Ветхий денми

Ве́тхий де́нми, Ветхий днями (ивр. ‏עַתִיק יוֹם‏‎, арам. Атик Йомин, др.-греч. ὁ παλαιὸς τῶν ἡμερῶν, лат. Antiquus di­erum, церк.-слав. Ве́тхiй Де́нми) — образ из книги пророка Даниила.

Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нём было бело, как снег, и волосы главы Его — как чистая волна; престол Его — как пламя огня, колёса Его — пылающий огонь.

— Дан. 7:9

В иконописи — символическое иконографическое изображение Иисуса Христа в образе седовласого старца, а также образ Бога Отца в образе седовласого старца.

В религии

В ветхозаветной традиции

В Ветхом завете — одно из имён (эпитетов) Бога.

В каббале Атик Йомин — это раскрытие Творца в мире Ацилут, Творец в момент раскрытия при творении. Семь нижних сфирот Малхут мира Адам Кадмон называются парцуф Атик Йомин (мира) Ацилут. Парцуф Атик Йомин является бхиной Рош Алеф мира Ацилут.

В православии

Дионисий Ареопагит о значении имени Ветхий днями: «Как Ветхий же денми Бог воспевается потому, что Он существует и как вечность, и как время всего и до дней, и до вечности, и до времени. Однако и время, и день, и час, и вечность надо относить к Нему богоподобно, потому что Он при всяком движении остается неизменным и неподвижным, вечно двигаясь, пребывает в Себе и является Причиной и вечности, и времени, и дней. Потому и в священных богоявлениях при мистических озарениях Бог изображается и как седой, и как юный: старец означает, что Он Древний и сущий „от начала“, юноша же — что Он не стареет, а оба показывают, что Он проходит сквозь все от начала до конца, или же, как говорит наш Божественный священносовершитель, оба они обнаруживают Божественную древность: старец — первого во времени, а более юный — более изначального по числу, поскольку единица и ближайшие к ней числа изначальнее далеко от них отошедших».

В православии Отцы Церкви связывали этот образ с темой воплощения предвечного Сына Божия и искупительной жертвы, и с образом грядущего судии второго пришествия. Архиеп. Андрей Кесарийский в толковании на Откровение Иоанна Богослова говорит: «Принесенный в жертву за нас в эти последние времена, Он однако древний, точнее — Он вечный, свидетельство чему Его белые волосы». Так же понимает этот образ митр. Афинский Михаил Хониат: «Белые волосы означают вечность. Говорят, они появились с Ним, Который был с начала, с Ветхим Деньми; и однако Он, принесенный за нас в жертву, — младенец в воплощении».

Из текстов службы на Сретение: «Ветхий Деньми, иже закон древле в Синае дав Моисею, днесь младенец видится, и по закону яко закона Творец, закон исполняя, во храм приносится…» (1я стихира на литии). Там же: «Ветхий Деньми младенствовав плотию, Материю Девою в Церковь приносится, своего закона исполняя обещанием, его же Симеон приим глаголаше…». Седален на полиелеи: «Младенствуеши мене ради, Ветхий Деньми, чищением приобщаешися, чистейший Боже…».

Свт. Кирилл Иерусалимский пишет: «Сын в воспринятом Им человечестве достигает славы Отца, от которой, по Божеству Своему, не отлучался, и видение Даниила представляет собою провидение двух состояний одного и того же Христа: уничиженного в воплощении (Сын человеческий) и в славе Его Божества, как Судии Второго Пришествия (Ветхий денми)».

Схожий образ упомянут Иоанном Богословом в книге Откровения:

Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег… (Откр. 1:12-14)

Толкование на данное место книги пророка Даниила различное. Ефрем Сирин понимал под Ветхого денми в видении пророка Даниила Иисуса Христа. Иероним Стридонский и Иоанн Златоуст понимали под Ветхим денми в данном конкретном месте Бога Отца. Феодорит Кирский понимал под Ветхого денми всё естество Божества (то есть Отца, Сына и Святого Духа).

У богословов этот образ представляется как указание на воплощение Предвечного Сына Божия, его искупительную жертву и второе пришествие в облике грозного судьи. Так Андрей Кесарийский, комментируя книгу Откровения, пишет — «Хотя для нас Он и новый, но Он же и древний, или вернее — предвечный; об этом свидетельствуют Его власи белы». У Михаила Хониата этому даётся следующее толкование: «Белые волосы означают вечность. Говорят, они появились с Ним, Который был с начала, с Ветхим Деньми; и однако Он, принесенный за нас в жертву, — Младенец в Воплощении».

Существует и другое толкование данного места Откровения, например, в постановлении Большого Московского собора, в 45 его правиле, под Ветхим денми понимается не Иисус Христос, а Бог Отец.

Иконография

Самым древним из известных изображений Ветхого денми является икона из монастыря Святой Екатерины, датируемая VII веком. На ней Иисус Христос в образе Ветхого денми изображён в мандорле, изображение сопровождает надпись «Эммануил». В русской иконографии среди ранних изображений Ветхого денми можно отметить фрески церкви Спаса на Нередице (Новгород Великий, XII век). Традиционным становится изображение Ветхого денми в иконографии Пантократора, с крещатым нимбом и надписью «Иисус Христос Ветхий Денми».

С XI века образ Ветхого денми стал использоваться для изображения Бога Отца. В Ерминии Дионисия Фурноаграфиота (1730—1733) содержится указание — «изображаем и Безначального Отца, как Ветхого деньми, согласно с видением Даниила». Надписание «Ветхий деньми» Дионисий относит к числу надписей для икон Святой Троицы. К ранним примерам таких изображений относятся:

• композиция «Отечество» из рукописи Евангельских чтений (монастырь Дионисиат, Афон, XI век);
• образ на иконе Устюжское Благовещение (Ветхий денми изображён в небесном сегменте сидящим на херувимах, от него исходит луч в сторону Богородицы). Несмотря на эти детали, дающие ассоциации с Богом Отцом, изображение сопровождает надпись «IC ХС трѣсвяты [в]ѣтъхы д[ѣ]неми»;
• фреска «Крещение Господне» в церкви Панагия Халкеон (Салоники, 1028 год). В руках Ветхого денми находится свиток с цитатой из Евангелия от Матфея — «Сей ᾿есть Сын Мой возлю́бленный» (Мф. 3:17).

Богословское толкование иконографии

Причиной превращения Ветхого денми в иконографию Бога Отца является неоднозначность текста видения пророка Даниила, который после описания Ветхого денми как седовласого старца пишет — «вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему» (Дан. 7:13). Исходя из того, что Сын человеческий (Иисус Христос) подводится к Ветхому денми, последний стал пониматься именно как Бог Отец.

Иоанн Златоуст в «Толковании на книгу пророка Даниила» прямо называет Ветхого днями Богом Отцом, говоря о пророке Данииле: «Конечно, смущало его то, что он созерцал. Он первый и один видел Отца и Сына, как бы в видении». В своем труде «Против аномеев. Слово четвертое» св. Иоанн Златоуст примиряет слова Евангелия о том, что «Бога не видел никто никогда» с описаниями явлений Бога в Ветхом Завете (Адаму, Аврааму, Моисею, Михею, Исайе, Иезекиилю, Даниилу, Амосу) и в Новом Завете (Стефану Первомученику) тем, что раз Бог бестелесен, то и слова, что никто «не видел» Его в понимании Евангелиста означают, что никто Его «не познал по существу, во всей точности», ветхозаветные же пророки и апостол Стефан видели Его таким, каким Он Сам захотел перед ними предстать. Того же мнения придерживается Ипполит Римский: «Ветхим денми (пророк) называет здесь не иного кого, как Самого Владыку, Господа и Бога всяческих и Отца Самого Христа» («Толкование на книгу пророка Даниила»).

Это же мнение содержится у Кирилла Александрийского:

Видел он Отца, явившегося как бы в старческом возрасте, покрытого седыми волосами и блистающего одеждами, подобными снегу: и книги отверзошася и судище седе и видех во сне нощию, и се, на облацех небесных яко Сын Человечь идый бяше и даже до Ветхаго денми дойде и пред него приведеся: и тому дадеся власть и честь и царство (Дан. 7: 10, 13 — 14). Итак, когда Единородный явился в подобном нам образе, тогда и Отец раскрыл книги, перестал судить повинных греху и предоставил, наконец, людям мужественным быть внесенными в перепись, зачислиться в небесные лики и содержаться в памяти Божией. Кирилл Александрийский. «О поклонении и служении в Духе и истине»

То же мнение высказывает Епифаний Кипрский в своем труде «На восемьдесят ересей Панарий, или ковчег», глава 14: «Сей Отец и Сын и Святый Дух удостоивал от века являться святым Своим в видениях, насколько каждый мог вмещать по сообщенному ему от Бога дарованию, какое даровал Он каждому из удостоиваемых, как например созерцать Отца, насколько каждый мог слышать глас Его и вмещать. Так устами Исаии Он говорил: се уразумеет Отрок Мой возлюбленный (Ис. 52, 13). Это глас Отца. Так и Даниил видел Ветхаго денми (Дан. 7, 9). Это видение Отца. Так и еще у пророка сказано: Аз видения умножих, и в руках пророческих уподобихся (Ос. 12, 10). Это глас Сына. А у Иезекииля сказано: и взя мя Дух и вывел меня на поле (Иез. 3, 12. 22). Это относится к Святому Духу». Св. Симеон Солунский придерживался того же мнения в своем труде «Толкование на божественный и священный Символ православной и непорочной нашей веры христианской»: «Царствию Его не будет конца, как говорит и Даниил (7, 13-14), видевший Его, Сына Человеческаго, грядущаго на облацех, дошедшаго даже до Ветхаго денми, собственного Отца, и приявшаго, даже по человечеству, всякую власть, то есть, начальство над всем, (начальство), которое Он, как Слово, имеет вечно со Отцем; тогда все исповедают Его Господом, и всяко колено поклонится, и всяк язык исповесть, по слову Павла, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп. 2, 10); и не будет тогда противляющихся (Ему)». Иосиф Волоцкий в «Просветителе» также отождествляет Ветхого Деньми с Богом Отцом: «Об этом же и Даниил говорит: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями... И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится» (Дан. 7:13—14). Да устыдятся жиды, утверждающие, будто Божество единолично и односоставно, и будто Бог Отец Вседержитель не имеет Сына, Единосущного и Сопрестольного Себе, и будто Христос, о Котором проповедали пророки, является Сыном Божиим не по Существу, но по благодати, как Давид и Соломон. Если бы было так, то Кто дошел до Ветхого днями? Кому даны владычество, и слава, и царство? «И владычество Его, — сказано, — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится». Чье владычество не прейдет, и чье царство не разрушится? Давид, высший из царей, и мудрейший Соломон царствовали, после умерли, и владычество их закончилось, и царства их разрушились. И сколько царей ни правили под солнцем, владычества их закончились, и царства их разрушились. Один Господь наш Иисус Христос, Сын Божий — Предвечный, Он назвался Сыном Человеческим и Христом. Он с облаками небесными дошел до Ветхого днями, Ему даст Отец Его, Бог Вседержитель, владычество вечное, которое не прейдет, и царство, которое не разрушится».

И. Н. Богословский отмечает, что «в видении пророка Даниила древнехристианские художники находили для себя точку опоры для представления Бога Отца под образом старца, или Ветхого денми».

В русской иконописи под влиянием иконографии Софии Премудрости Божией в XVI веке изображение Ветхого денми получило нимб в виде пересекающихся синего и красного ромбов и стало образом Господа Саваофа. Московский собор 1554 года во главе со св. Макарием осудил дьяка Ивана Висковатого, который пытался обосновать недопустимость написания икон с образом Бога Отца. Изображение Бога Отца в виде старца было запрещено Большим Московским собором 1666—1667 годов, решения которого о запрещении старых русских церковных обрядов, однако, впоследствии были отменены, и который противоречил сам себе, разрешая изображать «Отца в седине» в сценах Апокалипсиса. В литургической и агиографической традиции Русской Церкви сохранились примеры идентификации Ветхого Деньми как Отца — «Канон Живоначальной Троице на воскресной полунощнице», «Житие св. Елеазара Анзерского».

Уже после проведения собора Дмитрий Ростовский в «Повествовании о Святых Вселенских соборах и их правилах» писал:

Таков ли Отец как изображается на иконах: старик и с бородой ? — Никоим образом; если и ум, присущий душе нашей, не может быть изображен, то тем более Бог, создавший нас, не может быть изображен красками в видимом образе; но так как Он является в таком виде пророкам и назван был ими „Ветхим денми“ (Дан.7:9), то Святая Церковь с общего согласия узаконила на святых Соборах изображать Его так, почитать и признавать в виде старца Ветхого денми, то есть предвечного и безначального, не имеющего ни начала, ни конца дней Своих.

В XIX веке в ходе споров о богословско-дидактических иконах возник спор и о возможности изображения Бога Отца. Возможность такого изображения отстаивали И. Н. Богословский и протоиерей С. Н. Булгаков, исходя из того, что раз человек сотворён по образу Божьему, то и Бог может быть изображен в антропоморфном виде. С богословско-дидактической точки зрения изображение Бога Отца на иконе является продолжением молитвы Богу Отцу св. Макария Великого. Важным в богословско-дидактическом отношении было изменение, произошедшее со временем в сюжете композиции «Отечество»: Голубь (символ Бога Святого Духа) стал не находиться в сфере в руках Спаса Эммануила (символ Бога Сына), а нисходить от Ветхого днями (символ Бога Отца), что подчеркивало различие в православной и католической версиях Символа Веры.

В русских иконописных школах начала XX века преподавали изображение на иконах новозаветной Троицы (так называемое «Отечество») «Господа Саваофа по указанию Слова Божия и явлениям Его некоторым избранникам ветхозаветным».

В учебнике «Закон Божий. Для народных школ и приготовительных классов средних учебных заведений» (СПб, 1916) митрофорный протоиерей А. П. Введенский пишет: «Пресвятую Троицу мы изображаем так: Бога Отца — в виде старца. По правую сторону от Него — Сына Божия с крестом в руках, на котором Он совершил спасение мира».

Бог Отец в виде Ветхого днями изображен в композиции «Отечество» в барабане главного купола кафедрального храма Христа Спасителя в Москве.

7 мая 2008 года после молебна в Благовещенском соборе Московского Кремля по случаю вступления в должность Президента России Дмитрия Медведева Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II принял от в дар от четы Дмитрия и Светланы Медведевых икону «Отечество», на которой Бог Отец изображается как Ветхий днями.

Отвечая на вопросы посетителей сайта «Ikonu.ру» в 2013 году, преподаватель канонического права протоиерей Аркадий (Маковецкий), заявил, что, по его мнению, «Бога Саваофа в виде „старца ветхого деньми“» изображать можно, и что существуют подобные иконы, являющиеся чудотворными.

Отмечают, что Ветхий денми стал одним из трёх этапов эволюции изображения Бога Отца в христианском искусстве:

Способ изображения символический […] (рука в небе), аллегорический, когда от Отчего Образа, или Бога Сына, возносит нашу мысль к Первообразу, Богу Отцу, и наконец, способ изображения исторический, или прямой, когда представляют Его в образе старца или Ветхого денми.

В искусстве Нового времени

• Великий архитектор (картина) — гравюра английского художника и поэта Уильяма Блейка

См. также

• Православная иконография Иисуса Христа
• Православная иконография Троицы
• Саваоф
• Бог Отец

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Ветхий денми
• [www.pravenc.ru/text/158288.html Ветхий денми] // Православная энциклопедия
• [www.portal-slovo.ru/art/35931.php Григорий (Круг). Иисус Христос Ветхий Денми]
• [www.portal-slovo.ru/art/35911.php Григорий (Круг). Об изображении Бога Отца в православной церкви]

Отрывок, характеризующий Ветхий денми

– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.