Вечный мир (532)
Вечный мир (греч. ἀπέραντος εἰρήνη[1]) — мирный договор, подписанный в 532 году между Византийской империей и государством Сасанидов — мирный договор неопределённой продолжительности, завершивший Иберийскую войну. Он обозначил период относительно спокойных отношений между двумя империями и продлился до 540 года, когда вновь начались военные действия.
Иберийская война, начавшаяся с восстаний иберийцев против персов в 524/525, развивалась вяло: персы быстро подавили мятеж, однако не смогли существенно продвинуться вглубь византийской территории, захватив только две крепости в Лазике — Сканду и Сарапанис. Византийцы, оправившись от неудач, смогли нанести противнику два крупных поражения в битвах при Даре и Сатале в 530 году. Последствием этих побед стал захват двух приграничных крепостей, Болума и Фарангия, в Парсармении. Однако за этим последовало поражение при Каллинике. Активные действия прерывались периодами коротких перемирий и безрезультатных мирных переговоров[2].
Со смертью персидского шаха Кавада I и восшествием на престол его третьего сына Хосрова I в конце 531 года ситуация изменилась: с одной стороны, внутренние позиции Хосрова были не прочны, а Юстиниан I активно начал восстановление империи на Западе[3]. Византийцы направили посольство, в которое были включены Руфин, Гермоген, Александр и Фома. Послы нашли Хосрова более склонным к переговорам, чем его отец, в результате чего появилась возможность подписать соглашение. Согласно ему, Византия должна была заплатить 110 кентинариев (11 000 фунтов) золота, формально в качестве платы за оборону кавказских горных проходов от местных варваров. Кроме того, резиденция дукса Месопотамии должна была быть перенесена из Дары в Константину. Два правителя признавали друг друга равными и давали обещание оказывать взаимную помощь[3][4]. Хосров первоначально отказался возвращать два лазских форта, требуя вернуть крепости, занятые византийцами в Парсармении, а Юстиниан сначала согласился на это требование, но позже передумал. В результате подписание соглашения было сорвано, и только летом 532 года новое византийское посольство Гермогена и Руфина смогло убедить Хосрова обменяться захваченными крепостями. При этом иберийским мятежникам было разрешено самим выбирать, оставаться ли им в подданстве Византии или вернуться домой[5].
Следующие пять лет были отмечены атмосферой необычной сердечности и сотрудничества между двумя ближневосточными державами. В течение этого времени, поскольку Юстиниан был поглощён войнами против вандалов и в Италии против готов, оборонительные сооружения на границе приходили в упадок. Это дало возможность Хосрову, подстрекаемому готскими послами и желающему поправить финансовое положение военной добычей, начать новую войну летом 540 года[4][6].
|
Это заготовка статьи по международному праву. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Вечный мир (532)"
Примечания
Литература
- Greatrex, Geoffrey & Lieu, Samuel N. C. (2002), The Roman Eastern Frontier and the Persian Wars (Part II, 363–630 AD), Routledge, ISBN 0-415-14687-9
- Maas, Michael, ed. (2005), The Cambridge companion to the Age of Justinian, Cambridge University Press, ISBN 978-0521817462
Отрывок, характеризующий Вечный мир (532)
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.
Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.
Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
