Вехин, Григорий Иванович

Григорий Иванович Вехин
Дата рождения	5 января 1901(1901-01-05)
Место рождения	д. Ерово, ныне Вытегорский район Вологодской области
Дата смерти	30 декабря 1989(1989-12-30) (88 лет)
Место смерти	Херсон
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1919—1948
Звание
Командовал	177-я стрелковая дивизия 152-я стрелковая дивизия (2-го формирования) 88-я гвардейская стрелковая дивизия 350-я стрелковая дивизия
Сражения/войны	Гражданская война в России Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война
Награды и премии

Григорий Иванович Вехин (5 января 1901 года, д. Ерово, ныне Вытегорский район, Вологодская область — 30 декабря 1989 года, Херсон) — советский военачальник, генерал-майор. Герой Советского Союза.

Биография

Григорий Иванович Вехин родился 5 января 1901 года в деревне Ерово ныне Вытегорского района Вологодской области в семье рабочего.

Военная служба

Гражданская война

В рядах РККА служил с 1919 года, на стороне которой участвовал в Гражданской войне.

Межвоенный период

В 1922 году Вехин закончил пехотные курсы, в 1933 году — разведывательные курсы, а в 1936 году — два курса Военной академии имени М. В. Фрунзе. Во время советско-финской войны был начальником штаба 90-й стрелковой дивизии.

В 1926 году вступил в ряды ВКП(б).

Великая Отечественная война

С июля 1941 года воевал на фронтах Великой Отечественной войны.

С 14 октября по 18 декабря 1941 года командовал 177-й стрелковой дивизией

С 4 января 1942 года Вехин командовал 152-й стрелковой дивизии.

27 января 1943 года полковнику Григорию Ивановичу Вехину присвоено воинское звание «генерал-майор».

С 17 мая по 26 июля 1943 года командовал 88-й гвардейской стрелковой дивизией, а затем был назначен на должность командира 350-й стрелковой дивизией.

Дивизия под командованием Вехина, прорвав 15 июля 1944 года оборону противника на рава-русском направлении, форсировала реки Западный Буг и Сан, а 29 июля 1944 года успешно действовала в форсировании Вислы и боях во время захвата плацдарма.

Дивизия участвовала в штурме Берлина и в освобождении Праги.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 мая 1945 года за умелое командование дивизией, образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистским захватчиками и проявленные при этом решительность, мужество и героизм генерал-майору Григорию Ивановичу Вехину присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 4832).

Послевоенная карьера

После войны Вехин командовал дивизией.

В 1948 году закончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба. В том же году ушёл в отставку.

Жил в Херсоне, где и умер 30 декабря 1989 года.

Награды

• Три ордена Ленина;
• Четыре ордена Красного Знамени;
• Орден Суворова 2-й степени;
• Два ордена Отечественной войны 1-й степени
• Медали;
• Иностранный орден.

Память

В Вологде имя Григория Ивановича Вехина высечено на стеле Героев.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5422 Вехин, Григорий Иванович]. Сайт «Герои Страны».

[www.booksite.ru/war1941-1945/5_21.html Вехин Григорий Иванович]. Сайт [www.booksite.ru/ "Вологодская областная библиотека им. И.В. Бабушкина"].

Отрывок, характеризующий Вехин, Григорий Иванович

Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей: