Ветчинкин, Григорий Петрович

Григорий Петрович Ветчинкин
Дата рождения	25 августа 1923(1923-08-25)
Место рождения	д. Панфилово, Савинский район, Ивановская область
Дата смерти	13 июня 1997(1997-06-13) (73 года)
Место смерти	пос. Степное, Уссурийский район, Приморский край
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	артиллерия
Годы службы	1941—1945
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Григорий Петрович Ветчинкин (1923—1997) — ефрейтор Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944).

Биография

Григорий Ветчинкин родился 25 августа 1923 года в деревне Панфилово (ныне — Савинский район Ивановской области) в крестьянской семье. Окончил начальную школу, после чего работал трактористом на машинно-тракторной станции. В декабре 1941 года Ветчинкин был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию Савинским районным военным комиссариатом. Проходил службу в Читинской области, в 267-м корпусном артиллерийском полку получил специальность наводчика 76-миллиметрового орудия, затем стал командиром расчёта. В апреле 1942 года полк Ветчинкина убыл на Западный фронт. В Коломне полк был расформирован, после чего Ветчинкин стал наводчиком орудия 1330-го истребительного противотанкового полка. С июня 1943 года — на фронтах Великой Отечественной войны. Принимал участие в боях на Западном и Белорусском фронтах.

В августе 1943 года Ветчинкин участвовал в освобождении Ельни, в сентябре — Смоленска. За отличие в этих боях два раза был награждён медалью «За отвагу».

К ноябрю 1943 года ефрейтор Григорий Ветчинкин был наводчиком орудия 1330-го истребительного противотанкового артиллерийского полка 3-й отдельной истребительной противотанковой артиллерийской бригады 33-й армии Западного фронта. 17 ноября 1943 года в ходе отражения вражеской контратаки у деревни Козяны Дубровенского района Витебской области Белорусской ССР, оставшись один из своего расчёта, уничтожил около роты вражеских солдат и офицеров, предотвратив тем самым нападение противника с флангов. В бою был ранен. Из состава полка после ожесточённого сражения в живых осталось 17 человек.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 марта 1944 года за «образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецкими захватчиками» ефрейтор Григорий Ветчинкин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина за номером 20468) и медали «Золотая Звезда» за номером 4442.

После выписки из госпиталя Ветчинкин вернулся на фронт. В январе 1944 года он принимал участие в освобождении Мозыря и Калинковичей. В августе 1944 года под Перемышлем во время разрыва вражеской бомбы он получил контузию и тяжёлое ранение, в результате чего потерял руку. В течение более чем полугода он лечился в Буйнакске, а в апреле 1945 года он был демобилизован по инвалидности. Вернулся в Панфилово, два года был председателем колхоза. Позднее переехал в город Тейково, в течение 11 лет был заведующим производства в местном обществе слепых. С 1968 года Ветчинкин постоянно проживал в Приморском крае, в посёлке Степное Уссурийского района, работал в колхозе. В 1982 году он вышел на пенсию. Умер 13 июня 1997 года, похоронен на кладбище села Новоникольское того же района.

Был также награждён орденом Отечественной войны 1-й степени и рядом медалей.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Боровиков П. И один в поле воин. (Ивановская газета, 4.02.2005).
• Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Т.1. ‒ М., 1987.
• Навечно в сердце народном. 3-е изд., доп. и испр. Минск, 1984.
• Подвиг. 3-е издание, испр. и доп. Ярославль, 1980.

Отрывок, характеризующий Ветчинкин, Григорий Петрович

Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.