Ветхозаветные пророчества о Христе

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ветхозаветные пророчества о Христе — в христианском богословии — пророчества о Мессии, содержащиеся в текстах Ветхого Завета и исполнившиеся в Иисусе Христе.

С точки зрения христианского богословия пророчества указывают время его прихода, место, обстоятельства рождения, родословную, жизнь и служение, миссию, смерть за грехи людей и воскресение из мёртвых.

Описание исполнений этих пророчеств находится в Новом Завете, книге, рассказывающей о жизни и служении Иисуса Христа, содержащей также многочисленные цитирования ветхозаветних пророчеств как самим Иисусом Христом, так и евангелистами, указывающими на их исполнение.

Мессианские пророчества содержатся во многих книгах Ветхого Завета — в текстах Пятикнижия Моисея, в книгах библейских пророков, в исторических книгах, в притчах Соломона и в книге Псалмов.

Традиция воспринимать ряд конкретных текстов в качестве мессианских пророчеств вырабатывалась иудейскими толкователями Танаха в течение долгого периода и к моменту прихода Иисуса насчитывала уже несколько столетий, включая в себя представления как о личности Мессии, так и о его целях. Тем не менее, хотя Новый Завет описывает приход к вере в Иисуса множества религиозных иудеев того времени, в настоящее время иудаизм не признаёт Иисуса Христа в качестве Мессии и считает большинство пророчеств еще не исполненными (см. Мессия).





Характеристика

Начиная от 15-го века до Рождества Христова, более 15-и разных иудейских пророков в разные века, независимо друг от друга, пророчествовали о том, что в еврейском народе родится пророк, который будет являться воплощённым в человека Сыном Божьим.

Ветхозаветные пророки предсказывали, что Сын Божий, как человек, родится в Вифлееме (Пс. 2:7; Мих. 5:2), Он будет отвергнут иудейскими священниками (Пс. 117:22), будет предан за 30 сребренников одним из своих учеников (Зах. 11:12; Пс. 40:10), добровольно пойдет на смерть (Ис. 53:7), будет распят в Иерусалиме вместе с разбойниками (Зах. 12:10; Ис. 53:12),скажет предсмертные слова (Пс. 21), воскреснет (Ос. 6:2), создаст Новый Завет (Ис. 42:6), станет ходатаем этого Нового Завета (Мал. 3:1) и создаст церковь, которая должна будет распространиться до всех краёв Земли (Быт. 49:10). Христианские богословы, основываясь на учении Нового Завета, утверждают, что все эти пророчества в Иисусе Христе.

По темам

Происхождение

Так, Мессия должен быть потомком Авраама, Исаака и Иакова. Происходить из колена Иудина (Быт. 49:10). Быть «корнем Иессея» и потомком Давида (ЗЦар 2:4)[1].

Рождение

Тот, которого происхождение от дней вечных и кто должен быть Владыкою в Израиле, должен родиться в Вифлееме (Мих. 5:2).

Вера в то, что Мессия должен родиться от девы, основана на тексте Книги пророка Исайи (Ис. 7:14). Об этом же предсказывает текст Быт. 3:15, согласно которому будущий победитель дьявола родится без семени мужчины. Это пророчество в христианской традиции условно называют «первоевангелием» — первым евангелием, первой благой вестью.

Имя

В Книге пророка Исайи говорится: «Итак, Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил.» (Ис. 7:14). Но Ангел приказал Иосифу назвать Мессию не именем Еммануил (имя Еммануил (Бог с нами) означает - то же что и Иисус (Иисус — русская транслитерация греческой формы Ιησούς еврейского имени ישוע (Иешу́а), в свою очередь являющегося краткой формой имени יהושע (Йехошу́а) (имя состоит из двух корней — «Йехова» (Бог) и «спасение»), то есть Бог родился нам, Который будет с нами.): «Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святаго; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасёт людей Своих от грехов их» (Мф. 1:20-21). В данном случае слово «нарекут» в пророчестве рассматривалось как предсказание о том, кем будет наречен Мессия во время своей жизни, а не о том, какое имя было дано ему при рождении. В данном случае богословами проводится аналогия с первым исполнением этого пророчества в книге пророка Исаии (Ис. 8:3). Было предсказано, что сын будет наречен именем Еммануил (Ис.7:14), но пророку Бог сказал назвать своего сына другим именем (Ис. 8:3). Само же имя Еммануил было упомянуто в следующих словах пророчества: «и распростертие крыльев её будет во всю широту земли Твоей, Еммануил!» (Ис. 8:8). Подобным образом имя Еммануил в христианском богословии связывалось с тем, что суть имени Иисус подразумевает присутствие Бога с нами. Имя Еммануил также связывалось с богочеловеческой природой Христа и отзывами людей о присутствии Бога в деятельности Иисуса: «И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой. Такое мнение о Нём распространилось по всей Иудее и по всей окрестности.» (Лук.7:16,17)

Время прихода

Текст Быт. 49:10 указывает на то, что Мессия должен прийти до утраты самоуправления и законодательства древней Иудеей[2].

В книге пророка Даниила (Дан. 9:25) указан год прихода Мессии, исчисляя от указа о восстановлении Иерусалима (указ Артаксеркса Неемии, 444 г. до н. э. Неем. 2:1-8). В последующих двух стихах предсказывается разрушение Иерусалима и Храма после смерти Мессии. Христиане считают, что это пророчество исполнилось в 70 году н. э., когда Иерусалим и Храм были разрушены войсками римского военачальника Тита, таким образом Мессия должен был прийти до этого разрушения. Произведённые расчёты[3] указывают на 30 марта (10 нисана) 33 года — на дату торжественного въезда Иисуса в Иерусалим.

Предательство

Мессия должен быть оценён в 30 серебряных монет, которые будут брошены на пол Храма (Зах. 11:12-13). В Евангелии от Матфея говорится: «Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: „и взяли тридцать сребренников, цену Оценённого, Которого оценили сыны Израиля.“» (Мф. 27:9). Пророк Иеремия упоминает только 7 сиклей серебра и 10 сребреников (Иер. 32:9); возможно, в сумме они и составляли 30 сребреников. Но основное упоминание находится в Книге пророка Захарии (Зах. 11:13).

Страсти Христовы

Вера в то, что Мессия должен пострадать, опирается на ряд пророчеств. В этой связи наиболее известна 53 глава Книги пророка Исайи, которая содержит описание отвержения, страданий и смерти Мессии. Страдания Мессии описывают также пророк Захария (Зах. 12:10) и израильский царь Давид (Пс. 21:17) предсказывая, что Мессия будет пронзён. В Книге Премудрости Соломона израильский царь Соломон пророчествует, что Сын Божий воплотится в человека, будет обличать людей в их грехах и будет предан бесчестной смерти (Прем. Солом. 2:12-22).

Жертвоприношение Исаака Авраамом рассматривается в раннехристианской доктрине как предсказание мученичества Христа. Еще иудейскими толкователями обещание Бога Аврааму «И благословятся в Семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт. 22:18) после этого эпизода рассматривалось как мессианское пророчество. «Семя» толковалось как «потомок», то есть Иисус Христос[4]. По мнению Отцов Церкви Иисус сам указал на эту историю как на прообраз предстоящей его голгофской жертвы: «Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался» (Ин. 8:56). Это мнение содержится уже в трудах Иринея Лионского[5] (II век), Григория Богослова[6] (IV век) и развивается последующими богословами. Ими сравнивается послушание Исаака воли Авраама и Иисуса воли Бога Отца, несение Исааком дров на гору называется прообразом несения Иисусом Креста, а его путь на гору — крестным путём на Голгофу.

Распятие

Христиане считают, что пророчества о распятии Христа меж двух разбойников сделал пророк Исайя в цикле своих пророчеств о пришествии Мессии:

  • «Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его.» (Ис. 53:9)
  • «Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем.» (Ис. 53:12)

Кроме того, рассказ Иоанна о распятии включает фразу: «Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней» (Ин. 19:32-33), что является исполнением пророчества из Псалмов: «Он хранит все кости его; ни одна из них не сокрушится» (Пс. 33:21). В 21-ом псалме Давид пророчески спел переживания Иисуса на кресте, Давид открыл нам его переживания, хотя сам Иисус сказал лишь несколько слов из этого псалма перед Своей смертью.

Погребение

Христианская традиция связывает два библейских пророчества с указанием на погребение Иисуса Христа:

  • Ветхий Завет: Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребён у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его (Ис. 53:9). Пророчество указывает на погребение Иисуса в гробе Иосифа Аримафейского (богатого человека, члена Синедриона).
  • Новый Завет: Тогда некоторые из книжников и фарисеев сказали: Учитель! хотелось бы нам видеть от Тебя знамение. Но Он сказал им в ответ: род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи (Мф. 12:38-40). Пророчество указывает на самое погребение, а также на срок через который Иисус должен воскреснуть после погребения.

Воскресение

Вера в то, что Мессия воскреснет из мёртвых, основывается на Псалме 15, а также на завершающих стихах 53 главы Книги пророка Исайи, которые описывают жизнь Мессии после казни (Пс. 15:10), (Ис. 53:10,12).

Ветхозаветные пророчества о Христе антиномичны: темы страдающего Мессии и грядущего во славе Царя часто сменяют одна другую. Наиболее отчётливо это выражено в пророчестве Исаии (Ис.53):

Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его…Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились…Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. …

когда же душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его. На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет. Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем.

Воскресением Христа из мёртвых разрешается и другая антиномия: Мессия есть обычный человек и бессмертный Бог: Пс. 2, 44, 109, 9:6, Иер. 23:5, Мих. 5:2, Мал. 3:1. Пророчества о вечном Царстве Израиля понимаются как возглавление Христом, пребывающим после Вознесения в вечности, Церкви в земной истории, а также как предсказания о Втором пришествии: Быт. 49:1, 2Цар. 7:13, Пс. 131:11, Дан. 7:13-14.

В день Пятидесятницы ап. Пётр в первой проповеди христианской Церкви говорил о пророчествах в псалмах Давида (Деян. 2:22-36):

Иисуса Назорея…вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;

но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
Ибо Давид говорит о Нем: …Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.

Типологическое толкование Библии рассматривает исторические события Ветхого Завета как прообразы событий Нового Завета, так по словам св. ап. Павла, ветхозаветный закон был «детоводителем ко Христу» и «тенью будущих благ» (Гал. 3:24; Евр. 10:1). События ветхозаветной Пасхи — Исхода евреев из Египта представляет наиболее ёмкие прообразы Воскресения Христа, в частности:

  • Ангел, видя знаки крови пасхального жертвенного агнца на дверях еврейских домов, проходит мимо (Пасха — досл. евр. «проходить мимо»), из-за чего еврейские первенцы спасаются — это есть прообраз спасения всех людей Кровью Христа как Агнца закланного за грехи мира.
  • С другой стороны, прообразом самого пасхального (избавительного) агнца является овен, которого обнаружил Авраам на горе Иегова-ире (досл. «Бог узрит») Быт. 22:1-18, а жертва Авраама своим сыном как прообраз жертвы Бога-Отца Сыном, избавление Исаака символизирует воскресение.
  • Прохождение через стихию, как напр. переход евреев через море и погубление фараона, также является прообразом воскресения, обновления, перехода из старого «плотского» Египта в новую жизнь. То же относится к первому празднованию Пасхи после перехода через пустыню перед входом в Землю обетованную.

В качестве прообраза Своего будущего воскресения Христос говорит, что «не дастся иного знамения, кроме знамения Ионы-пророка ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф. 12:39-40). Вообще, до страданий, Христос пророчествовал ученикам о Своей будущей смерти и воскресении трижды, но апостолы не понимали смысла сказанного.

Оправдание от грехов связано с познанием Мессии (Ис. 53:11).

Второе пришествие

Пророчества о «дне Господнем» (дне Яхве) в христианской традиции также связываются со Вторым пришествием.

Перед ними потрясётся земля, поколеблется небо; солнце и луна помрачатся, и звезды потеряют свой свет. И Господь даст глас Свой пред воинством Своим, ибо весьма многочисленно полчище Его и могуществен исполнитель слова Его; ибо велик день Господень и весьма страшен, и кто выдержит его?

По книгам

В ветхозаветных книгах, как считают теологи христианства и иудаизма, можно насчитать несколько сотен[4] (более 450)[7] пророчеств о Мессии и о его благодатном Царстве. Наиболее популярные из них перечислены.

Книга Бытия (легендарный автор: Моисей)
Текст Толкование
«и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:15) проклятие Богом Сатаны: потомок Евы в будущем поразит дьявола, но тот причинит ему физические страдания; предсказывается искупление Христом первородного греха. Наиболее древнее пророчество[4].
«Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные» (Быт. 12:3) обещание Бога потомкам Авраама.
«И благословятся в Семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт. 22:18) Бог хвалит Авраама за послушание во время Жертвоприношения Исаака. Слово «Семя» в оригинале стоит в единственном числе, то есть речь идет об определенном Потомке, от которого благословение распространится на всех людей. При этом Авраам, готовый пожертвовать сыном, становился параллелью Бога-Отца и Иисуса[4].
«Молодой Лев Иуда, с добычи, сын мой поднимается. Преклонился Он, лег, как лев и как львица: кто поднимет Его? Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет Примиритель, и Ему покорность народов. Он привязывает к виноградной лозе осленка Своего и к лозе лучшего винограда сына ослицы Своей. Моет в вине одежду Свою и в крови гроздей винограда одеяние Своё» (Быт. 49:9—11) предсказание происхождения Иисуса из рода Иуды — благословение Иаковом своих 12 сыновей. Колено Иуды будет иметь своих собственных правителей («скипетр») и законодателей до тех пор, пока не придет Мессия, называемый тут Примирителем — то есть время пришествия Примирителя тут приурочено к времени, когда потомки Иуды утратят свою политическую независимость. Лев символизирует Мессию, его сон — смерть, виноград, омывающий одежды — кровь, осел — Вход в Иерусалим[4].
Книга Исхода (легендарный автор: Моисей)
Текст Толкование
(Ис. 12:40—50) предсказание Пасхи
Книга Чисел (легендарный автор: Моисей)
Текст Толкование
«Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых» (Чис. 24:17) предсказание пророка Валаама, смотрящего с горы на еврейский народ, о «Потомке» этого народа, который именуется «звездой» и «жезлом». Валаам предсказывает поражение пригласивших его князей Моава и потомков Сифа, подразумевая здесь сокрушение сил зла, ополчающихся на Царство Мессии. «Звезда» из текста также повлияла на сюжет Вифлиемской звезды[4].
Второзаконие (легендарный автор: Моисей)
Текст Толкование
«Я воздвигну им Пророка из среды братьев их, такого как ты, и вложу слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему; а кто не послушает слов Моих, которые [Пророк тот] будет говорить Моим именем, с того Я взыщу» (Втор. 18:17—19) предсказание Бога Моисею на смертном одре о грядущем пророке[4].
2-я Книга Царств (Книга Самуила)
Текст Толкование
«Я утвержу престол Царства Его на веки» (2Цар. 7:13). Бог обещает Давиду устами пророка Нафана устроить в лице его потомка вечное Царство[4]. Будучи царем и пророком, а также в известной мере священником, царь Давид также сам является прообразом (предуказанием), примером величайшего Царя, Пророка и Первосвященника — Христа, потомка Давида[4].
Книга Иова
Текст Толкование
«А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!» (Иов. 19:25—27) предсказание Иова об Искупителе
Псалтирь (легендарный автор: царь Давид)
Текст Толкование НЗ
«Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его» (и т. д.) (Пс. 2:) Предсказание о Царстве Мессии. Давид предсказывает вражду и восстание против Мессии со стороны его врагов. Впервые говорится, что Мессия будет Сыном Божьим. Поскольку Давид является прообразом Христа, часто то, что он пишет в первом лице, как бы о себе относится не к Давиду, а к Христу[4].
(Пс. 8:1—9) Предсказание о страданиях Христа, также[4] о славе Мессии
«…Всегда видел Я пред Собою Господа, ибо Он одесную, не поколеблюсь. Оттого возрадовалось сердце Мое и возвеселился язык Мой. Даже и плоть Моя упокоится в уповании. Ибо Ты не оставишь души Моей в аде и не дашь Святому Твоему видеть тление. Ты укажешь Мне путь жизни: полнота радостей пред лицом Твоим, блаженство в деснице Твоей вовек» (Пс. 15:7—11) Предсказание о страданиях, смерти и воскресении. Христос не увидит тление[4]
(Пс. 17) Предсказание о пришествии Мессии[4].
(Пс. 19-20) Предсказание о Царстве Мессии[4].
«Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне, ночью, — и нет мне успокоения. (…) Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою: „он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему“. Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей. На Тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей Ты — Бог мой. Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет. Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня, раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий. Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий. Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне; избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою; спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, [избавь] меня. Буду возвещать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя. Боящиеся Господа! восхвалите Его. Все семя Иакова! прославь Его. Да благоговеет пред Ним все семя Израиля, ибо Он не презрел и не пренебрег скорби страждущего, не скрыл от него лица Своего, но услышал его, когда сей воззвал к Нему. О Тебе хвала моя в собрании великом; воздам обеты мои пред боящимися Его. Да едят бедные и насыщаются; да восхвалят Господа ищущие Его; да живут сердца ваши во веки! Вспомнят, и обратятся к Господу все концы земли, и поклонятся пред Тобою все племена язычников, ибо Господне есть царство, и Он — Владыка над народами. Будут есть и поклоняться все тучные земли; преклонятся пред Ним все нисходящие в персть и не могущие сохранить жизни своей. Потомство [мое] будет служить Ему, и будет называться Господним вовек: придут и будут возвещать правду Его людям, которые родятся, что сотворил Господь» (Пс. 21:2—32) Предсказание о Страстях, смерти и воскресении. № 2 дословно совпадает с Словами Иисуса на кресте. «Он уповал на Бога — пусть избавит его» — буквально было повторено иудейскими первосвященниками и книжниками у Матфея. № 39 — указывание на недостаточность ветхозаветных жертв для искупления (прощения) человеческих грехов и свидетельство о предстоящих страданиях Мессии[4]. Мк 15:29, Лк 23:33, Мф 27:35, Мф 27:43
(Пс. 30) Предсказание о страданиях, смерти и воскресении[4].
(Пс. 39) Предсказание о страданиях, смерти и воскресении[4].
(Пс. 40) Предсказание о страданиях, смерти и воскресении, о предательстве Иуды[4].
(Пс. 44) Предсказание о Царстве Мессии, также предсказание о Невесте. Также Давид пишет о божестве — Мессии, причем выявляя разницу между Лицами в Боге (между Богом помазывающим и Богом помазанны)м, данное пророчество подводило фундамент для веры в Триипостасного[4].
(Пс. 49) Предсказание о пришествии Мессии[4].
(Пс. 54) Предсказание о предательстве Иуды[4].
(Пс. 65) Предсказание о Царстве Мессии, страданиях, смерти и воскресении[4].
(Пс. 67) Предсказание о пришествии Мессии и о вознесении его на небо[4].
(Пс. 68) Предсказание о страданиях, смерти и воскресении[4].
«…И поклонятся Ему все цари, все народы будут служить Ему. Ибо Он избавит нищего, вопиющего и угнетенного, у которого нет помощника… Будет имя Его благословенно вовек. Доколе пребывает солнце, будет передаваться имя Его, и благословятся в Нем все племена земные, все народы ублажат Его…» (и т. д.) (Пс. 71) Предсказание о Царстве Мессии. Гимн хвалы Мессии[4]
«Приидите, воспоем Господу, воскликнем твердыне спасения нашего; предстанем лицу Его со славословием, в песнях воскликнем Ему, ибо Господь есть Бог великий и Царь великий над всеми богами. В Его руке глубины земли, и вершины гор — Его же; Его — море, и Он создал его, и сушу образовали руки Его. Приидите, поклонимся и припадем, преклоним колени пред лицем Господа, Творца нашего; ибо Он есть Бог наш, и мы — народ паствы Его и овцы руки Его. О, если бы вы ныне послушали гласа Его: „не ожесточите сердца вашего, как в Мериве, как в день искушения в пустыне, где искушали Меня отцы ваши, испытывали Меня, и видели дело Мое. Сорок лет Я был раздражаем родом сим, и сказал: это народ, заблуждающийся сердцем; они не познали путей Моих, и потому Я поклялся во гневе Моем, что они не войдут в покой Мой“» (Пс. 94) Предсказание о наследовании праведниками вечного покоя, также о том, что Мессия будет неузнан[4].
(Пс. 95-97) Предсказание о пришествии Мессии, о Страшном Суде (пс. 96)[4].
(Пс. 98) Предсказание о страданиях, смерти и воскресении[4].
(Пс. 108) Предсказание о предательстве Иуды[4].
«Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих. Жезл силы Твоей пошлет Господь с Сиона: господствуй среди врагов Твоих. В день силы Твоей народ Твой готов во благолепии святыни; из чрева прежде денницы подобно росе рождение Твое. Клялся Господь и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека. Господь одесную Тебя. Он в день гнева Своего поразит царей; совершит суд над народами, наполнит [землю] трупами, сокрушит голову в земле обширной. Из потока на пути будет пить, и потому вознесет главу» (Пс. 109:1—7) Предсказание о Царстве Мессии, также о священстве Мессии: онвыступает не только как Жертва, но и Священник, приносящий жертву Богу самого себя. Сообщается несколько и новых сведений, например, рождение Мессии изображается как предвечное событие. Долгожитель Мелхиседек рассматривается как параллель Христа — вечного священника. Слова «из чрева» означают, что Сын Божий имеет одно существо с Богом Отцом.[4].
«Камень, который отвергли строители, соделался главою угла: это — от Господа, и есть дивно в очах наших» (Пс. 117:22—23) Предсказание, что Христос («камень») — основание Церкви[4]. Мт. 21:42
«Клялся Господь Давиду в истине, и не отречется её: „от плода чрева твоего посажу на престоле твоем“» (Пс. 131:11) Предсказание о вечном Царстве Мессии[4].
Книга Притчей
Текст Толкование
«Кто восходил на небо и нисходил? кто собрал ветер в пригоршни свои? кто завязал воду в одежду? кто поставил все пределы земли? какое имя ему? и какое имя сыну его? знаешь ли?» (Прит. 30:4) предсказание о Сыне
Книга Исаии
Текст Толкование НЗ
«слухом услышите — и не уразумеете, и очами смотреть будете — и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ис. 6:9—10) Предсказание того, что Мессия не будет узнан и понят евреями[4].
«Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Ис. 7:14) предсказание Исайи о рождении Христа от Девы. Сказано это царю Ахазу с целью заверить егов том, что он и его дом не будут истреблены Сирийским и Израильским царями. Один из потомков Ахаза будет обещанным Мессией[4].
«…Разумейте народы и покоритесь: Ибо с нами Бог…К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3042 дня] Младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут Имя Ему: Чудный, Советник, Бог Крепкий, Отец вечности, Князь мира…» (и т. д.) (Ис. 9:6) Исаия пишет, что народ Божий не должен бояться козней своих врагов, потому что замыслы их не осуществятся[4].
«Прежнее время умалило землю Завулонову и землю Неффалимову; но последующее — возвеличит приморский путь, Заиорданскую страну, Галилею языческую. Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий, на живущих в стране тени смертной воссияет свет» (Ис. 9:1—2) Предсказание о проповеди Мессии в северной части св. Земли, в пределах колен Завулона и Неффалима, которую называли Галилеей[4]. Мт. 4:16
«Ибо младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира. Умножению владычества Его и мира нет предела на престоле Давида и в царстве его, чтобы Ему утвердить его и укрепить его судом и правдою отныне и до века. Ревность Господа Саваофа соделает это» (Ис. 9:6—7) предсказание о Богочеловеке[4].
«И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его. И почиет на Нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия…» (и т. д.) (Ис. 11:1—5) предсказание о справедливом судии. «Отрасль» — другое именование Мессии у Исайи. Онпредсказывает о помазании Христа семью дарами Святого Духа, то есть всей полнотой благодати Духа, что осуществилось в день Крещения[4].
«Посему так говорит Господь Бог: вот, Я полагаю в основание на Сионе камень, камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утверждённый: верующий в него не постыдится» (Ис. 28:16) Пророчество о Царстве Мессии, который именуется «Камнем» — основанием Царства[4].
«Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь; ибо пробьются воды в пустыне, и в степи — потоки» (Ис. 35:5—6) Пророчество об исцелениях Христом[4].
«Вот, Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд, не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине…» (и т. д.) (Ис. 42:1—9) пророчество о судии над народами, о делах Христа и его качествах, в особенности, о его милосердии и кротости[4]
«… мало того, что Ты будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля, но Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли. Так говорит Господь, Искупитель Израиля, Святый Его, презираемому всеми, поносимому народом, рабу властелинов: цари увидят, и встанут; князья поклонятся ради Господа, Который верен, ради Святаго Израилева, Который избрал Тебя» (Ис. 49:5—7) пророчество об обращении язычников — Мессия будет не только для евреев[4].
«Господь Бог дал Мне язык мудрых, чтобы Я мог словом подкреплять изнемогающего… Я предал хребет Мой бьющим и ланиты Мои — поражающим, лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания. И Господь Бог помогает Мне, поэтому Я не стыжусь» (Ис. 50:4—1) пророчество о Страстях[4]
«Вот, раб Мой будет благоуспешен, возвысится и вознесется, и возвеличится. Как многие изумлялись, [смотря] на Тебя, — столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его — паче сынов человеческих!» (Ис. 52:13—14) пророчество о страдающем рабе
«[Господи!] Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, [что] Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего [было] на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь. Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его. Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его. На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет. Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем» (Ис. 53:1—12) пророчество об агнце божьем, Страстях Христовых и о воскрешении[4]
«Возвеселись неплодная, нерождающая, воскликни и возгласи немучившаяся родами, потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа… ты распространишься направо и налево, и потомство твое завладеет народами и населит опустошенные города»(Ис. 54:1-5) Пророчество о распространении среди язычников[4]. Гал. 4:27
«Преклоните ухо ваше и придите ко Мне: послушайте, и жива будет душа ваша, — и дам вам завет вечный, неизменная милость, обещанная Давиду» (Ис. 55:3) Пророчество о новом завете[4].
«Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение и узникам открытие темницы, проповедывать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих» (Ис. 61:1—2) Пророчество о великом терпении Христа и снисхождении к немощи человеческой, цели его пришествия — исцелить душевные недуги людей[4].
Книга Иеремии
Текст Толкование
«…Вот, наступают дни, говорит Господь, и восставлю Давиду Отрасль праведную, и воцарится Царь, и будет поступать мудро, и будет производить суд и правду на земле. Во дни Его Иуда спасется и Израиль будет жить безопасно; и вот имя Его, которым будут называть Его: „Господь оправдание наше!“…» (и т. д.) (Иер. 23) Мессия называется Богом[4]
«Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской; тот завет Мой они нарушили, хотя Я оставался в союзе с ними, говорит Господь. Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: „познайте Господа“, ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более» (Иер. 31:31—34) пророчество о новом Завете — союзе между человеком и Богом, вместо старого, заключенного с Ноем[4].
Книга Иезекииля
Текст Толкование
«А раб Мой Давид будет Царем над ними и Пастырем всех их, и они будут ходить в заповедях Моих, и уставы Мои будут соблюдать и выполнять их» (Иез. 37:24) Пророчество о вечном Царстве[4]
Книга Даниила
Текст Толкование НЗ
«Семьдесят седьмин определены для народа твоего и святого города твоего, чтобы покрыто было преступление, запечатаны грехи и заглажены беззакония, и чтобы приведена была правда вечная, и запечатаны были видения и пророк, и помазан был Святый святых. Итак, знай и разумей: с того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, до Христа Владыки семь седьмин и шестьдесят две седьмины. И возвратится народ, и обстроятся улицы и стены, но в трудные времена. И по истечении шестидесяти двух седьмин предан будет смерти Христос, и не будет; а город и святилище разрушены будут народом вождя, который придет, и конец его будет как от наводнения, и до конца войны будут опустошения. И утвердит завет для многих одна седьмина, а в половине седьмины прекратится жертва и приношение, и на крыле святилища будет мерзость запустения, и окончательная предопределенная гибель постигнет опустошителя» (Дан. 9:24—27) Предсказание о времени пришествия Мессии — со времени издания указа о восстановлении Иерусалима (после вавилонского пленения) следует начать исчисление года пришествия Мессии и утверждения Нового Завета. Для народа иудейского и для святого города определено семьдесят седьмин (70 х 7 = 490 лет), пока не придет Святой святых (Христос). Он изгладит беззакония, принесет вечную правду и исполнит все пророчества. Началом этих седьмин будет издание указа о новой постройке Иерусалима и храма, окончанием — повторное разорение обоих. Порядок таков: в продолжении 1-х 7 седьмин (то есть 49-ти лет) будет возобновлен Иерусалим и храм. Потом, к концу последующих 62 седьмин (то есть 434 лет) придет Христос, но он пострадает и будет предан смерти. В течение последней седьмины будет утвержден Новый Завет, и в половине этой седьмины прекратятся обычные жертвоприношения в иерусалимском храме, а во святилище будет мерзость запустения. Тогда придет народ, управляемый вождем, который разрушит святой город и Храм[4]. Мат. 24:15
«Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится». (Дан. 7:13—14) пророчество о вечном Царстве, о Страшном Суде, указание на человеческую природу[4]
Книга Осии
Текст Толкование НЗ
«В скорби своей они с раннего утра будут искать Меня и говорить: пойдем и возвратимся к Господу! ибо Он уязвил — и Он исцелит нас, поразил — и перевяжет наши раны. Оживит нас через два дня, в третий день восставит нас, и мы будем жить пред лицом Его» (Ос. 6:1—2) упоминание о воскресении через 3 дня[4]. 1 Кор. 15:4
Книга Амоса
Текст Толкование
«И будет в тот день, говорит Господь Бог: произведу закат солнца в полдень и омрачу землю среди светлого дня. И обращу праздники ваши в сетование и все песни ваши в плач, и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу [в] [стране] плач, как о единственном сыне, и конец её будет — как горький день» (Амос. 8:9—10) пророчество о тьме во время казни[4]
Книга Михея
Текст Толкование
«И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле и Которого происхождение из начала, от дней вечных» (Мих. 5:2) пророчество о месте рождения. Мессия называется Богом, единосущным[4].
Книга Аггея
Текст Толкование
«Еще раз, и это будет скоро, — Я потрясу небо и землю, море и сушу, и потрясу все народы, — и придет Желаемый всеми народами, и наполню дом сей (храм) славою, говорит Господь Саваоф… Слава сего последнего Храма будет больше, нежели прежнего» (Агг. 2:6-7) Пророчество о пришествии Мессии во время Второго Храма[4].
Книга Захарии
Текст Толкование
«И показал он мне Иисуса, великого иерея, стоящего перед Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему… Вот, Я привожу раба Моего, Отрасль. Ибо вот тот камень, Который Я полагаю перед Иисусом, на этом одном камне — семь очей, вот я вырежу на нем начертание его, говорит Господь Саваоф, и изглажу грехи земли сей в один день… и воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают о единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце… В тот день откроется источник дому Давидову и жителям Иерусалима для омытия греха и нечистоты» (Зах. 3) Описывается видение великого иерея Иисуса, одетого сначала в окровавленные, а потом в светлые ризы, что символизировало нравственное состояние народа: сначала греховное, а потом — праведное. Также раскрывается тайна искупления. Согласно пророчеству, очищение грехов народа произойдет в один день — то есть для этого потребуется только единичная Жертва[4].
«Вот муж — имя Ему Отрасль, Он произрастет из Своего корня и создаст Храм Господень, Будет и священником на престоле Своем» (Зах. 6:12) Пророчество о пришествии Мессии во время Второго Храма[4].
«Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной… Он возвестит мир народам, и владычество Его будет от моря до моря и от реки до концов земли. А что до тебя, ради крови завета твоего Я освобожу узников твоих из рва, в котором нет воды» (Зах. 9:9-11) пророчество о въезде в Иерусалим на осляти — то есть о том, что Христос принесет мир, так как ослица — символ мира[4]
«И возьму жезл Мой — благоволения и переломлю его, чтобы уничтожить завет, который заключил Я со всеми народами. И он уничтожен будет в тот день, и тогда узнают бедные из овец, ожидающие Меня, что это слово Господа. И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою; если же нет, — не давайте; и они отвесят в уплату Мне тридцать сребренников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, — высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать сребренников и бросил их в дом Господень для горшечника» (Зах. 11:10—13) пророчество о тридцати сребренниках[4]
«И будет в тот день, Я истреблю все народы, нападающие на Иерусалим. А на дом Давида и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и умиления, и они воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце» (Зах. 12:9—10) пророчество о крестных страданиях Мессии, о пронзении его копьем и о раскаянии народа[4]
«…И будет в тот день: не станет света, светила удалятся. День этот будет единственный, ведомый только Господу: ни день, ни ночь» (и т. д.) (Зах. 14:1—9) пророчество о тьме в час Распятия[4]
Книга Малахии
Текст Толкование
«Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он — как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву Господу в правде. Тогда благоприятна будет Господу жертва Иуды и Иерусалима, как во дни древние и как в лета прежние. И приду к вам для суда и буду скорым обличителем чародеев и прелюбодеев и тех, которые клянутся ложно и удерживают плату у наемника, притесняют вдову и сироту, и отталкивают пришельца, и Меня не боятся, говорит Господь Саваоф» (Мал. 3:1—5) пророчество об Иоанне Предтече. Мессия называется Богом[4].
Книга Варуха
Текст Толкование НЗ
«Сей Бог наш, и никто другой не сравнится с Ним. Он нашел все пути премудрости и даровал её рабу Своему Иакову и возлюбленному Своему Израилю. После того Он явился на земле и обращался между людьми» (Вар. 3:36—38) Указание на пришествие[4]. Откр. 4-5

В искусстве

Изображения пророков, предсказавших события Нового Завета, были распространены. Древнейшие изображения относятся к VI в. (мозаики церкви Сант Аполлинаре Нуово в Равенне), но формирование иконографии относится к периоду более позднему — к XI—XII вв. «К этому времени относятся все знаменитые памятники, в которых можно найти изображение пророков, говоривших в назидание, увещание и утешение (1 Кор. 14:3) — мозаики и фрески Осиос Лукас в Фокиде (1030—1040 гг.), Софийского собора в Киеве (того же времени); мозаики монастыря Неа Мони на о. Хиос и церкви Успения Богородицы в Нике (середина XI в.), каппадокийские мозаики храмов Эльмали Килисе и Каранлик Килисе в Гереме, мозаики собора монастыря Дафни в окрестностях Афин, росписи монастыря Велюса в Македонии (конец XI в.), мозаики собора Сан Марко в Венеции (начало XII в.), мозаики собора в Монреале (Сицилия, XII в.) и другие»[8].

Мотив сбывшихся ветхозаветных пророчеств часто включался в произведения на новозаветную тематику.

  • Сцена «Благовещения» в западноевропейской иконографии иногда содержит надписи, цитирующие оба Заветов — архангел Гавриил произносит Ave Maria, а Дева держит на коленях книгу, открытую на «Исайе» со словами Ecce Virgo.
  • «Колодец предков» Клауса Слютера (XIV век), на вершине которого было установлено «Распятие», будучи цоколем новозаветной скульптурной группы изображает 6 пророков из числа тех, кто предсказал смерть Христову на кресте (Моисей, Давид, Иеремия, Захария, Даниил и Исайя). В руках у них свитки с пророчествами.

Латинские motto

  • Ecce virgo concipiet et pariet filium («се, Дева во чреве приимет и родит Сына») — (Ис.7:14).

Церковнославянские надписи

Надписи на свитках в изображениях пророков в иконописи:

  • Царь Давид: «Слы́ши Дщи и виждь и приклони́ у́хо Твое́, и забу́ди лю́ди Твоя́ и дом отца́ Твоего́» (Пс. 44:11) — паремия на Рождество Богоматери и Введение во храм.
  • Исайя: «Се Де́ва во чре́ве зачне́т и роди́т Сы́на и нареку́т и́мя Ему́ Емману́ил», е́же есть сказа́емо «с на́ми Бог» (Ис. 7:14; Мф. 1:23).
  • Иезекииль: «Дверь та затворе́на есть, е́юже никто́же не и́мать пройти́» (Иез. 44:2). Текст свитка — паремия на праздники Рождества и Введения во храм Пресвятой Богородицы.
  • Малахия: «Се гряде́т Сам Госпо́дь Вседержи́тель, и кто сте́рпит день исхо́да (пришествия) Его» (Мал. 3:1-2); это паремия на день Усекновения главы Иоанна Предтечи — 29 августа[8]

См. также

Напишите отзыв о статье "Ветхозаветные пророчества о Христе"

Ссылки

  • [azbyka.ru/shemy/prorochestva.shtml Важнейшие Мессианские пророчества Ветхого Завета]

Примечания

  1. Согласно текстам Нового Завета (Лк. 3:23-38), родословная Иисуса полностью соответствует этим требованиям.
  2. «Когда члены синедриона увидели, что они лишены права решать вопрос жизни и смерти, ими овладел ужасный испуг и отчаяние. Они посылали головы пеплом и облачились во вретище, причитая: „Горе нам! Скипетр Иуды отошел от нас, а Мессия ещё не пришел!“». Цитирование Рабби Рахмона по Eg.Fred.John Meldau, «Messiah in Both Testaments», Denver 1956, p30
  3. Джош Макдауэлл. «Неоспоримые свидетельства». Москва, 1993 г., стр. 159—161
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 [www.pravmir.ru/za-sotni-let-do-rozhdestva-xristova-prorochestva-vetxogo-zaveta-o-xriste/ Александр (Милеант). «За сотни лет до Рождества Христова. Пророчества Ветхого Завета о Христе»]
  5. Ириней Лионский, Против ересей. IV:5; Иоанн Златоуст, Беседы на Евангелие от Иоанна. VIII:56
  6. [web.archive.org/web/20120424124917/mystudies.narod.ru/library/g/greg_naz/slova/45.htm Григорий Богослов. Слово 45. На Святую Пасху]
  7. [azbyka.ru/hristianstvo/iisus_hristos/prorochestva/ Пророчества и свидетельства об Иисусе Христе // Азбука веры]
  8. 1 2 [www.mepar.ru/library/vedomosti/58/1106/ Архимандрит Николай (Погребняк). Иконография пророческого служения]

Отрывок, характеризующий Ветхозаветные пророчества о Христе

– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.