медичи и т. д.

Есть и экзотические версии, в которых игнорируются литературные и исторические источники. Их сторонники считают, что в картине зашифровано некое послание. Например, восемь персонажей картины рассматриваются как ноты: Зефир соответствует «до», Хлорида – «ре», и так далее, а Меркурий – опять «до», но на октаву выше. Другая версия построена на соответствии Флора – Флоренция, в этом случае каждый персонаж – это итальянский город. Имеются сторонники алхимии, астрономии и т. д.

История картины

Картина находилась в доме Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, как свидетельствуют описи, проведённые в 1498, 1503, 1516 годах. В 1537 она была перевезена в Кастелло. В 1550 её видел там вместе с «Рождением Венеры» Вазари, он писал, что в Кастелло находятся «две картины с фигурами: одна из них – это рождающаяся Венера с ветерками и ветрами, помогающими ей вступить на землю вместе с амурами, другую же Венеру осыпают цветами Грации, возвещая появление Весны: обе они выполнены с грацией и выразительностью.» Картина находилась у Медичи вплоть до угасания рода в 1743.

В 1815 году она попала в запасники Уффици, её высоко не оценили, и в 1853 отправили в Академию для изучения молодыми художниками. Вернулась она в Уффици в 1919, таким образом, на протяжении около 400 лет её мало кто видел, и лишь в начале XX века к ней пришли известность и слава. В 1982 году картина подверглась реставрации. Сейчас – это один из главных шедевров Уффици.

Галерея

• Sandro Botticelli 041.jpg

  Меркурий

• Threegraces.jpg

  Три Хариты

• Sandro Botticelli 040.jpg

  Флора

• Sandro Botticelli 042.jpg

  Нимфа Хлорида и Зефир

Список флорентиек, возлюбленных братьев Медичи, предположительно изображенных на картине

• Симонетта Веспуччи
• Фьоретта Горини
• Лукреция Донати

Литература

• Деймлинг Барбара. Сандро Боттичелли. — Taschen, 2007.

• Роберт Камминг. Великие художники: расшифрованные послания и символы в работах мастеров живописи. — 2008. — С. 22.
• Т. Каширина, Т.Евсеева, Н.Иванова. Шедевры живописи. — Аванта +, 2008. — С. 11-121.
• Ingo F. Walther. Masterpieces of Western art: a history of art in 900 individual studies: from the Gothic to the present day. — Taschen, 2005. — Т. 1. — С. 107. — ISBN 3-8228-4746-1.

Отрывок, характеризующий Весна (картина Боттичелли)

Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.