Взлёт (фильм, 1979)

Взлёт
Жанр	драма
Режиссёр	Савва Кулиш
Автор сценария	Олег Осетинский
В главных ролях	Евгений Евтушенко Лариса Кадочникова Альберт Филозов
Оператор	Владимир Климов
Композитор	Олег Каравайчук
Кинокомпания	Мосфильм
Длительность	139 мин.
Страна	СССР СССР
Год	1979
IMDb	ID 0173432
Выход фильма «Взлёт»

К:Фильмы 1979 года

«Взлёт» — двухсерийный художественный фильм, снятый режиссёром Саввой Кулишом в 1979 году. В ленте, рассказывающей о судьбе основоположника теоретической космонавтики Константина Циолковского, главную роль сыграл поэт Евгений Евтушенко.

На XI Московском международном кинофестивале (1979) картина была удостоена Серебряной премии.

Сюжет

1-я серия

Школьный учитель Константин Эдуардович приносит на урок прибор. Опыт заканчивается взрывом. В аптеке, куда Циолковский приходит за йодом и серной кислотой, он знакомится с провизором Сергеем Ивановичем Паниным (Альберт Филозов). Разговор о возможности «расшатать атом» сближает молодых людей. Панин на долгие годы становится одним из самых близких Циолковскому людей.

Проекты построения аэростата Константин Эдуардович периодически посылает в Русское физико-техническое общество Санкт-Петербурга. Ответы приходят стандартные: практического значения идея не имеет, в субсидировании отказать. Веру в то, что за управляемыми аэростатами — будущее, в Циолковском поддерживает физик Столетов, однако оказать непосредственную помощь учёному-самоучке он не может.

Годы идут, количество отказов достигает нескольких десятков, «научная лаборатория» Константина Эдуардовича по-прежнему размещается в сарае.

О своей жене Варваре Евграфовне (Лариса Кадочникова) Циолковский отзывается как о «целебном эликсире». В семье один за другим рождаются дети. Надежда отца — сын Игнатий, которого учёный считает самым талантливым. Однажды юноша приносит газету со статьёй, рассказывающей, что в Берлине уже построили дирижабль. Циолковский, пребывая в отчаянии от собственного бессилия, громит свою мастерскую. Спустя некоторое время Игнатий уезжает учиться в Петербург.

Начинается XX век.

2-я серия

Из Петербурга приходит телеграмма, извещающая, что Игнатий погиб. Раздавленный горем Циолковский несколько суток пребывает в забытье. Едва приходит в себя — в доме появляются полицейские, чтобы арестовать дочь Любу за связь с революционерами. Варвара Евграфовна умоляет мужа сходить вместе с ней в церковь на пасхальное богослужение. Но и во время службы Циолковский продолжает мысленно вести расчёты. Сбежав из церкви, он спешит к Панину, чтобы поделиться очередной идеей.

Сергей Иванович просит друга освободиться от прожектов, к которым Циолковский «прикован, как раб к галере». Константин Эдуардович, стремясь доказать жизнеспособность своих планов, устраивает для Панина демонстрационный полёт крошечного летательного аппарата. Тот действительно взмывает в воздух, однако эксперимент заканчивается возгоранием повозки, едущей по городу. Циолковского задерживает полиция.

Основное действие заканчивается в 1903 году. Далее создатели фильма фрагментарно повествуют о важнейших вехах в жизни Циолковского, упоминая, что его книги станут библиографической редкостью, а формула, которую он записывает, будет носить его имя. Учёный ещё не знает, что ему предстоит пережить сына Ивана и дочь Анну.

Из истории создания

Как вспоминал Евгений Евтушенко, во время работы над фильмом он стремился оживить образ Циолковского, сделать его более земным. По предложению поэта были сняты сцены, где учёный играет в карты и навещает женщину лёгкого поведения. Однако Кулиш отказался от этих эпизодов, заметив, что в такой трактовке образа Циолковского есть «что-то чапаевское».

К работе над картиной был привлечён артист цирка Амаяк Акопян, которому режиссёр предложил поставить несколько трюков. Один из них был связан с созданием примитивного электромагнитного поля, другой — с полётом чёрта на тряпичном шаре. Кроме того, иллюзионист сыграл в фильме роль француза Жоржа, ездившего на «Фиате» 1900 года выпуска. Раритетный клубный автомобиль был доставлен для съёмок (они проходили в Калуге) из Прибалтики.

Отзывы и рецензии

Современники, оценивавшие «Взлёт» непосредственно после выхода, отнеслись к ленте достаточно прохладно. Так, журналисту Ярославу Голованову, занимавшемуся космической тематикой, картина не понравилась. По его мнению, Циолковский, который в жизни был человеком немногословным, в фильме слишком много разговаривает. Фальшивой показалась журналисту и сцена ареста дочери, во время которой учёный продолжал думать о перелётах в иные миры. Такое поведение не усложняет образ, а делает его примитивнее, отметил Голованов.

Правнук Циолковского Сергей Самбуров также убеждён, что образ Константина Эдуардовича в картине сильно искажён: «Он был крайне увлечён разработкой своей теории космических путешествий. Но при этом был вполне адекватен».

Один из его фильмов называется "Взлёт". Тема не случайна: непризнанный гений, по тогдашним понятиям утопист, в плену своего одиночества. Савва Кулиш <…> тяготел к большим замыслам и масштабам, не всегда соизмеряя их с реальностью. — Андрей Плахов («Коммерсантъ»)

Наиболее жёсткий отклик последовал от писателя Юрия Нагибина: в опубликованных дневниках он характеризует ленту как «скучную и бездарную».

Спустя десятилетия отношение к «Взлёту» начало меняться. К примеру, прозаик Игорь Кецельман («Октябрь») увидел в фильме не просто героя-мечтателя, но прежде всего человека. Одновременно автор отметил, что «Савва Кулиш смог рассказать лишь то, что было дозволено». Игорь Михайлов («Юность») назвал исполнение Евгением Евтушенко роли Циолковского «почти эталонным».

Награда

По свидетельству Андрея Кончаловского, в 1979 году, когда режиссёр входил в состав жюри Московского кинофестиваля, председатель Госкино Филипп Ермаш настаивал на том, чтобы фильм «Взлёт» получил премию. Однако Кончаловский проголосовал за картину «Кинолюбитель», которая в итоге и стала лауреатом.

Лента Саввы Кулиша была удостоена Серебряной премии.

Роли исполняли

Актёр	Роль
Евгений Евтушенко	Константин Эдуардович Циолковский Константин Эдуардович Циолковский
Лариса Кадочникова	Варвара Евграфовна Варвара Евграфовна жена Циолковского
Альберт Филозов	Панин Панин аптекарь, друг Циолковского
Елена Финогеева	Люба Люба дочь Циолковского
Кирилл Арбузов	Игнатий Игнатий сын Циолковского
Вадим Александров	портной портной чудак, стремящийся летать на самодельных крыльях
Георгий Бурков	Рокотов Рокотов купец
Ион Унгуряну	священник священник
Владимир Седов	Евграф Николаевич Евграф Николаевич
Владимир Эренберг	Лебедев Лебедев попечитель учебных заведений
Ольга Барнет	жена попечителя
Сергей Насибов	Дмитрий Дмитрий
Константин Забелин	почтальон
Анатолий Соловьёв	Бетлинг Бетлинг
Олег Фёдоров	жандармский офицер
Марина Яковлева	Таня Таня
Амаяк Акопян	шофёр Рокотова
Сергей Бондарчук	текст от автора текст от автора

Съёмочная группа

• Савва Кулиш — режиссёр
• Олег Осетинский — автор сценария
• Владимир Климов — оператор
• Олег Каравайчук — композитор
• Александр Иншаков — работа с каскадёрами
• Владимир Аронин, Татьяна Вадецкая — художники
• Роза Рогаткина — монтаж

Отрывок, характеризующий Взлёт (фильм, 1979)

В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.