Вестерн

Ве́стерн (англ. western, букв. — западный) — направление искусства, характерное для США, может включать в себя различные жанры, например, комедию, боевик, детектив, триллер и даже фантастику; вестерн характерен для кинематографа, телевидения, литературы, живописи и других видов искусства. Действие в вестернах в основном происходит во второй половине XIX века на Диком Западе — в будущих западных штатах США, а также в Западной Канаде и Мексике. Впервые появился в литературе, затем в кинематографе. В качестве кинематографического жанра распространился из США на другие страны, которые постепенно создали свои собственные эквиваленты вестерна.

Наибольший расцвет вестерна пришёлся на середину XX века. С того же периода наметился заметный спад.

Примыкает к вестерну аргентинская литература гаучо и рассказы о европейских поселенцах в Австралии.

Вестерн, кроме литературного, изобразительного и ТВ-искусства — стиль верховой езды и вид конного спорта, широко распространённый во всём мире, особенно в США. Вестерн (конный спорт) состоит из множества дисциплин, а соревнования собирают огромное количество участников и зрителей.

Определение

Местом действия вестернов обычно являются западные американские штаты (Айдахо, Аризона, Вайоминг, Вашингтон, Калифорния, Канзас, Колорадо, Монтана, Небраска, Невада, Нью-Мексико, Оклахома, Северная Дакота, Техас, Орегон, Южная Дакота, Юта).

Время действия — период приблизительно с 1860 года до окончания так называемых «Индейских войн», датирующегося Бойней на ручье Вундед-Ни в 1890 году. Некоторые вестерны используют тему Войны между Севером и Югом. Границы пространственно-временного периода также расширяются, чтобы включить Войну за независимость Техаса (1836) и Мексиканскую революцию (1910-е годы).

Вдобавок, вестерн был приспособлен к историческим и вымышленным обстоятельствам других стран, включая Аргентину, Австралию, Бразилию, Россию и даже вымышленные космические колонии (например, телесериал «Светлячок»).

Важная характеристика вестерна — столкновение примитивного и устаревшего уклада с новаторским способом жизни. Часто этот конфликт показан через символическое столкновение характеров. В вестернах раннего исторического периода это обычно борьба индейцев с белыми переселенцами и американской кавалерией. В вестернах, время действия которых относится к более позднему периоду, — это борьба хозяев ранчо, поселенцев и стрелков с наступающей индустриальной революцией, давлением со стороны крупного бизнеса и централизацией политической власти на местах.

Образ

Популярные фильмы-вестерны фокусируются на жизни полубродячего искателя, обычно ковбоя или стрелка (gunfighter или gunslinger). Он имеет атрибуты одежды соответствующего исторического периода — ковбойскую шляпу, шейный платок, сапоги, шпоры, оружие — револьвер или винтовку, седло и, конечно, лошадь.

Верный конь и сам по себе может быть важным персонажем в сюжете.

Классические темы

Произведения в стиле вестерн часто изображают завоевание диких пространств и подчинение природы во имя цивилизации, или конфискацию территорий, по праву принадлежащих исконным обитателям приграничных территорий. Вестерны чаще описывают общество, организованное на основе кодекса чести, чем на основе законодательства, члены которого не имеют иного социального окружения, кроме своих ближайших коллег, родственников, или, возможно, вообще находятся в одиночестве.

Литературный предшественник

В некоторых случаях эти персонажи могут восприниматься как литературные потомки средневековых странствующих рыцарей, которые и стояли у истоков развития приключенческого жанра. Как ковбой или стрелок на Диком Западе, странствующий рыцарь в европейской литературе раннего периода путешествовал со своим конём от города к городу, сражаясь со злодеями разнообразных мастей и опираясь не на развитые социальные механизмы, а на свой собственный кодекс чести. И, как странствующие рыцари, герои вестернов часто рискуют собой ради «девы в беде».

Технология

Телеграф, печатный станок и железная дорога обозначают неизбежный конец завоеваний и вольной жизни фронтира. В некоторых поздних вестернах даже показываются автомобили и аэропланы. Важная роль отводится достижениям в области вооружений. Непременным атрибутом вестерна являются револьвер Кольта и винтовка с рычажным взводом; встречаются также пулемёт Гатлинга и автоматическое оружие.

Пейзаж и окружение

В вестернах часто демонстрируется суровость дикой местности. Действие часто происходит в ландшафтах-пустынях. Типичный антураж — изолированные форты, ранчо и фермы, или маленькие приграничные городки, где есть салун, небольшой магазин, общественные конюшни и тюрьма.

Кроме дикой местности второе излюбленное место — салун. Он открыто указывает на то, что это — «Дикий Запад». Это место, где есть музыка (обычно очень расстроенное пианино Honky-Tonk Piano), девочки (обычно проститутки), игра в покер или в блэкджек, выпивка (пиво и виски), драки и стрельба.

В некоторых вестернах, куда добралась цивилизация, есть церковь и школа. В других, где ещё действуют приграничные правила, человеческая жизнь все ещё не имеет никакой ценности.

Пример сочетания характеров

Демонстрация этого контраста была очень эффектной в фильме Джона Форда «The Man Who Shot Liberty Valance» (1962). Женатая пара в исполнении Джимми Стюарта и Веры Майлз возвращаются в город Шайнборн спустя много времени после того, как граница была закрыта. И обнаруживают, как говорит персонаж Веры Майлз, что «дикость стала садом» и теперь в городе есть школы, церкви и здание суда. Затем флешбэком показаны воспоминания Джеймса Стюарта о тех диких и опасных днях Шайнборна, когда он сталкивался там с персонажами Джона Уэйна, Ли Марвина, Эдмонда О’Брайана, Ли ван Клифа и проч.

Набор актёров в этом фильме — прекрасный пример «хорошего, плохого, злого» и «красавицы», которые являются ключевыми персонажами в большинстве фильмов. Для каждого хорошего парня, будь это Джеймс Стюарт, Гари Купер, Джон Уэйн, Клинт Иствуд или Чарльз Бронсон, обязательно должен быть свой злодей, вроде Ли ван Клифа, Джан Мария Волонте или Брайана Долеви, своя прекрасная героиня — как Вера Майлз, Морин О'Хара, Клавдия Кардинале или Ронда Флеминг, и незабываемые хара́ктерные персонажи, как Мартин, Джек Элем или Милдред Нэтвик.

Вестерн в литературе

Американская приключенческая литература XIX и начала XX веков основывалась на подручном материале — завоевании Запада. В этом жанре работали многие писатели.

Вестерн в кинематографе

Киновестерны — одно из направлений кинематографа и приключенческого кино в частности. Это визитная карточка американского кино, ковбойские фильмы в Голливуде снимаются с 1898 года.

Стиль вестерна, в котором описаний и диалогов мало, а пейзажи — красивые, прекрасно подходит для кинематографа. Ранние вестерны преимущественно снимались в павильонах, как и другие голливудские фильмы. Но когда выезды на натуру стали более распространены, продюсеры вестернов стали снимать кино в различных уголках Нью-Мексико, Калифорнии, Аризоны, Юты, Невады, Канзаса, Техаса, Колорадо или Вайоминга, часто превращая ландшафт не просто в живой фон, а в действующее лицо киноленты. Также в съемках задействовались кино-ранчо (movie ranch) — специально построенные городки.

Киновестерн имеет много жанров. Например, эпический вестерн, «the shoot 'em up», вестерн с поющими ковбоями, и даже комедийные и фантастические вестерны. Позже вестерны были заново осмыслены в т. н. «ревизионистских вестернах» (анти-вестернах, в число которых входят спагетти-вестерны).

Характерные черты вестерна

Место действия — обычно Дикий Запад.

Сюжет подчас может быть связан с историей переселения белых вглубь континента, к тихоокеанскому побережью. (Например, «Как был завоеван Запад» (1962) Дж. Форда, Г. Хэтауэя и Дж. Маршалла).

Ковбои и стрелки́ играют важную роль в таких фильмах. Часто они борются с индейцами. В ранних фильмах аборигены часто изображаются как бесчестные злодеи. Позже многие «ревизионистские» вестерны дают индейцам более приятную трактовку. Другая распространённая тема вестерна — квест, а также группа бандитов, терроризирующих маленькое поселение (как в «Великолепной семёрке»).

Типичные персонажи:

• невозмутимый шериф
• независимый охотник за вознаграждением («охотник за головами»)
• лихой ковбой
• кровожадный индеец, вождь, антагонист главного персонажа
• благородный индеец, иногда помощник и спутник главного героя
• коварные бандиты
• профессиональные игроки в покер
• чистая и невинная главная героиня
• роковая женщина, иногда певичка
• «девочки» из весёлых домов, особенно выделяется «бордель-маман»

Важный момент вестерна — скорость, темп действия, т. н. «быстрый выстрел» — иногда от бедра. Дуэль, перенесённая в американские условия.

Кроме того, имеет значение моральная оценка происходящего: добро сражается со злом, и, как правило, добро всегда побеждает. Иногда это придает киноленте некоторую лубочность. Но всё же, хэппи-энд — обязательный элемент.

Классический вестерн

Вести отсчёт можно с 1903 года — «Большое ограбление поезда». Это был немой фильм режиссёра Э. С. Портера с Брончо Билли Андерсоном в главной роли. Популярность фильма дала возможность Андерсону стать первым ковбоем-кинозвездой и сняться в нескольких сотнях короткометражных вестернов. Жанр был так востребован, что вскоре Андерсону составил конкуренцию Уильям С. Харт.

История вестерна в США так богата, что он объединил многие жанры: боевик, приключения, комедию, драму, ужасы, трагедию, пародию, мюзикл, фантастику и проч. Золотой век этого жанра в кинематографе связан с деятельностью двух режиссёров — Джона Форда и Говарда Хоукса (оба часто снимали в главной роли Джона Уэйна).

Ревизионистские вестерны

Термин «ревизионистский» используется для описания произведений, в которых меняются традиционные элементы жанра.

С середины 1960-х многие американские продюсеры начали ставить под сомнение и менять многие из традиционных компонентов вестернов. Главным изменением было то, что индейцев стали чаще показывать положительными героями, а не «дикарями» из ранних фильмов. Публика устала от простого противостояния герой-злодей, и правомерности использования насилия для проверки характера или доказательства каких-нибудь прав. В некоторых вестернах даже начали давать женщинам более значимые роли.

Отличительные черты смены ориентиров в ревизионистских вестернах:

• необычная мрачность тона
• использование антигероя
• значимые роли сильных женщин
• более симпатичное изображение индейцев
• критическое отношение к большому бизнесу, правительству, армии
• критическое отношение к чрезмерной маскулинности
• рост насилия на экране
• чёрный юмор
• акцентация беззакония в этом периоде, предпочтение реализма перед романтизмом

В число голливудских фильмов этого направления входят: «Дикая банда» (1969), «Маленький большой человек» (1970), «Маккейб и миссис Миллер» (1971), «Джоси Уэйлс — человек вне закона» (1976) и «Непрощённый» (1992).

Итальянские спагетти-вестерны оказались наиболее успешным примером развития вестерна этого периода.

Спагетти-вестерн

В 1960—1970-х годах возрождение вестерна в кинематографе совпало с возникновением «спагетти-вестернов» (или «итальянских вестернов»). Большинство из них — низкобюджетные предприятия, снятые на натуре (например, в какой-нибудь испанской пустыне), которая выбиралась и из-за низких расходов команде, и за сходство с ландшафтами западных штатов. Спагетти-вестерны характеризуются наличием более активного действия и насилия, чем голливудские вестерны.

Но лучшие образцы этого жанра, прежде всего работы Серджио Леоне, имеют и пародийные реминисценции. Например, открывающая сцена из «Однажды на Диком Западе» является перевёртышем открывающей сцены из «Ровно в полдень». Эта интонация превращает их в фильмы, звучащие в другом тоне, нежели голливудские вестерны. Чарльз Бронсон, Ли ван Клиф и Клинт Иствуд прославились, снимаясь именно в спагетти-вестернах, в которых оставались и роли для таких знаменитых актеров, как Джейсон Робардс, Лу Кастель, Джеймс Кобурн, Клаус Кински и Генри Фонда.

«Истерн»

Снятые в Голливуде вестерны были популярны и за железным занавесом. В социалистических странах развился целый поджанр, называемый «красный вестерн» или же «истерн» (eastern, от east — «восток»). В этих фильмах американские индейцы обычно изображались с симпатией, как угнетенные люди, борющиеся за свои права — по контрасту с американскими вестернами того же периода, где индейцы показывались злодеями. Часто в роли представителей индейской нации снимались югославы или турки (по причине отсутствия настоящих индейцев в Европе). Так, актёр сербского происхождения Гойко Митич прославился исполнением благородных, добросердечных и обаятельных индейских вождей в вестернах киностудии ДЕФА (ГДР). Во время посещения США племя сиу сделало его почётным вождём племени. Американский актёр Дин Рид, эмигрировавший в Восточную Германию, также снялся в нескольких фильмах.

Одними из популярных «истернов», выпущенных в СССР, были "Всадник без головы" и «Человек с бульвара Капуцинов», в котором с сатирическим подтекстом повествуется о «перевоспитании» грубых и неотесанных жителей Дикого Запада с помощью великого искусства кинематографа.

К жанру истерна относят также фильмы, построенные по жанровым законам вестерна, но на «восточном» материале: советские «Неуловимые мстители», «Белое солнце пустыни», «Свой среди чужих, чужой среди своих» и др.

«Кимчи-вестерн»

Термин «кимчи-вестерн» родился с появлением корейского фильма «Хороший, плохой, долбанутый», который представляет собой полупародийный калейдоскоп из штампов классических и спагетти-вестернов, приложенных к сюжету из жизни авантюристов Юго-Восточной Азии в 1930-х годах.

Contemporary-вестерны

Contemporary Westerns, как следует из названия — фильмы, действие которых происходит в современной Америке, но тем не менее, используются темы и мотивы Дикого запада (мятежный антигерой, открытые ландшафты, дуэли, проч.). По большей части, их географическое место действия — те же самые западные штаты, и при этом воскрешается старый менталитет. В число таких фильмов входит «Принесите мне голову Альфредо Гарсиа» Сэма Пекинпа (1974), «Одинокая звезда» Джона Сэйлеса (1996), «Однажды в Мексике» Роберта Родригеса (2003), «Три могилы» Томми Ли Джонса и «Входите без стука» Вима Вендерса (2005), а также телесериал «Крутой Уокер: правосудие по-техасски».

Вестерн и теория жанров

В 1960-е годы критики и учёные стали относиться к кинематографу как полноправному и настоящему жанру искусства. С ростом этого интереса теория кинематографии стала развиваться в желании понять значения. Благодаря этому стремлению, а также параллельно со сходным явлением в изучении литературы, возник комплекс научных исследований, получивший название «теория жанров». Первоначально это был семантический и структуралистский подход к тому, чтобы понять, как в кинолентах передается значение. В течение продолжительного времени осмеиваемые за своё примитивное морализаторство вестерны вдруг стали рассматриваться вместо этого как ряд условностей и кодов, которые работали со зрителем методом узнаваемой с первого взгляда, стремительной коммуникации. К примеру — белая шляпа всегда принадлежала хорошему парню, а чёрная — плохому, два человека лицом друг к другу на пустынной улице непременно заставляли ожидать перестрелку, все скотоводы были отшельниками, а горожане — семейными и склонными к общине. Все киновестерны могут быть прочитаны как серия кодов и вариации этих кодов.

С 1970-х годов это свойство вестернов стало обнажаться благодаря кинолентам, в которых эти коды использовались прежде всего для подрыва сложившегося впечатления. Крупнейшим ревизионистом в жанре был Сэм Пекинпа, который в вестерне «Дикая банда» деконструировал миф о Диком Западе, показав происходящие события крайне жестоко, в переломное для старого Запада время. В «Маленький большой человек» и «Мэверик» это сделано комедийно. «Танцы с волками» Кевина Костнера воскресил эти коды и условности, но с одновременным «разворотом полярностей» (индейцы — хорошие, кавалерия — плохая). А «Непрощённый» Клинта Иствуда использует весь набор оригинальных условностей, за исключением финала: вместо того, чтобы умереть храбро и стоически, герои унижаются и вопят).

Одним из итогов применения теории жанров стал вывод, что «вестерну» не обязательно происходить на Американском Западе или даже в XIX веке. К примеру, синопсис, типичный для вестерна: восточный представитель закона приезжает на запад, где он обменивается остроумными репликами и пулями с бандой убийц, получает поддержку от местного представителя власти, исполненного благих намерений, но неэффективного, однако в критический момент проявляющего себя и спасающего жизнь главному герою. Описание это подходит и к ряду вестернов, и к некоторым прочим фильмам, например, к «Крепкому орешку». «Хад» Пола Ньюмана и «Семь самураев» Акиры Куросавы — два других часто упоминаемых примера фильмов, действие которые происходит не на американском западе, но которые, тем не менее, имеют много типичных тем и характеристик. С другой стороны, справедливо, что не все фильмы, действие которых развивается на старом американском западе — вестерны.

Наиболее известные вестерны в кино

• Бутч Кэссиди и Санденс Кид
• Дикая банда
• Дилижанс
• Искатели
• Непрощенный
• Однажды на Диком Западе
• Ровно в полдень
• Хороший, плохой, злой
• Золото Маккенны
• Шейн

Культурные влияния

Внешние влияния

Многие вестерны, снятые после 1960 года, находятся под глубоким влиянием японских самурайских фильмов Акиры Куросавы. К примеру, «Великолепная семёрка» (1960) Дж. Стерджеса — ремейк фильма «Семь самураев». А фильмы «За пригоршню долларов» (1964) С. Леоне и «Герой-одиночка» (1996) Уолтера Хилла — оба ремейки куросавовского «Телохранителя», в свою очередь, навеянного «Кровавой жатвой» — американского детективного романа Дэшила Хэммета. В свою очередь стоит отметить, что и Куросава находился под глубоким воздействием американских вестернов, особенно лент Джона Форда. А в фильме «Красное солнце» (1970) эти два мира встречаются. Хороший ковбой — Чарльз Бронсон. Он помогает случайно оказавшемуся на Диком Западе самураю, роль которого исполнил Т. Мифунэ, актёр А. Куросавы. (Злодея же играет Ален Делон).

Влияние на другие жанры

Несмотря на холодную войну, вестерны добрались и до кинематографа Восточной Европы, которая даже восприняла их как собственный жанр, называемый «красный вестерн» (англ. Red Western) или «истерн» (англ. Ostern). Как правило, он находил выражение в двух формах: это могли быть либо «правильные» вестерны, просто снятые в коммунистических странах, либо же приключенческие фильмы, использующие в качестве сюжета Гражданскую войну, например, борьбу с басмачами, в этом случае тюркоязычное население выполняло роль мексиканцев в классических вестернах. Оригинален по замыслу фильм «Цена сокровищ» (Россия, 1992), повествующий о приключениях русского офицера и бурской девушки в Южной Африке во время Англо-бурской войны, ищущих сокровища для финансирования бурской армии и сражающихся с бандой местных гангстеров.

Элементы вестерна могут быть найдены при желании и в некоторых кинолентах, явно принадлежащих к другим жанрам. К примеру, «Герои Келли» — военный фильм, но действие и персонажи развиваются по образцу вестерна. Английский фильм «Зулусы», снятый на тему Англо-зулусской войны, также иногда сравнивается с вестернами, несмотря на то, что действие происходит в Южной Африке.

Вестерны были первыми «боевиками» в американском кинематографе. С увеличением количества жанров излюбленный типаж главного героя никуда не исчез, перекочевав в смежные жанры. Это сильный, независимый герой-одиночка. В «Крепком орешке» персонажа Брюса Уиллиса его противник прямо, насмехаясь, сравнивает с Джоном Уэйном (Дело в том, что этот противник — иностранец, он не понимает, в чём соль вестернов).

Персонаж Хамфри Богарта в таких фильмах, как «Касабланка», «Иметь и не иметь» и «Сокровища Сьерра-Мадре» — это одинокий борец, руководствующийся только своим личным кодексом чести, что является, вне зависимости от самого жанра фильма, типичным героем вестернов. В свою очередь, вестерн, оказавший такое влияние на фильм-нуар, позже воспринял и от него некоторые черты, как это видно, например, в фильме «Sugar Creek», сочетающем приметы обоих жанров.

Пародии на вестерн также распространены. Известные примеры: «Поддержите своего шерифа!» с Джеймсом Гарнером, «Кошка Балу», «Сверкающие седла» Мэла Брукса и «Ковбойская рапсодия» с Томом Беренджером.

Ответвление вестерна — «пост-апокалиптические» вестерны, где действие происходит в будущем, а общество, пытающееся восстановиться после случившейся катастрофы, показывается достаточно похожим на освоение диких территорий XIX века. В число примеров входит «Почтальон» с Кевином Костнером, «Книга Илая», «Шестиструнный самурай» и «Безумный Макс», а также компьютерные игры серии «Fallout», особенно Fallout: New Vegas.

Многие элементы космических фильмов и сериалов были восприняты в значительной степени от условностей жанра вестерн. «Внеземелье» с Шоном Коннери заимствует фабулу «Ровно в полдень» и перемещает её в межзвёздное пространство. Джин Родденберри, создатель «Стар Трека», однажды сказал о своем восприятии этого телесериала, как «повозок переселенцев к звёздам» («Wagon Train to the stars»). Из более свежих примеров — телесериал «Светлячок» недвусмысленно использует тему вестерна для изображения дальних «приграничных» миров. А такие аниме, как «Cowboy Bebop», «Trigun» и «Outlaw Star» являются равной смесью элементов фантастики и вестерна. Таким образом, научно-фантастический вестерн является одновременно поджанром и вестерна, и фантастики.

Во многих романах Хайнлайна заселение других планет описывается согласно модели заселения американского запада. К примеру, в книге «Тоннель в небе» поселенцы обживают планету под названием Новый Ханаан, используя телепортационный портал, через который проходят груженые фургоны, а также проезжает их предводитель — верхом на коне и в соответствующей одежде. Хайнлайн поясняет: колонистам придется выживать в отрыве от цивилизации несколько лет, и лошади тут пригодятся больше, чем механизмы. В его же книге «Луна — суровая хозяйка» население Луны изображается как далекий от метрополии социум, выработавший собственные правила: в частности, все лунари необыкновенно вежливы друг с другом и проявляют удивительную почтительность ко всем женщинам без исключения (ср. столь прославленное в литературе джентльменство техасцев). Связано это с тем, что все лунари — опасные люди, и если на Земле грубым словом могут пренебречь, на Луне за него тебя убьют. Почтительное отношение к женщинам тоже имеет аналогию с Диким Западом — женщин в несколько раз меньше мужчин, переселенцев. Они — хозяйки положения.

В серии книг «Тёмная башня» Стивена Кинга соединяются темы вестерна, классического фэнтези, научной фантастики и хоррора. Одно из главных действующих лиц — Роланд Дискейн, персонаж-стрелок, чей внешний облик и черты характера по большей части инспирированы персонажем Клинта Иствуда из фильмов Серджио Леоне.

Вдобавок, супергерой жанра фэнтези описывается как развившийся из героя-ковбоя, единственного обладающего всемогуществом в обычных городских условиях.

«Звёздные войны» Джорджа Лукаса используют многие элементы вестерна. Да и сам Лукас говорил, что намеревался воскресить в «Звёздных войнах» кинематографическую мифологию, которую удавалось использовать вестерну. Джедаи, имя которых образовано от японского слова Jidaigeki, созданы по образцу самураев (влияние Куросавы). Настоящий ковбой в «Звёздных войнах» — Хан Соло. Он одет как типичный стрелок, свои бластеры носит в двух кобурах, а стреляет от бедра. Заведение «Mos Eisley Cantina», в котором Хан Соло знакомится с Люком Скайуокером и Оби-Ваном Кеноби — типичный салун на Диком Западе. Харрисон Форд на эту роль был избран не зря — до этого он мелькал в телесериале-вестерне «Дымок из ствола», потом он снимется в вестерне «Малыш из Сан-Франциско»». Да и многие последующие его персонажи, включая археолога Индиану Джонса, останутся ковбоями (Доктор Джонс даже будет носить шляпу и пользоваться кнутом).

Для описания симбиоза фантастики и вестерна используется слово «Странный Запад».

Известные актёры жанра вестерн

Иствуд, Клинт Уэйн, Джон Купер, Гари Бриннер, Юл Бронсон, Чарльз Ли ван Клиф

Эллиот, Билл Мэдисон, Гай Стюарт, Джимми Джонс, Бак Эванс, Дейл Дэвис, Гейл

Гибсон, Хут Мерфи, Оди Картер, Дженис Теренс Хилл Бад Спенсер Митич, Гойко Франко Неро

Писатели

Классики жанра

Брет Гарт Оуэн Уистер Луис Ламур Генри Уилсон Аллен

Карл Май О.Генри Майн Рид

Дороти Джонсон Зейн Грей Гюстав Эмар Макс Брэнд

Другие

• Алистер Маклин. «Ущелье разбитых надежд». Экранизирован с Чарльзом Бронсоном в главной роли.
• Роберт Говард. «Джентльмен с Медвежьей речки» (1937).
• Джек Шефер
• Ларри Макмуртри (Larry McMurtry)
• Роджер Желязны. «Дикие земли»
• Роберт Шекли. «Бесконечный вестерн», фантастический рассказ.

Вестерны в других видах искусства

Жанр вестерна затронул также живопись и скульптуру, а также компьютерные игры, комиксы, и ролевые игры.

Изобразительное искусство

• Очень много художников и скульпторов работают в этом стиле, многие из них — признанные классики.

Компьютерные игры

Alone in the Dark 3 America: No Peace Beyond the Line Borderlands Call of Juarez Call of Juarez: Bound in Blood Call of Juarez: Gunslinger Dead Mans Hand Dead man's hand (2004) Desperados: Wanted Dead or Alive Desperados 2: Cooper's Revenge Helldorado: Conspiracy Dust: A Tale of the Wired West Fallout: New Vegas Gun

Gunfighter: The Legend of Jesse James Gun Smoke Gunfighter Gunfright Helldorado Lead and Gold: Gangs of the Wild West Outlaws (1985) Outlaws (1997) Red Dead Revolver Red Dead Redemption StarCraft II: Wings of Liberty Western Outlaw: Wanted Dead or Alive (2003) Sunset Riders

Манга

• Trigun

Комиксы

• Джона Хэкс
• Одинокий Рейнджер

Литература

• Василий Горчаков. Каталог вестернов (с вступительными статьями А. Морозова «Тридцать лет в седле» и В. Горчакова «Приглашение на Дикий Запад») — М.: «КИНО-ВИДЕО-СОЮЗ», 1992. — 223 с.
• Карцева Е. Н. Вестерн. Эволюция жанра — М.: Искусство, 1976. — 255 с.
• Трауберг Ил. Вильям Харт — М.—Л.: Киноиздательство РСФСР, 1926. (Кинопечать). — 16 с.
• Вестерн / Е. А. Цурганова, К. А. Чекалов // Великий князь — Восходящий узел орбиты. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2006. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 5). — ISBN 5-85270-334-6.</span>

Ссылки

• [westerns.agava.ru/ Территория вестерна](недоступная ссылка — история) Проверено 12 января 2016.
• [crossflow.ru/genres/westerns-raz-kovboj-dva-kovboj-2008 Статья о зарождении, эволюции и закате американского вестерна]
• [unbe.ru/articles/viestierny-ekskurs-v-zhanr Вестерны: экскурс в жанр]. unbe.ru (11 мая 2015). Проверено 12 января 2016. [archive.is/OCZjM Архивировано из первоисточника 14 мая 2015].

Отрывок, характеризующий Вестерн

– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.