Взятие Ардагана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 41°07′00″ с. ш. 42°42′00″ в. д. / 41.11667° с. ш. 42.70000° в. д. / 41.11667; 42.70000 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.11667&mlon=42.70000&zoom=14 (O)] (Я)

Взятие Ардагана
Основной конфликт: Русско-турецкая война (1877—1878)

А. Д. Кившенко, «Штурм крепости Ардаган»
Дата

5 мая 1877 года

Место

Ардаган

Итог

Победа России

Противники
Российская империя Османская империя
Командующие
Фёдор Данилович Девель
Василий Александрович Гейман
Сабир-паша
Силы сторон
15000 человек при 56 полевых и 20 осадных орудиях 8100 человек при 95 крепостных орудиях
Потери
4 мая: 24 убитых, 112 раненых(в том числе — 4 офицера), 3 контуженых; 5 мая: 49 убитых(в том числе — 1 офицер), 237 раненых(в том числе — 6 офицеров), 14 контуженых(в том числе — 4 офицера). Всего — 439 чел.(в том числе — 15 офицеров). 1930 убитых, 401 пленный(в том числе — 1 бригадный генерал, 15 офицеров, 300 больных и раненых), 670 дезертировавших. Всего — 3001 чел.(в том числе — 1 генерал), 92 орудия- захвачено, 3 орудия- взорвано.
  Русско-турецкая война (1877—1878)

Балканы Кавказ Чёрное море Дунай Ардаган Драмдаг Баязет (Инджа-суШтурмМарш-бросокОсвобождение) • Галац Систов Никополь Шипка Казанлык Даяр Зивин Езерче Велико-Тырново Ени-Загра Эски-Загра Джуранлы Аладжа Плевна (1-ый штурм) • Кашкбаир и Карахасанкой Лом Ловча Кызыл-Тепе Кацерово и Аблава Чаиркой Карс Телиш Тетевен Деве-бойну Горный Дубняк Ташкессен Шейново Пловдив

Взятие Ардагана — первый крупный успех российской армии на Кавказе в русско-турецкой войне 1877—1878.

Ардахан (Ардаган, тур. Ardahan, груз. არტაანი, арм. Արդահան) — город в Северо-Восточной Турции, центр одноимённой провинции (ила). Расположен на Ардаганском плоскогорье в верховьях реки Куры, которой делится на две части.





Предыстория

Ардаган имел важное стратегическое положение, прикрывая пути к Батуму и крепостям Эрзурум и Карс. Турецкое командование превратило Ардаган в сильно укрепленную крепость с фортами и люнетами. Главными позициями обороны являлись Гелявердынские (Гюлявердынские) высоты с востока и гора Манглас с севера. Гарнизон крепости насчитывал 8100 человек при 95 крепостных орудиях. В конце апреля 1877 года Ахалцихский отряд действующего Кавказского корпуса под командованием генерал-лейтенанта Ф. Д. Девеля (8,5 тысячи человек пехоты и кавалерии при 28 орудиях) подошел к Ардагану и окружил его. Девель не решился штурмовать город своими силами и обратился за помощью к командиру корпуса генералу от кавалерии М. Т. Лорис-Меликову. Последний выделил отряд под командованием генерал-лейтенанта В. А. Геймана и вместе с ним направился к крепости, чтобы осуществлять общее руководство штурмом. Вместе с прибывшим подкреплением Ахалцихский отряд составил 15 тысяч штыков и сабель при 56 полевых и 20 осадных орудиях.

Штурм

4 и 5 мая была проведена рекогносцировка и составлен план штурма крепости, рассчитанный на два дня — 5 и 6 мая. Ночью 4 мая были оборудованы позиции 10 артиллерийских батарей для обстрела укреплений. На рассвете началась атака Гелявердынских высот, поддержанная массированным огнём из 20 орудий. Днем укрепления были взяты. Затем началась подготовка к штурму Ардагана. Первая колонна войск под командованием Девеля должна была провести демонстративную атаку на форт Рамазан; вторая во главе с В. А. Гейманом наносила главный удар с юга, а частью сил с востока от Геляверды (Гюляверды). Перед штурмом был проведен массированный артиллерийский обстрел а 5 мая пехота перешла в наступление. Оно началось ранее намеченного срока в связи с тем, что разведкой было обнаружено поспешное отступление противника в горы. К ночи Ардаган был взят. Потери русских войск составили 296 человек убитыми и ранеными, а противника — около 3000 человек.

Итог

После взятия Ардагана главные силы сосредоточились к 12 мая на северо-восточной стороне Карса. Для установления блокады крепости, в ожидании прибытия осадной артиллерии, а также ввиду настойчивых слухов о предстоявшем наступлении Мухтара войска разделены были на 2 отряда: один отряд, под начальством Девеля, оставлен под Карсом; другой, Геймана, должен был двинуться за Саганлуг, дабы воспрепятствовать наступлению Мухтара к Карсу и, если возможно, разбить его и тем оказать содействие Тергукасову, наступавшему по Алашкертской долине и находившемуся в это время в совершенно изолированном положении

Источники

  • Военный энциклопедический словарь. — М., 1986.
  • Шебеко В. Военные операции в Малой Азии в русско-турецкую воину 1877—1878 гг., «Военный сборник», 1898, № 1. стp. 16.
  • Материалы для описания русско-турецкой войны 1877—1878 гг. на Кав­казско-Малоазиатском театре. — Тифлис, т. I, 1908, стр. 203—204, приложения. Norman « Armenia and the Campaign of 1877».

См. также

Напишите отзыв о статье "Взятие Ардагана"

Отрывок, характеризующий Взятие Ардагана

– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.