Взрыв автобуса на улице Дизенгоф
Взрыв автобуса на улице Дизенгоф | |
Часть Арабо-израильский конфликт | |
Памятник жертвам теракта | |
Место атаки |
Тель-Авив, угол улицы Дизенгоф и площади Дизенгоф |
---|---|
Цель атаки |
автобус с пассажирами |
Дата |
19 октября 1994 |
Способ атаки |
взрыв автобуса |
Оружие |
самодельная бомба |
Погибшие |
23 (в том числе и смертник) |
Раненые |
50 |
Число террористов |
1 |
Террористы |
Салех Абдель Рахим аль-Суви |
Организаторы |
Взрыв на улице Дизенгоф — террористический акт, совершённый 19 октября 1994 года в Тель-Авиве, когда смертник взорвал вместе с собой автобус № 5 компании «Дан», следовавший по улице Дизенгоф. В результате взрыва погиб смертник и ещё 22 человека, было ранено 50[1].
На тот момент этот теракт стал крупнейшим в истории Израиля, а также первым крупным терактом в Тель-Авиве[2]. Ответственность на себя взяла организация ХАМАС, а об организации лично заявил Яхйя Аяш.
Предыстория
Яхйя Аяш готовил серию терактов в знак протеста против подписания мирного договора между Израилем и Иорданией. Его предыдущая террористическая атака на автобусной остановке в Хадере унесла жизни шести человек, что Аяш посчитал провалом: тогда он использовал пероксид ацетона в качестве взрывчатки. Для следующей атаки он собрал бомбу на основе противопехотной мины египетского производства мощностью 20 кг тротила, начинённую гвоздями и винтами[3]. Тротил попал в руки Аяша благодаря стараниям подпольных преступных группировок Израиля и ХАМАСа, который сумел с ними договориться. По некоторым оценкам, эта бомба считалась одной из лучших, когда-либо сделанных Аяшем[4].
Добровольцем для осуществления взрыва стал Салех Абдель Рахим аль-Суви, который вступил в ХАМАС после гибели старшего брата Хасина в 1989 году в стычке с израильскими войсками. Аль-Суви был объявлен в розыск израильскими спецслужбами, но при этом не был целью номер один в их списке[5]. За день до теракта аль-Суви записал обращение на кассету, в котором заявил, что с гордостью примет смерть и попадёт в рай[6].
Теракт
На автобусную остановку аль-Суви попал благодаря водителю автомобиля Муатабу Мукади, входившему в Самарийский батальон, лично подчинявшийся Аяшу. Аль-Суви занял место в левой части автобуса и положил бомбу, спрятанную в коричневую сумку, к себе в ноги. Сумку ему лично передавал Яхйя Аяш.
В 9:00 по местному времени автобус находился в 100 метрах к северу от площади Дизенгоф, и в этот момент сработало взрывное устройство. В результате взрыва погибли 22 человека: 21 гражданин Израиля и один гражданин Нидерландов. Взрыв был такой мощности, что кузов слетел с шасси, а весь пластик оплавился. Фрагменты тел разлетелись на большое расстояние и даже прилетели к близлежащим ресторанам[7].
После теракта на месте взрыва собралась разгневанная толпа, которая выкрикивала угрозы и призывы к расправе над арабами[7]. Полиции пришлось арестовать множество арабов, чтобы спасти их от линчевания[7].
Жертвы
Жертвами теракта стали 22 человека[8]:
- Хавив Тишби (57, Тель-Авив)
- Моше Гардингер (83, Тель-Авив)
- Пнина (Паула) Рапапорт (75, Тель-Авив)
- Галит Розен (23, Холон)
- Циппора Ариэль (66, Тель-Авив)
- Давид Лида (71, Тель-Авив)
- Пуа Ядгар (56, Гиватаим)
- Далья Ашкенази (62, Тель-Авив)
- Эстер Шарон (21, Лод)
- Офра Бен-Наим (33, Лод)
- Тамар Карлибах-Сапир (24, мошав Масуот-Ицхак)
- Шира Мероз-Кот (20, кибуц Бейт-ха-Шита)
- Мирьям Адаф (54, Сдерот)
- Анат Розен (20, Раанана)
- Салах Овадья (52, Холон)
- Элияху Вассерман (66, Бат-Ям)
- Александра Шапирштейн (55, Бат-Ям)
- Пьер Атлас (56, Кирьят-Оно)
- Элла Волков (21, Цфат / Тель-Авив)
- Айелет Лангер-Алькоби (26, кибуц Йирон)
- Кохава Битон (59, Тель-Авив)
- Риниер Юрест (Вербист) (25, Нидерланды)
Последствия
Этот теракт стал крупнейшим на тот момент в истории Израиля, хотя в дальнейшем имели место теракты с числом жертв, значительно превосходившим число жертв взрыва на улице Дизенгофа. Премьер-министр Израиля Ицхак Рабин, который был с визитом в Великобритании, немедленно вернулся на родину. Фотографии разрушенного автобуса и имя Аяша фигурировали в новостных сводках всех мировых изданий.
Полиция быстро установила личность смертника благодаря образцу ДНК. На следующий день, когда семья аль-Суви отмечала совершённый акт «мученичества», в дом аль-Суви ворвалась полиция и потребовала от родственников в течение часа его покинуть. После этого дом был взорван[9].
Напишите отзыв о статье "Взрыв автобуса на улице Дизенгоф"
Примечания
- ↑ [www.cnn.com/WORLD/9511/rabin/timeline/mideast_timeline/index.html Death toll]
- ↑ Katz, 153
- ↑ Katz, 147
- ↑ Katz, 150
- ↑ Katz 147-148
- ↑ Katz, 149
- ↑ 1 2 3 Katz, 151
- ↑ [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/Terrorism/victims.html Жертвы теракта], на сайте Jewish Virtual Library (англ.) ; [laad.btl.gov.il/Web/He/Victims/112.aspx?lastName=&firstName=&fatherName=&motherName=&place=&year=&month=&day=®ion=%20%D7%93%D7%99%D7%96%D7%A0%D7%92%D7%95%D7%A3,%20%D7%A7%D7%95%205&period=7&grave= Жертвы теракта], на сайте Института национального страхования Израиля. (иврит)
- ↑ Katz, 160
Литература
- Katz, Samuel (2002). The Hunt for the Engineer. Lyons Press. ISBN 1-58574-749-1.
- Черницкий А. М. Падшие звёзды террора: 25 биографий. Феникс, 2006.
Ссылки
- [www.isra.com/lit-29988.html Дело чести, или Охота на Инженера. Пётр Люкимсон, газета «Новости недели»] (рус.)
Отрывок, характеризующий Взрыв автобуса на улице Дизенгоф– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить… – Отчего же не надо, коли ему хочется? – Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится. – Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность. – Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать. – Не замуж, а так , – повторила она. – Как же это, мой друг? – Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так . – Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом. – Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый… – Что ты врешь! – сказала графиня. Наташа продолжала: – Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный. – Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня. – Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать… – Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату. Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть. «Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому. На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых. 31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь. На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда. Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки. – Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени. Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания. Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно. Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете. В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты. Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески]. Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту. |