Взятие Вейсенштейна

Взятие Вейсенштейна 1573 г.
Основной конфликт: Ливонская война 1558—1582 гг.
Замок в Пайде
Дата	декабрь 1572 — 1 января 1573
Место	Вейсенштейн, Эстония
Итог	Русские войска взяли замок
Противники
Швеция Русское царство
Командующие
Ханс Бой Иван Грозный Саин-Булат Малюта Скуратов
Силы сторон
50 шведских солдат плюс 500 местных жителей 80 тыс. чел.
Потери
все защитники были убиты Малюта Скуратов †

Взятие крепости Вейсенштейн (ныне Пайде) русскими войсками 1 января 1573 года в ходе Ливонской войны.

Замок первоначально называли Wizenstein («белокаменный»), в транслитерации на русский — Вейсенштейн или Виттенштейн, местное эстонское наименование Paede и Paide — Пайде пришло позже, это производное от pae — плитняк, известняк, из которого построен замок. Он был основан в 1266 году магистром Конрадом фон Мандерном. Здесь располагалась резиденция фогта Ливонского ордена.

Стратегически важный пункт в центре эстонской части Ливонии, находясь в верховьях реки Пярну, контролировал пересечение сухопутных дорог. В декабре 1572 года этот форпост шведов осадила 80 тысячная русская армия во главе с царём Иваном Грозным. В крепости заперлись до полусотни шведских солдат, которые при поддержке горожан оказали русским ожесточённое сопротивление.

Причиной падения стало то, что 16 декабря 1572 года около 5000 шведских рейтар и кнехтов двинулись в поход, намереваясь осадить Оберпален. Две картауны с порохом и свинцом отправили прямо по вейсенштейнской дороге; к ним должны были прибыть ещё несколько тяжелых орудий из Вейсенштейна. Но пушки не довезли дальше Ниенгофа, в 5 милях от Ревеля. В то же время русский царь вступил в Ливонию, между тем как шведы в Ревеле и Вейсенштейне не получали об этом ни малейшего известия, будучи уверенными, что для них нет никакой опасности. Вейсенштейнцы позже всё-таки узнали о движении русских, но думали, что это только набег русского отряда, высланного для захвата пушек в Ниенгоф. Наместник (комендант) Ханс Бой послал из замка почти всех кнехтов за 6 миль навстречу отправленным из Ревеля пушкам и так ослабил гарнизон, что в нём осталось всего 50 воинов, способных держать оружие, кроме 500 крестьян, бежавших в замок. Не успели они опомниться, как были окружены.

После шестидневной осады и мощного артобстрела, город был взят яростным приступом, который возглавил известный опричник Малюта Скуратов. Увлекая за собой остальных воинов, он одним из первых взобрался на крепостную стену и был сражён наповал. Согласно Бальтазару Руссову, началось избиение местного населения: не пощадили никого, кроме нескольких бедных крестьян, заявивших, что они подданные короля Магнуса из Оберпалена. Наместника Ханса Боя со многими другими шведами и немцами привели к Ивану Грозному, который в отместку за гибель Малюты живьем велел привязать их к кольям и зажарить до смерти. Это длилось несколько дней. Повсюду в Иервене было так много мертвых тел, что не нашлось никого, кто похоронил трупы. Взяв Вейсенштейн, Иван IV, удручённый смертью своего любимца, прекратил поход и вернулся в Новгород.

По Разрядной книге 1475—1605 годов, в русское войско входили:

• Большой полк: Саин-Булат хан, государевы воеводы князь Петр Тутаевич Шейдяков, князь Василий Юрьевич Булгаков-Голицын, окольничий Василий Иванович Умной-Колычёв. Василию Умному-Колычеву государь велел быть у Яма во дворовых воеводах, а на его место велел быть в большом полку окольничему князь Осипу Михайловичу Щербатову.
• Передовой полк: бояре и воеводы князь Иван Андреевич Шуйский и Никита Романович Юрьев.
• Полк правой руки: бояре и воеводы князь Иван Фёдорович Мстиславский и Михаил Яковлевич Морозов.
• Полк левой руки: боярин и воевода князь Семен Данилович Пронский и окольничий князь Дмитрий Иванович Хворостинин.
• Сторожевой полк: воеводы князь Иван Петрович Шуйский и Иван Дмитриевич Колодка Плещеев.
• Ертаул: воеводы князь Андрей Васильевич Репнин и князь Пётр Иванович Хворостинин.
• В окольничих ездили перед государем Дмитрий Андреевич Бутурлин и князь Иван Семенович Козловский.
• Наряд: окольничий и воевода князь Юрий Иванович Токмаков и Василий Фёдорович Ошанин; головы Семён Федорович Нагой, князь Захарий Иванович Сугорский, Иван Григорьевич Зюзин, Василий Иванович Молчанов, Иван Петрович Новосильцев, Михаил Горский, Пётр Григорьевич Савин Большой.
• Знамя: головы князь Михаил Фёдорович Барятинский и Василий Молчанов Ильин.
• При царе находились два его сына, Иван и Фёдор, Михаил Кайбулович царевич Астраханский, Малюта Скуратов и Василий Григорьевич Грязной, король Ливонии Магнус.

По пути из Вейсенштейна, 6 января 1573 года, было составлено второе послание Ивана Грозного шведскому королю Юхану III: «А Ливонскую землю мы не перестанем завоевывать, пока нам её Бог даст. А много крови проливается из-за нашей вотчины, Ливонской земли, да из-за твоей гордости, что не хочешь по прежним обычаям сноситься с новгородскими наместниками; и пока ты этого не осознаешь, и дальше будет литься много невинной крови из-за твоей гордости и из-за того, что незаконно вступил в нашу вотчину, Ливонскую землю. А что мы короля Арцымагнуса пожаловали городом Полчевым и иными городами, то мы, слава Богу, в своей вотчине вольны: кого хотим, того и жалуем. Если хочешь выступить, так наши люди твои пушки видели; а захочешь ещё попытаться — увидишь, какая тебе будет прибыль. Если же захочешь мира своей земле — пришли к нам своих послов, и мы узнаем от них твои намеренья и решим, что следует сделать».

Наместником в Пайде стал Михаил Андреевич Безнин.

24 ноября 1581 года замок вновь перешел в руки шведов.

Литература

Источники

• Бальтазар Руссов. [www.vostlit.info/Texts/rus12/Russow/text34.phtml?id=1297%20/ Хроника провинции Ливония] // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. 3. Рига: Типография А. И. Липинского, 1880. С. 215—218.
• ПСРЛ. Т. 34. Пискарёвский летописец. [www.russiancity.ru/books/b61.htm].
• Псковские летописи. Вып. 2 / под ред. А. Н. Насонова. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 261.
• Разрядная книга 1475—1605 гг. Т. 2. Ч. 2. М.: АН СССР (Институт истории); Наука, 1982.
• Русская летопись по Никонову списку. Изданная под смотрением Императорской Академии наук. СПб., 1791. [dlib.rsl.ru/viewer/01004095294 Ч.7].
• Синбирский сборник. Историческая часть. Т. 1. М.: Типография А. Семена, 1845. С. 31.
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1600-1620/Sol_Letopis_1606/text.htm Соловецкий летописец конца XVI в.] // Летописи и хроники 1980 г. В. Н. Татищев и изучение русского летописания / отв. ред. Б. А. Рыбаков. М.: Наука, 1981. С. 238.

Литература

• [e-ait.tlulib.ee/70/1/adamson_andres1.pdf Andres Adamson: Hertsog Magnus ja tema «Liivimaa kuningriik»; Tallinna Ülikool, 2009; ISSN 1736-5031]
• Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 9. СПб.: Типография Н. Греча, 1821. С. 217—218.
• Соловьев С. М. История России с древнейших времён. Кн. 2. Т. 6. 2-е изд. СПб.: Изд. Высочайше утверждённого Товарищества «Общественная польза», 1896. С. 258—259.
• Татищев В. Н. История Российская. Т. 3. М.: АСТ: Ермак, 2005. С. 715.
• Форстен Г. В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях. (1544—1648). Т. 1. СПб.: Типография В. С. Балашева и К^о, 1893. С. 645—646.

Отрывок, характеризующий Взятие Вейсенштейна

– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.