Вессель, Хорст

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хорст Вессель
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Хорст Ве́ссель (нем. Horst Ludwig Wessel, 9 октября 1907 — 23 февраля 1930) — нацистский активист, штурмфюрер СА, поэт, автор текста «Песни Хорста Весселя».





Биография

Хорст Вессель был сыном евангелического пастора доктора Вильгельма Людвига Георга Весселя (1879—1922), который служил с 1906 по 1908 в Билефельдской церкви Павла и с 1913 в берлинской церкви Святого Николая. Вессель посещал Королевскую городскую гимназию на Александерплац. По окончании школы он начал изучать юриспруденцию.

В 1926 Вессель вступил в НСДАП и СА.

В 1928 году бросил учёбу, работал таксистом и подсобным рабочим на строительстве метро.

В 1929 получил звание штурмфюрера СА. В том же году в национал-социалистском журнале «Der Angriff» было впервые опубликовано его стихотворение «Die Fahne hoch,…», позже ставшего словами гимна НСДАП.

Смерть

14 января 1930 года на Хорста Весселя в дверях его квартиры было совершено нападение членами запрещённого в то время Союза красных фронтовиков. Вессель был ранен в голову Альбрехтом Хёлером (нем. Albrecht Höhler), активистом Коммунистической партии Германии. Хорст Вессель отказался от предоставления ему первой медицинской помощи, так как врач был еврей, он заявил, что не хочет лечиться у еврейского врача[1]. Вессель был доставлен в государственную больницу во Фридрихсхайне (район Берлина), где под наблюдением врачей умер 23 февраля 1930 г. от заражения крови.

Вопрос вины

КПГ отвергала обвинения в политическом убийстве и заявляла, что речь шла о частном споре между домовладелицей Элизабет Зальм и бывшей проституткой Эрной Йенике, с которой Вессель жил в одной квартире. Умерший супруг домовладелицы был активным членом КПГ, и поэтому она обратилась к его товарищам по партии за помощью в споре со своей квартиросъёмщицей, подругой известного национал-социалиста Весселя. В дальнейшем партия распространяла слух, что Хорст Вессель случайно попал в перестрелку между двумя конкурирующими сутенёрскими бандами.

Не исключено также убийство из мести, так как в тот же самый день штурмовиками СА был убит 17-летний член КПГ Камилло Росс (Camillo Ross), а Вессель был руководителем местного отделения СА и одним из видных деятелей НСДАП.

Все участники нападения были вскоре задержаны и приговорены к денежным штрафам или различным срокам заключения. Компартия хоть и оказывала им помощь на судебном процессе, тем не менее, дистанцировалась от них. После прихода нацистов к власти в 1933 году Альбрехт Хёлер, приговорённый к шести годам тюрьмы, был захвачен штурмовиками СА и расстрелян. Двое других второстепенных участников Салли Эпштайн и Ганс Циглер были приговорены к смерти в 1934 году и в 1935 казнены.

Смерть Весселя была политизирована министерством Геббельса и активно использовалась нацистской пропагандой[2]. Его именем были названы улицы, парки, школы, станции метро и т. д. В Третьем рейхе Хорст Вессель стал символом «самоотверженного национал-социалиста, готового умереть за свои идеалы». Его именем была названа 18-я добровольческая моторизованная дивизия СС «Хорст Вессель».

Напишите отзыв о статье "Вессель, Хорст"

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Хорст Вессель
  • Брехт Б. [lib.misto.kiev.ua/INPROZ/BREHT/breht5_1_2.txt_Contents Легенда о Хорсте Весселе]
  • [www.nb-info.ru/vessel.htm Шапке Р. Правда о Хорсте Весселе]
  • [www.dhm.de/lemo/html/biografien/WesselHorst/index.html Tabellarischer Lebenslauf von Horst Wessel]

Примечания

  1. Heinz Knobloch. Der arme Epstein. Wie der Tod an Horst Wessel kam, éd. Christoph Links, Linksdruck GmbH 1993 ISBN 3861530481
  2. webopac0.hwwa.de/DigiJPG/P/18490/P184900020000BECH_B.JPG

Отрывок, характеризующий Вессель, Хорст

Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.