Вечерний Киев (газета)

««Вечерний Киев»»

Тип	городская газета
Формат	A3
Издатель	Коммунальное предприятие Киевского городского совета «Редакция газеты «Вечерний Киев»
Главный редактор	Филиппов Максим Александрович (с 2015 года)
Основана	1927
Язык	русский, украинский
Главный офис	Киев, ул. Владимирская, 51-б
Тираж	313 тыс. экз.
Сайт: [vechirniykiev.com.ua «Вечерний Киев»]

К:Печатные издания, возникшие в 1927 году

«Вечерний Киев» — общественно-политическая газета города. Периодичность выхода — 4 раза в неделю.

Старейшая действующая газета Киева, «Вечерний Киев» ведёт начало от «Вечерней газеты», издававшейся со 2 января 1906 года. После издания первого номера была закрыта властями «за вредное направление». Ежедневное издание газеты было возобновлено в 1913—1917 гг. Редакция «Вечерней газеты» располагалась на улице Большой Васильковской, 61. В 1916 году в газете печатался Александр Куприн.

С 1 марта 1927 года газета «Вечерний Киев» является печатным органом Киевского городского совета. После двадцатилетнего перерыва в работе газета возобновила выход 1 июня 1951 года как орган Киевского городского комитета Коммунистической партии Украины и Киевского городского Совета народных депутатов, с 1 января 1978 года — как их ежедневная газета. В 1977 году «Вечерний Киев» награждён Орденом Трудового Красного Знамени. 27 сентября 1990 года по ходатайству трудового коллектива редакции газета была зарегистрирована Государственным Комитетом Украинской ССР по прессе (Свидетельство КП № 26) как независимое издание всереспубликанского уровня.

Язык издания

До 1 февраля 1930 года издавалась на русском языке. С момента возобновления издания 1 июня 1951 года до 1983 года и с января 1992 года по настоящий момент — только на украинском языке, с 1983 года — на русском и украинском языках.

Год издания	Тираж на русском языке тыс. экз.	Тираж на украинском языке тыс. экз.
1983	46	185
1984	70	146
1985	100	110
1986	125	85
1987	167	78
1988	260	100
1989	330	130

Разгром редакции 1958 года

В 1958 году значительная часть сотрудников редакции подверглась гонениям по национальному признаку. Скандал, который разразился вокруг корреспондента газеты «Вечерний Киев» Анатолия Альперина, вошёл в историю Киева под народным названием «маца».

Весной 1958 года один из киевских хлебозаводов испёк партию мацы — непременного атрибута еврейской Пасхи. Еврей Анатолий Альперин договорился с изготовителями о приобретении нескольких килограммов мацы для себя и своих приятелей.

Но чтобы не нести увесистую торбу с полулегальным товаром в редакцию, [Анатолий Альперин] оставил её на кратковременное хранение в соседнем мебельном магазине, где у него работали приятели. А туда неожиданно нагрянула проверка. Выяснили происхождение и назначение «ритуального хлеба», за дело взялась родная коммунистическая партия. Редакция была разгромлена, большинство сотрудников-евреев, пожелавших купить эту злополучную мацу, — безжалостно уволены. Среди них оказались первоклассные специалисты, которые затем не могли нигде устроиться на работу. Александр Анисимов

Значение «Вечернего Киева» в культурной и общественно-политической жизни Киева

Газета «Вечерний Киев» стала одним из первых в СССР изданий, которые откликнулись на публикацию романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев».

29 января 1929 года газета «Вечерний Киев» напечатала обзорную статью О. Мандельштама «Веер герцогини», охарактеризовавшую поведение критиков как «совсем позорный и комический пример „незамечания“ значительной книги. Широчайшие слои, — негодовал Мандельштам, — сейчас буквально захлёбываются книгой молодых авторов Ильфа и Петрова, называемой „Двенадцать стульев“. Единственным откликом на этот брызжущий веселой злобой и молодостью, на этот дышащий требовательной любовью к советской стране памфлет было несколько слов, сказанных т. Бухариным на съезде профсоюзов. Бухарину книга Ильфа и Петрова для чего-то понадобилась, а рецензентам пока не нужна. Доберутся, конечно, и до неё и отбреют как следует».

В 1970-х — 1980-х годах на страницах «Вечернего Киева» публиковались ведущие писатели и журналисты столицы. В частности, автор популярных детективных произведений Владимир Кашин и выдающийся украинский поэт Максим Рыльский. (Цикл публикаций «Вечерние беседы».) В «Вечернем Киеве» также работали журналисты Александр Швец — в будущем главный редактор газет «Киевские ведомости» и «Факты и комментарии», Дмитрий Гордон — в будущем главный редактор газет «Бульвар» и «Бульвар Гордона», Владимир Мостовой — в будущем главный редактор газеты «Зеркало недели».

В 1970-е годы газета «Вечерний Киев» была едва ли не самой популярной в Украине и своими острыми, интересными, нестандартными материалами затмевала даже московские издания, не говоря уже о местных. Многие журналисты, пройдя замечательную школу «Вечёрки», стали потом лучшими «перьями» страны. Валерий Дружбинский

В годы Перестройки газета «Вечерний Киев» стала флагманом изменений в советском обществе. В частности, газета первой среди украинских изданий Коммунистической партии начала выступать против номенклатурных привилегий.

С 1985 по 2001 год, под руководством главного редактора Виталия Карпенко, тираж «Вечернего Киева» достиг рекордных 576 тысяч экземпляров.

Популярность газеты была настолько высока, что её выписывали не только в областях Украины, но также и в Москве.

Поэт Иван Драч в одном из своих выступлений сказал, что «Вечерний Киев» сделал для демократизации столицы больше, чем все демократические партии, вместе взятые. На волне популярности издания в 1990 году Виталий Карпенко был избран депутатом Верховной Рады, вошёл в состав Комиссии по вопросам гласности и средств массовой информации.

Я ушёл на редакторскую работу с удовольствием, хотя это очень напоминало отправку в горячую точку. Газету ещё не завозили в киоски, а уже приходила машина, которая доставляла свежий номер в горком, в ЦК. Там каждый материал внимательно прочитывали, подчёркивали то, что заслуживало внимания, и клали Щербицкому на стол. Он часто реагировал на наши публикации. Газета первой среди партийных изданий начала критиковать парторганизации, выступать против номенклатурных привилегий. Затрагивали мы и другие острые, волнующие всех проблемы. Виталий Карпенко

Резонансные публикации

Матч Смерти

Впервые о расстрелянных киевских динамовцах сообщили «Известия» ещё 16 ноября 1943 года. Военный корреспондент газеты из Киева написал: «Это были игроки футбольной команды киевского „Динамо“, которые долгое время скрывались от немцев. Надо было жить, спасаться от голода. Они устроились работать на киевский хлебозавод. Их обнаружили немцы, загнали в подвалы гестапо. Всех юношей расстреляли».

Через 15 лет в «Вечернем Киеве» от 21 ноября 1958 года появилась статья Петра Северова «Последний поединок». И в том же году вышла книга под таким же названием. Авторы — Пётр Северов и Наум Халемский — рассказывали историю киевских динамовцев, которые остались в оккупированном городе, работали на хлебозаводе, а после того как провели матч с немецкими футболистами и победили в нём, были расстреляны.

Впервые название «матч смерти» употребил Лев Кассиль в газете «Известия» за 1943. Однако выходные данные газеты не сообщаются. Из опубликованных материалов в 1943 года о футбольном сезоне 1942 года в Киеве к настоящему времени известно: «Известия», № 270, 16 ноября 1943 г., стр. 2, «Так было в Киеве», спец. военный корреспондент Е. Кригер; «Київська правда», 17 листопада 1943 р., стор. 3, «У Сирецькому концлагері», упоминаний названия «матч смерти» нет.

Впервые выражение «матч смерти» появилось в киевской газете «Сталинское племя», № 164, 24 августа 1946, стр. 3. В ней напечатана киноповесть «Матч смерти» в десяти номерах, автор — Александр Борщаговский. В последнем номере редакция просит читателей прислать свои отзывы о киносценарии, написанном для «Мосфильма». Позже Борщаговский написал книгу «Тревожные облака».

Со временем история обрастала художественными подробностями. В 1957 году в издательстве «Физкультура и спорт» вышла повесть Петра Северова в соавторстве с Наумом Халемским. В книге соперниками киевлян по матчу названа команда немецких ВВС — люфтваффе. Эта версия получила дальнейшее развитие, и в 1963—1964 годах на киностудии «Мосфильм» был снят и вышел на экраны художественный фильм «Третий тайм» об игре футболистов киевского «Динамо» с немецкой командой люфтваффе.

Массовые захоронения в Быковнянском лесу

В 1988 году газета «Вечерний Киев» первой рассказала свою версию о массовых захоронениях в Быковнянском лесу под Киевом, которые долгое время приписывались только фашистским карателям. Журналисты «Вечернего Киева» Александр Швец в статье «Тайна Дарницкой трагедии» и Юрий Прилюк в статье «Разве только Быковня?» одними из первых в СССР написали о том, что это было ещё и массовое захоронение жертв НКВД.

Судебный процесс 1996 года

В 1996 году состоялся громкий судебный процесс против газеты, инициированный тогдашним министром обороны Украины, генералом Валерием Шмаровым.

В номере от 8 февраля 1996 года Виталий Карпенко поместил статью «Государственный переворот», содержание которой однозначно указывает на то, что министр обороны Украины Валерий Шмаров вместе с группой заговорщиков посягнул на государственный строй страны, совершил действия, направленные на ликвидацию Вооружённых сил и самого государства. Вслед за этой публикацией в газете появился ряд статей оппозиционно настроенных генералов и старших офицеров, которые привели конкретные примеры сознательного уничтожения национальной армии.
Приведённые факты позволили украинской общественности сделать однозначный вывод о том, что под видом военной реформы в стране происходит умышленное уничтожение вооружённых сил с целью наживы на распродаже военного имущества и боевой техники. Совершенно очевидны были и главные виновники преступления.

Шмаров подал на нас в суд. Начался процесс. Было очевидно, что всё заранее запланировано и запрограммировано: Шмаров должен выиграть. На нашу доказательную базу судья не обращала внимания. У нас был единственный способ защиты, и мы его использовали — печатали стенограмму судебных заседаний. Газету быстро разбирали, все говорили об этой тяжбе. В верхах начался переполох. Судья приняла решение: иск Шмарова удовлетворить частично. То есть обязать редакцию опровергнуть приведённые в газете факты и компенсировать нанесённый министру моральный ущерб в размере 315 миллионов купонорублей. Опровержение мы так и не дали, истцу ничего не заплатили, а он и не настаивал. Сразу же после судебного процесса Шмаров подал в отставку по собственному желанию. Виталий Карпенко

Стройка на территории Октябрьской (Александровской) больницы

22 декабря 2007 года газета опубликовала статью «Чума», в которой излагались факты. Строительная компания «Житлобуд», которой на тот момент руководил депутата ВР Иван Куровский, собиралась возводить многоэтажный жилищно-офисный комплекс на той части территории Октябрьской (Александровской) больницы, где на протяжении XIX века хоронили жертв эпидемий чумы и сибирской язвы, умерших в больнице.

«Согласно результатам последних исследований американских учёных, — утверждал в статье профессор Вадим Березовский, 75-летний лидер защитников больницы, избитый охраной Куровского, — бактерии чумы и язвы в трупных телах сохраняются почти вечно. Если разрыть землю — киевляне в полной мере познают, что такое эпидемия чумы. Мы, как сознательные киевляне, должны сделать всё возможное, чтобы не допустить в столице средневекового мора».

Публикация вызвала широкий резонанс и в результате возникшего скандала строительство было заморожено, а затем и вовсе запрещено решением Киевского горсовета. Штаммов чумы и сибирской язвы в грунте экспертами городской санстанции найдено не было.

Газета «Вечерний Киев» сегодня

Большое внимание журналисты издания уделяют расследованиям злоупотреблений среди городских чиновников, экологическим проблемам, незаконным застройкам.

Благодаря усилиям журналистов «Вечернего Киева» удалось прекратить ряд незаконных застроек, убрать с городских улиц ряд незаконно установленных малых архитектурных форм (МАФ). За серию публикаций о варварской застройке столицы по итогам 2007 года «Вечерний Киев» был награждён «Золотым пером» за лучшие журналистские расследования в сфере незаконных застроек и злоупотребления чиновниками властью.

Кроме того, газета «Вечерний Киев» стала медиа-партнером Чемпионата Европы Евро-2012, финальная часть которого прошла с 8 июня по 1 июля на Украине и в Польше, а финальный матч — в Киеве.

Ссылки

• [vechirniykiev.com.ua/ Газета «Вечерний Киев»]

Отрывок, характеризующий Вечерний Киев (газета)

– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.