Веспасиан

Тит Флавий Веспасиан Titus Flavius Vespasianus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Римский император
20 декабря 69 года — 24 июня 79 года
Предшественник:	Авл Вителлий
Преемник:	Тит Флавий Веспасиан
Вероисповедание:	Древнеримская религия
Рождение:	17 ноября 9(0009-11-17) Викус Фалакрина, Италия, Римская империя
Смерть:	24 июня 79(0079-06-24) (69 лет) Рим, Италия, Римская империя
Род:	Флавии
Отец:	Тит Флавий Сабин
Мать:	Веспасия Полла (дочь Веспасия Поллиона)
Супруга:	1-я: Флавия Домицилла Старшая 2-я: Антония Ценис
Дети:	От 1-го брака: сыновья: Тит Флавий Веспасиан, Тит Флавий Домициан дочь: Флавия Домицилла Младшая

Тит Фла́вий Веспасиа́н (старший) (лат. Titus Flavius Vespasianus, 17 ноября 9 года — 24 июня 79 года), вошедший в историю под именем Веспасиан — римский император с 20 декабря 69 года (провозглашён войсками 1 июля) по 79 год, основатель династии Флавиев, один из наиболее деятельных и успешных принцепсов в Римской истории I века. Когномен «Веспасиан» получил (как гласит легенда) вовсе не из-за своего любимого занятия — разведения пчёл, а от своей матери — Веспасии Поллы. Его старший брат Тит Флавий Сабин унаследовал полностью имя отца, а Веспасиан как второй сын получил когномен по имени своей матери.

Ранние годы

Родился в Сабинской земле недалеко от города Реате.

Выходец из средних италийских слоёв. Дед — Тит Флавий Петрон — служил центурионом у Помпея. Отец — Тит Флавий Сабин (Первый) — сборщик налогов в Азии. Дед и дядя Веспасиана по материнской линии были преторами.

Свою карьеру Веспасиан начал с должности военного трибуна во Фракии, затем занимал должности квестора и претора в провинции Киренаика (Северная Африка).

В правление Калигулы Веспасиан занимал должность претора в Риме — в 39 году, когда был раскрыт заговор Гетулика и Лепида, он — как претор — руководил расправой над заговорщиками и проявил в том излишнее рвение: тела казнённых железными крючьями протащили через весь город и сбросили в Тибр. Заговорщики были из знатных семей — некоторые были в родстве с самим императором, потому действия Веспасиана объясняются лишь тем, что он незадолго до того сам попал в немилость у императора. Калигула, выехавший из Рима, застрял вместе со своим эскортом на размытой дороге — и, поскольку состояние дорог было в ведении претора, император приказал своим придворным бросить Веспасиана в грязную лужу, оказавшуюся на пути. Однако, Веспасиан счастливо избежал репрессий Калигулы и уже при следующем императоре продолжил карьеру.

В правление Клавдия, благодаря поддержке вольноотпущенника Нарцисса, он стал легатом II Августова легиона в Германии. Командуя легионом, успешно воевал в Британии под началом Авла Плавтия, занял укреплённые города (в том числе Ход-Хилл и Мэйден-Касл) юго-западных племён, захватил остров Уайт. За это он получил звание консула и затем должность наместника в Африке.

В правление Нерона он навлёк на себя большую немилость, так как игнорировал выступления императора, а однажды даже заснул во время его пения. Но когда в Иудее началось восстание, Веспасиан был послан на его подавление.

Борьба за власть

После смерти Нерона императором был избран Сервий Сульпиций Гальба. При нём в Италии началась гражданская война. Когда Гальба был убит, на главенство в Римской империи претендовали Марк Сальвий Отон и Авл Вителлий. После гибели Отона, сенат Рима признал Вителлия императором.

1 июня 69 года в Александрии Веспасиан был провозглашён императором. Его поддержали легионы, находящиеся в Сирии и Иудее, а вскоре он был признан войсками, стоявшими в Паннонии и Мёзии. Командующий паннонскими войсками Антоний Прим повёл легионы в Италию. У Кремоны он разбил войска Вителлия, а после захвата Рима Вителлий был убит.

Оставив командование осаждавшими Иерусалим войсками своему сыну Титу, Веспасиан летом 70 года прибыл в Рим.

Правление

Успешно расширялись римские владения в Британии — Цериалис, Фронтин, Агрикола побеждали местные племена, восставшие под предводительством Боудикки. Гней Юлий Агрикола намеревался захватить и Северную Шотландию, но это происходило уже в правление Домициана, который, постоянно опасаясь за свою власть, отозвал слишком успешного полководца. При нём были включены в состав римских провинций — Родос, Ликия, Византий, Самос, а также царства Киликия и Коммагена.

Будучи императором, Веспасиан отличался той же простотой и презрением к внешнему блеску, как в то время, когда он ещё был простым гражданином. Он направил все свои заботы на то, чтобы восстановлением дисциплины в армии, сохранением мира и улучшением управления, в особенности финансов, залечить раны, нанесённые государству междоусобными войнами. Он не вёл никаких войн, кроме британской, доставшейся ему в наследство от его предшественников, и даже закрыл храм Януса, который так и оставался закрытым во всё время его царствования.

Финансы империи были в очень плохом состоянии. С целью пополнения бюджета Веспасиан увеличил налоги; большие насмешки вызвало обложение налогами мочи, собираемой из общественных туалетов (лат. latrina), в ответ на которые император произнёс крылатую фразу: «Деньги не пахнут». Император использовал любые, даже незаконные методы пополнения казны, и эти меры дали результаты.

Несмотря на свою бережливость, навлёкшую на него упрёк в жадности, он употреблял большие суммы на общественные сооружения; он восстановил Капитолий (символ государства — храм Юпитера Капитолийского), который сгорел во время боя с Вителлием, соорудил Храм мира (форум Веспасиана), равнявшийся величиной самым большим зданиям древности. При нём началось строительство огромного амфитеатра (Amphitheatrum Flavium, сдан заказчику при Тите), вмещавший 80 тысяч зрителей. Руины этого амфитеатра, известные под именем Колизея, и теперь ещё составляют украшение Рима. Но главная заслуга Веспасиана состояла в упрочении и улучшении внутреннего порядка. При этом он в общем выказал большую умеренность, хотя по временам бывал крут до жестокости. Лишил привилегий города Греции (полученные ими от Нерона). Выгнал из Рима философов и астрологов.

В его правление все города Испании и многие города западных провинций получили права латинского гражданства, а несколько городов Галлии и восточной части Испании даже получили римское гражданство.

В 73 году Веспасиан присвоил себе полномочия цензора, что позволило ему пересмотреть состав сената, хотя по сенаторской традиции он был отнесён к числу «добрых» императоров. Но оппозиция в сенате существовала. Больше всего возбуждала его гнев оппозиция философов, особенно стоиков. Один из них, Гельвидий Приск, поплатился жизнью за свой республиканский образ мыслей.

Кончина

Веспасиан умер в 79 году, оставив двух сыновей, Тита и Домициана. Смерть Веспасиан встретил достойно. В возрасте 69 лет, находясь в Кампании, он почувствовал лёгкие приступы лихорадки. Император поспешил вернуться в Рим, к хорошим лекарям. Здесь болезнь как будто отступила, и Веспасиан решил не изменять давней привычке проводить лето в реатинских поместьях. Однако по отъезде из Рима недомогание усилилось, к тому же, выпив в дороге холодной воды, император, как тогда выражались, «застудил живот».

Веспасиан был вынужден перейти на постельный режим. Однако государственные дела не забросил и, даже лёжа в постели, знакомился с донесениями, давал аудиенцию послам. Тем временем болезнь продолжала изнурять императора. Приступы внезапной слабости происходили всё чаще.

Чувствуя приближение смерти, Веспасиан боялся покинуть мир в недостойной императора позе. Он попросил приближённых помочь ему подняться, чтобы умереть стоя. Пытаясь встать и выпрямиться, он сделал последний вздох.

По другой версии, умирая, Веспасиан произнёс со свойственной ему иронией: «Увы, кажется, я уже становлюсь богом», намекая на традицию посмертного обожествления императоров.

После смерти в Риме был построен храм Веспасиана (79—96 гг.): от него осталось 3 колонны.

Около 1347 года была найдена бронзовая доска, хранящаяся теперь в музее Капитолия и представляющая письменный памятник, которым сенат передал Веспасиану правительственную власть (так называемая лат. lex de imperio Vespasiani, известная также под именем lex regia). Опираясь на этот важный для римского государственного права документ, знаменитый средневековый трибун Кола ди Риенцо доказывал римскому народу его древние права и склонил его к учреждению демократии.

Литература

• Веспасиан Тит Флавий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ф. Ф. Зелинский, Римская империя пер. с пол. Н. А. Папчинской СПб. «Алетейя» (Античная библиотека. Исследования) 488 с. 1999 ISBN 5-89329-071-2
• Светоний Транквилл, «Жизнь двенадцати цезарей»

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Веспасиан
• [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/55672/ Император Веспасиан: крестьянин на троне. Программа «Эха Москвы» из цикла «Всё так»]
• [www.krugosvet.ru/articles/10/1001089/1001089a1.htm Веспасиан в энциклопедии Кругосвет]
• [militerra.com/index.php?option=com_content&task=view&id=34&Itemid=58 Император Веспасиан и восстание в Иудее. Штурм Иотопаты. Материалы сайта «Militerra.com — битвы мировой истории»]

Отрывок, характеризующий Веспасиан

Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.